— Подпиши, Оль, — сказал Дмитрий, протягивая ей папку. — Это просто обновление договора. Интернет, они там опять что-то с тарифами мудрят.
— Дай сюда, — ответила она спокойно, не отрываясь от экрана. Курсор мелькал на макете, линии, цвета — всё требовало точности. — Сейчас посмотрю.
Она взяла документы, но не спешила ставить подпись. Бумага пахла не новыми чернилами, а каким-то старым, липким недоверием. Ольга ощутила, как у нее в груди зашевелилась тревога, знакомая, будто давно забытая кошка, что жила когда-то под кроватью и шипела по ночам.
— Тут что-то не так, — сказала она после короткой паузы. — Это не интернет.
Дмитрий моргнул. Его лицо, всегда гладкое и предсказуемое, стало вдруг чужим, словно она видела его впервые.
— Ты чего, — пробормотал он, — я же не юрист, откуда мне знать эти формулировки? Просто подпиши, ну!
Она молча посмотрела на него. Взгляд женщины, привыкшей рассматривать детали логотипов под увеличением, резал, как скальпель.
— Дмитрий, ты хотел оформить мою квартиру на себя?
Он отвёл глаза. На секунду только, но этого хватило. Всё стало ясно. Всё, что она в себе гнала прочь последние месяцы, — подозрения, обиды, ощущение, что рядом не любимый, а наблюдатель — вдруг встало в полный рост.
— Это бред, — попытался отмахнуться он. — Я просто… Мама сказала, что так будет правильнее.
Имя матери пролетело по комнате, как пуля.
Пять лет назад, когда они только познакомились, он был другим. Весёлым, немного неуверенным, но таким, что хотелось поддержать. Она тогда ещё только начинала свой путь в дизайне: фриланс, редкие заказы, ноутбук на подоконнике, ночи без сна. Дмитрий носил ей кофе, приносил пиццу и говорил:
— Ты гений, Оль. Когда-нибудь все узнают.
Она смеялась и верила. А потом начала зарабатывать — больше, чем он. Это всегда так бывает незаметно: сначала подарки от клиентов, потом свой проект, потом — квартира. Маленькая, но своя.
— Ну что, поздравляю, хозяйка! — сказал Дмитрий, когда они вошли туда впервые.
Тогда она еще не знала, что слово «хозяйка» со временем превратится в упрёк.
Галина Ивановна появилась в их жизни как гостья, но осталась призраком, который жил между ними даже на расстоянии. Женщина с лицом, будто высеченным из гранита, приехала на поезде, привезла в банках огурцы и осмотрела всё хозяйство так, словно пришла на проверку.
— У вас уютно, — сказала она, проводя пальцем по подоконнику. — Только вот я не понимаю, зачем женщине столько работать. Мужчину надо поддерживать, а не соревноваться с ним.
Ольга улыбнулась, но внутри всё сжалось. Эти слова пахли тем самым — холодом родительского внушения, где любовь подменена контролем.
— Мам, перестань, — тогда ещё мягко сказал Дмитрий. — У нас всё хорошо.
Но с тех пор Галина Ивановна поселилась в их разговорах. Сначала — шутками. Потом — советами. Потом — приказами, только произнесёнными чужими губами.
«Мама сказала… Мама думает… Мама считает…»
Эти три начала фраз стали колоколом, звенящим по их отношениям.
Когда Дмитрий впервые заговорил о «совместном имуществе», Ольга просто рассмеялась.
— Ты же даже не делаешь вид, что хочешь жениться, — сказала она. — Зачем тебе бумажки?
Он пожал плечами:
— Ну как же, всё же общее… Мы живём вместе.
— Но я купила это сама.
— Так что? Разве любовь делит?
Любовь — может быть, и нет, но совесть — должна.
С тех пор его лицо менялось. Становилось всё более настороженным, словно он боялся её успеха. Даже когда она хвасталась новым заказом, он как будто сжимался.
— Сколько ты за это получаешь? — спросил он однажды.
— А тебе зачем?
— Просто интересно, — ответил он, но в голосе уже звучала ревнивая нотка чужого человека, которому кажется, что его обделили.
А сегодня он пришёл с этой папкой.
Бумаги, напечатанные на плотной бумаге, пахли предательством.
— Так, значит, мама сказала? — переспросила Ольга тихо.
Дмитрий кивнул, избегая взгляда.
— Она просто переживает за меня. Говорит, ты меня можешь выгнать в любой момент.
— Так ты решил подстраховаться?
Она смеялась — коротко, с хрипотцой, будто смех застрял где-то между рёбрами.
— Послушай, Оль, — он пытался выровнять голос. — Это ведь ради нас! Я думал, мы семья.
— Семья? — повторила она. — Где ты видел семью на подлоге?
Он молчал. Взгляд скользил по полу, по ковру, по её рукам. Ольга вдруг заметила, как дрожат его пальцы. Не от раскаяния — от страха. Страха потерять не её, а то, чем она владела.
Она подошла к окну. На улице светился поздний вечер, город медленно гудел где-то за стеклом, будто напоминал: жизнь продолжается, несмотря на предательства.
— Знаешь, что обидно? — тихо сказала она, не оборачиваясь. — Я думала, ты другой. Не маменькин сын, не этот вечно сомневающийся мальчик. Я думала, что ты умеешь стоять сам.
Дмитрий шагнул ближе:
— Не надо, Оль. Мы можем всё исправить.
Она повернулась к нему. В её глазах было не гнев — усталость. Глубокая, женская усталость человека, который строил не любовь, а проект, и вдруг понял — проект провален.
— Исправить? — переспросила она. — Попробуй стереть подпись, если она уже поставлена.
Когда дверь за ним закрылась, она не плакала. Не было ни слёз, ни истерики. Только звенящая пустота — как после грозы.
Она прошлась по квартире. Остановилась у стола, где лежали документы. Положила их обратно в папку. Потом медленно, почти торжественно, бросила в мусорное ведро.
— На этом — всё, — сказала она.
Но в ту ночь, уже засыпая, она услышала странный звук. Как будто кто-то прошёл по коридору. Ольга включила свет — никого. Всё на месте. Но с того вечера ей стало казаться, что в квартире живёт ещё кто-то. Может, просто память. А может, нечто другое — эхо обмана, которое не так просто выгнать за дверь.
Через пару дней позвонила Светлана, общая подруга.
— Оль, ты чего натворила? — спросила она с фальшивым смехом.
— В смысле?
— Дмитрий весь на нервах. Говорит, ты его выгнала, как собаку.
— А как ещё поступать с человеком, который подсовывает фальшивые документы?
— Ну, может, он просто хотел защитить себя…
Ольга молчала. Иногда молчание громче любого крика.
Вечером она вернулась с работы поздно. На столе лежала визитка: «Слесарь. Замена замков. Срочно».
Она вызвала мастера. Пока тот возился с дверью, за окном густел дождь, будто смывал остатки прошлого.
— Теперь не откроет, — сказал слесарь, закрывая чемодан.
— Вот и хорошо, — ответила Ольга.
Когда он ушёл, в квартире воцарилась новая тишина — уже другая, честная.
Она села у окна, достала блокнот и начала рисовать. Не для клиента, не по заказу — для себя. Пальцы дрожали, но линии ложились ровно. На листе появилось лицо женщины — с усталым взглядом, но с чёткой, гордой осанкой.
Под портретом она написала одно слово: «Свобода».
А через неделю, в один из серых, безвкусных утров, пришло письмо.
Без обратного адреса. Только короткая записка внутри:
«Ты ещё пожалеешь. Мы не закончили».
Подписи не было, но Ольга узнала почерк.
Он всё ещё не мог смириться.
Она положила письмо в ящик, закрыла его на ключ и сказала себе:
— Значит, началось новое. Без него. Без их советов. Без чужих рук в моём доме.
И в тот момент ей показалось, что трещина в стекле, появившаяся на кухонном окне утром, — вовсе не от холода.
Она — от старой жизни, что наконец лопнула.
— Оль, это я, открой.
Голос — с той стороны двери, глухой, усталый, будто человек стоит под дождём.
Ольга замерла. Узнала мгновенно. Пять недель тишины, и вдруг — это.
— Уходи, — сказала она. — У нас больше нет ничего общего.
— Я просто поговорить. Пять минут.
Она стояла босиком, с чашкой кофе в руке. Кофе остыл. Мир будто завис. Пальцы дрожали, но не от страха — от раздражения.
— Пять минут, — повторил он. — И уйду.
В конце концов она открыла — не из любопытства, а чтобы покончить с этим навсегда.
Дмитрий стоял на площадке, осунувшийся, с потемневшими под глазами кругами. Щетина, небрежная куртка, в руках — пакет с чем-то мягким.
— Я не к тебе, — сказал он тихо. — Я к себе.
— Что?
— Я хочу забрать… кое-что.
Он прошёл в прихожую, снял обувь так, будто вернулся домой после долгой командировки. Ольга не остановила — просто следила глазами, настороженно.
Он достал из пакета старый свитер, кружку с надписью «Best boyfriend ever» — подарок, сделанный в их первые месяцы. И фото — их двоих на берегу, где ветер дул так, что волосы Ольги взлетали, как крылья.
— Зачем тебе всё это? — спросила она.
— Напоминание, — ответил он. — Чтобы не сойти с ума.
Он выглядел искренне, почти жалко. И всё же внутри у неё оставалось ощущение — это игра. Тонкая, с запоздалой попыткой вернуть контроль.
После его ухода тишина стала другой. В ней теперь было что-то влажное, как после шторма.
Она начала часто просыпаться по ночам от звуков. Скрип половиц, звон от ветра в вентиляции. Один раз даже показалось — кто-то возится с дверью.
Слесарь пришёл снова. Проверил замок.
— Всё нормально, — сказал он. — Но я бы поставил видеоглазок. Сейчас это не дорого.
Она согласилась.
В один из дней позвонили из банка.
— Ольга Сергеевна? Напоминаем о просроченном платеже по кредиту.
— Каком ещё кредите? У меня нет никаких кредитов.
— На ваше имя оформлен займ на сто восемьдесят тысяч.
Голос оператора звучал безэмоционально, но у Ольги пересохло во рту.
— Ошибка, — сказала она. — Проверьте данные.
Но данных не ошибались. Паспорт — её. Подпись — её.
Она повесила трубку и долго сидела на диване, глядя в одну точку. В голове гудело: кредит… подпись… мой паспорт…
На следующий день она пошла в полицию. Молодой следователь с вялым лицом посмотрел бумаги и сказал:
— Да, это подделка. Такое сейчас часто бывает. Кто-то, может, из близких…
Он не договорил. Ольга поняла без слов.
Через неделю ей позвонила Светлана. Голос нервный, сбивчивый:
— Слушай, не пугайся, но я видела Дмитрия. Он с каким-то мужчиной разговаривал возле нотариальной конторы.
— И?
— Я подошла, он сказал, что «разберётся с бумажками», а потом… потом увидел меня и исчез.
Ольга закрыла глаза. Словно снова услышала тот тон: «Ты ещё пожалеешь».
Дни шли. Работы стало больше — клиенты, заказы, поездки. Она будто пряталась в них.
Но чувство тревоги не отпускало.
Вечером, возвращаясь домой, она заметила на лестнице знакомую вещь — ключницу с подвеской в форме кота. Такая была у Дмитрия. Она лежала прямо у двери её квартиры.
Ольга подняла её и сунула в карман. Потом — прямо в мусоропровод.
Вскоре ей позвонил сам Дмитрий.
— Нам нужно встретиться.
— Зачем?
— Чтобы всё уладить.
— Уладить что?
— Кредит. Я всё исправлю, если ты подпишешь…
Она даже не дала ему договорить.
— Если ещё раз произнесёшь слово «подпишешь», я подам заявление.
Он выдохнул в трубку, глухо, почти рыча.
— Ты не понимаешь, с кем связалась.
— Понимаю, — ответила она. — С маменькиным сыном и фальсификатором документов.
И отключила.
Но после этого стало происходить странное.
Вечером к подъезду начали подходить неизвестные мужчины, звонили в домофон, спрашивали «Ольгу Сергеевну».
Один из них — сутулый, с седыми висками — сказал:
— Мы из коллекторского агентства. Долг должен быть погашен.
— Обратитесь в полицию, — ответила она и закрыла дверь.
Прошло несколько дней, прежде чем в её жизни появился человек, которого она не ждала.
Сосед — старик с третьего этажа, Анатолий Ильич, бывший милиционер, ветеран, с глазами цвета старого железа.
— Девушка, — сказал он как-то, встретив её у лифта, — я видел вашего дружка.
— Какого ещё дружка?
— Того, что с машиной серебристой. Приезжал ночью. Стоял под окнами, курил.
Ольга поблагодарила и в ту ночь не спала.
Сидела на кухне, с ноутбуком, но взгляд всё время падал на окно.
Через неделю старик снова постучал.
— Там какой-то парень возится у вашего багажника.
Ольга выглянула. Действительно — у машины стоял Дмитрий.
Она вышла.
— Что ты делаешь?
— Проверяю, — сказал он спокойно. — Ты ведь не умеешь разбираться в технике, а я хотел помочь.
Она расхохоталась.
— Помочь? После того, как ты пытался украсть квартиру, оформить кредит, подделать подписи?
— Это всё не я, — произнёс он. — Это… люди, которым я должен.
Она прищурилась.
— Какие ещё люди?
Он опустил голову.
— Мама…
— Опять она?
Он замолчал. Но потом выдал:
— После твоего отказа я занял у её знакомого. Он сказал, что «можно быстро всё решить». Я не думал, что они используют твои документы.
Её передёрнуло.
— Значит, ты отдал мои данные каким-то проходимцам?
Он не ответил.
Только бросил тихо:
— Они теперь и на меня охотятся.
Через пару дней полиция действительно подтвердила — это была сеть мошенников. Использовали паспортные копии, оформляли займы, перепродавали долги. Дмитрий оказался пешкой.
Но это знание не принесло облегчения.
Потому что, даже если он был пешкой, руку, с которой всё началось, она знала — Галина Ивановна.
Ольга нашла её адрес — старый дом, облупившаяся пятиэтажка, крохотная кухня с ковриком у двери. Галина Ивановна открыла не сразу.
— Ах, это ты, — сказала она, не приглашая внутрь. — Ну что, добилась своего? Мой сын теперь нищий, без работы, с долгами.
— Он сам выбрал свой путь, — ответила Ольга. — И вы ему помогли.
— Я мать, я хотела, как лучше! — почти крикнула та. — Ты увела его из семьи, сделала из него слугу!
Ольга стояла спокойно.
— Я сделала из него мужчину. А вы превратили обратно в мальчика.
Галина Ивановна побледнела.
— Уходи, — процедила она. — Уйди с глаз.
Ольга ушла. Но в спину услышала:
— Ты ещё поплатишься, девка.
Через месяц пришло уведомление — расследование закрыто. Кредит аннулирован, виновные задержаны. Дмитрий исчез. Говорили, что уехал куда-то на север.
Жизнь потихоньку наладилась.
Она снова работала ночами, пила кофе, смеялась над сериалами.
Но однажды, возвращаясь домой, она увидела у двери букет. Белые лилии.
И карточка:
«Прости. Я всё ещё рядом.»
Запах цветов был резкий, как уксус.
Она взяла букет, пошла на кухню и молча сожгла его в раковине.
Пламя вспыхнуло ярко, копоть ударила в потолок, но она не отступила.
— Больше никаких “рядом”, — прошептала она. — Ни живых, ни мёртвых.
Иногда ночью ей кажется, что он всё ещё стоит под окнами.
Может, это просто ветер, а может — тень тех долгов, что не погашаются ни деньгами, ни временем.
Но одно она знает точно:
никакие подписи, никакие бумаги не способны связать людей, если один из них подписывает не любовь, а собственную алчность.
А за окном — город. Тот же, но будто стал другим: холоднее, чище, честнее.
И в отражении стекла — женщина, которая наконец перестала быть чьей-то «Ольгой».
Теперь она — просто сама.
— Все равно у тебя наследство отберу, — сказала сестра после суда