Марина проснулась от того, что в замочной скважине что-то клацало. Ключи. В семь утра. Суббота. Она ещё не успела открыть глаза, а на пороге спальни уже стояла свекровь с пакетами из магазина, как будто это была миссия особого назначения.
— Мариночка, — весело протянула Валентина Петровна, размахивая пакетами, — я принесла пирожки! Сама пекла с утра. Димочке точно понравятся, а тебе, я думаю, тоже.
Марина натянула одеяло до подбородка. Димочка, её муж Дмитрий, мирно спал, отвернувшись к стене, словно не замечая нашествия.
— Валентина Петровна, мы же договаривались, что вы будете предупреждать… — пробормотала Марина, приподнимаясь на локтях.
— Да ладно тебе! — расплылась в улыбке свекровь. — Все свои, чего там церемониться? Давай вставай, пока горячие. Я чаю заварю, запах такой, что сон тут же улетучится!
Свекровь удалилась на кухню, напевая что-то под нос. Марина закрыла лицо руками. Три года назад она сама настояла, чтобы родители Дмитрия имели ключи от их квартиры — на случай экстренной ситуации. Только «экстренные ситуации» у Валентины Петровны случались каждую неделю: то принести пирожки, то проверить, не текут ли трубы, то просто зайти поболтать.
— Дим, — потрясла мужа за плечо Марина, — твоя мама пришла.
— М-м-м, хорошо, — пробормотал он, не открывая глаз.
— Дим, я серьёзно. Каждую субботу, каждую чертову субботу! У меня один выходной, когда я могу выспаться!
Дмитрий перевернулся на спину, зевнул и потянулся, словно мир с ним и так справится.
— Ну мама же старается, печёт для нас. Ты могла бы быть благодарнее, — сказал он с невинной ухмылкой, словно готовил почву для очередного семейного апокалипсиса.
Марина встала и молча пошла в душ. Под струями горячей воды она давала себе ровно пять минут на злость. Потом нужно было взять себя в руки, выйти, улыбнуться свекрови, съесть пирожок и выслушать длинный монолог о том, как соседка Зинаида неправильно воспитывает внуков и вообще «раньше такого не было».
За завтраком Валентина Петровна развернула бурную деятельность.
— Мариночка, у вас тут в углу паутина. Дать веник? И шторы давно бы постирать, видишь, уже серые. Я бы сама, но спина… Ты понимаешь, спина, — вздохнула свекровь, садясь за стол. — Кстати, врач сказал, мне нужен свежий воздух. Постоянно. В городе только хуже будет.
Марина почувствовала, как по спине пошёл холодок. Она знала, к чему идёт разговор.
— Так вот я думаю, — продолжала Валентина Петровна, намазывая масло на третий пирожок, — может, дачу купите? Небольшую, я там буду летом жить, воздухом дышать. А вы приезжать будете, шашлыки…
— Мам, ты чего, — неуверенно начал Дмитрий. — Дача — это ж большие деньги…
— Да ладно тебе! У Мариночки зарплата хорошая, у тебя тоже ничего. Вдвоём накопите. — Валентина Петровна так широко раскрыла глаза, что Марина чуть не упала со стула.
Марина медленно отложила вилку. У Дмитрия зарплаты уже четыре месяца не было. Он «искал хорошие варианты» — просматривал вакансии, но всё не то: зарплата маленькая, коллектив не тот, путь далеко. Всё, что оплачивалось последние месяцы, оплачивала Марина. Продукты, коммуналка, даже сигареты, которые он выкуривал за компьютером, покупала она.
— Валентина Петровна, мы сейчас не можем себе позволить дачу, — ровным голосом сказала Марина, стараясь не кричать.
— Как это «не можем»? — выпрямилась свекровь. — Дмитрий рассказывал, что тебя повысили! Начальница отдела, зарплата наверняка выросла.
— Мне нужно откладывать на… — попыталась объяснить Марина.
— На что? — перебила она. — У вас детей нет, квартира есть, машина есть. Человек умирает, а вы откладываете!
— Мам, не преувеличивай, — вяло заступился Дмитрий.
— Я не преувеличиваю! Доктор так сказал — срочно нужен воздух. Я вот Лариске рассказала, она говорит, надо обязательно купить. Ее свадьбу оплатили, а матери дачу жалко!
Марина сжала кулаки под столом. Свадьба сестры Дмитрия обошлась в семьсот тысяч рублей — из её зарплаты. Лариса, двадцатидвухлетняя студентка, три месяца работала промоутером и считала это достаточной причиной для пышного торжества на сотню человек. Когда Марина осторожно предложила скромнее отметить, Дмитрий посмотрел на неё так, будто она предложила сестре выйти замуж в мешке.
— Валентина Петровна, я пойду оденусь, — Марина встала, будто это была стратегическая атака.
— Постой, мы ещё не закончили разговор! — выкрикнула свекровь, но уже без привычного энтузиазма.
— Я закончила, — спокойно сказала Марина и вышла.
В спальне она начала собирать вещи в спортивную сумку. Руки дрожали, но она замедляла движения, чтобы взять себя в руки. Спортзал, потом кафе с ноутбуком, отчёт… Вернётся вечером, когда свекровь уже уйдёт, и можно будет вздохнуть.
Дмитрий зашёл через десять минут.
— Марин, ну куда собралась? Мама расстроилась, — сказал он, осторожно, словно проходил по минному полю.
— У меня работа, — холодно ответила она.
— В субботу? Опять?
— Да, опять. У меня дедлайн в понедельник, и я не могу сидеть дома, пока твоя мать обсуждает мою «жадность».
— Она не обсуждает твою жадность, она просто…
— Что? — повернулась Марина, глаза сверкали. — Просто что? Просто хочет дачу за мои деньги? Как она хотела машину для твоего отца? Как она хотела новую кухню? Как Лариса хотела свадьбу?
— Это семья, Марина. В семье помогают друг другу, — тихо сказал Дмитрий.
— Твоя семья только берёт! — Марина рассмеялась, громко, почти истерично. — Я ни разу не видела, чтобы кто-то что-то давал.
— Мама тебе пирожки испекла!
Марина взорвалась смехом, громким и злым.
— Пирожки! Господи, пирожки за два миллиона, которые я потратила за три года на вашу семью! Отличная сделка!
Дмитрий побледнел.
— Два миллиона? Ты что, считала?
— Да, Дима, считала! Машина отцу — пятьсот, ремонт — четыреста, свадьба Ларисе — семьсот, мелочи — ещё четыреста. Два миллиона. И ни разу не услышала спасибо. Зато каждый раз: «Ты жадная, не умеешь ценить семью, недостаточно стараешься».
— Марина, ты преувеличиваешь…
— Я ухожу! — схватила сумку Марина. — Вернусь поздно.
В спортзале она пробежала двенадцать километров. Потом ещё пять. Мышцы горели, в боку кололо, но она не останавливала себя ни на секунду. Каждый шаг вытеснял из неё злость, обиду, те слова, что она глотала эти три года, сдерживала, переваривала и только внутренне бурлила.
Когда вечером Марина вернулась домой, свекровь уже исчезла, как утренний туман. Дмитрий сидел в гостиной с ноутбуком, морщась на экране, но глаза его тут же нашли её. Виноватые, как два маленьких щенка.
— Прости за сегодня, — тихо пробормотал он, словно опасался, что сейчас его проглотят.
— Угу, — прохладно ответила Марина, не останавливаясь на пути на кухню.
— Мама не хотела тебя обидеть, — добавил он, стараясь не смотреть слишком настойчиво.
Марина открыла холодильник, достала йогурт, взяла ложку. Дмитрий последовал за ней, медленно, словно в вязком сиропе.
— Марин, ну поговори со мной, — попросил он, садясь на барный стул.
— О чём говорить, Дим? — подхватила она, почти шипя.
— Ну… насчёт дачи. Может, правда присмотримся? Не обязательно прямо сейчас покупать, но хотя бы варианты посмотреть.
Марина положила ложку в раковину и медленно повернулась к нему. В её взгляде было столько холода, что воздух словно подмерз.
— Дима, у тебя есть работа? — спросила она спокойно, но каждое слово было ножом.
— Я ищу… — замялся он.
— Отвечай нормально. Есть работа или нет?
— Пока нет, но… — он попытался что-то вставить.
— Ты платишь за эту квартиру? — она наступила.
— Марина, к чему ты… — попытался уйти от прямого ответа.
— Отвечай! Ты хоть какой-то вклад в наш общий бюджет вносишь? — голос её зазвенел, как разбитое стекло.
— Я ищу нормальную работу, не хочу идти куда попало! — наконец сказал он, чуть повысив голос.
— Четыре месяца, Дима! — Марина закричала, и даже йогурт в её руке дрожал. — Четыре месяца ты ищешь «нормальную работу», а я оплачиваю всё! Твоя мать приходит и требует дачу! Твоя сестра звонит и просит деньги на медовый месяц! Твой отец намекает, что телевизор старый, нужно новый! А ты — сидишь, киваешь и «в семье помогают друг другу», да?
— Ты несправедлива… — тихо сказал Дмитрий, опустив взгляд.
— Я несправедлива? — Марина вскинула руки, глаза сверкали, голос сорвался на крик. — Я работаю по десять часов в день! Я беру проекты домой! Я остаюсь без премий, отдаю их на нужды вашей семьи! Я последний раз покупала себе нормальную одежду год назад! И ты говоришь, что я несправедлива?!
Дмитрий молчал, словно парализованный, смотрел в пол.
— Знаешь что, — Марина медленно, с ледяной решимостью, продолжала, — у твоей матери скоро юбилей, да?
— В следующем месяце, шестьдесят… — ответил он, всё ещё ошарашенный.
— Хорошо. Я дам ей денег на дачу.
Его лицо просветлело, в глазах мелькнула надежда.
— Правда? Марин, я знал, что ты…
— Но с одним условием, — перебила она, подходя ближе и смотря прямо в его глаза.
— Каким?
— Я дам ей денег, но завтра меняю замки в квартире. Никто из вашей семьи больше не появится здесь без приглашения. Никто с ключами в семь утра. Никто часами не будет обсуждать, как я трачу свои деньги.
— Марина, это же семья… — дрогнул он.
— Я не закончила! — голос её не оставлял шанса на возражение. — Второе условие: у тебя есть месяц, чтобы найти работу. Настоящую работу, которая хотя бы половину наших общих расходов покроет. Если через месяц нет — я подаю на развод.
— Что?! Ты с ума сошла! — воскликнул он, сжимая руки.
— Нет, Дима. Я пришла в себя. Три года была удобной дойной коровой для вашей семьи. Три года терпела, давала деньги, молчала. И что? Вас даже уважать это не научило. Считаете, что я обязана. Что нормально работать на всех вас. Нет, я больше не хочу так жить.
— Ты не можешь просто выгнать мою семью! Это неправильно! — почти завопил он.
— Я не выгоняю. Они могут приходить, когда их пригласят. Как нормальные гости. Как мои родители — которые предупреждают. Как любые адекватные люди.
— Мама обидится… — тихо пробормотал Дмитрий.
— Пусть обижается. Если хочет дачу — получит. Но за эту дачу я покупаю своё спокойствие и твою взрослость. Либо так, либо я ухожу. И без дачи, и без тебя.
Он смотрел на неё, будто впервые видел. Растерянный, почти испуганный.
— Ты серьезно? Развод?
— Абсолютно.
— Но я… я люблю тебя, Марин…
— Тогда докажи, — спокойно сказала она. — Найди работу. Проведи границы со своей семьей. Стань мужем, а не маменькиным сыночком, за которым я убираю последствия.
Она вышла из кухни, оставив Дмитрия стоять в полной тишине. В спальне Марина упала на кровать, не раздеваясь. Сердце колотилось так, что казалось, его слышно во всей квартире. Только что она поставила ультиматум. Она, которая всегда избегала конфликтов, шла на компромисс, считала, что в семье главное — терпение… Но терпение кончилось. Точнее, кончилась она в этом терпении, растворилась, превратилась в функцию «зарабатывать деньги для всех».
Дмитрий не пришёл в спальню. Она слышала, как он говорил по телефону в гостиной — сначала с матерью, потом с кем-то ещё. Голос у него был растерянный, почти детский, такой, какой слышишь у парня, который впервые попал в неприятности.
Утром её разбудил запах кофе. Дмитрий стоял у кровати с чашкой в руках, будто это был магический эликсир, который способен всё исправить.
— Я подумал… — сказал он тихо, слегка покачивая кружкой. — Ты права.
Марина приподнялась на локте, не веря своим ушам.
— Что? — спросила она, голос дрожал, но от волнения, а не от страха.
— Ты права… во всём. Я повёл себя как идиот. Нет, даже хуже. Я позволил своей семье сесть тебе на шею, а сам… сам даже не защитил тебя. Прости.
Марина взяла кружку, кофе оказался крепким, но она сделала глоток, будто проверяя его на горечь.
— И что теперь? — спросила она ровно.
— Я позвонил матери, — начал Дмитрий, садясь на край кровати, — сказал, что ключи мы забираем. Она орала полчаса, но я не сдался. Потом Ларисе… сказал, что больше не даём деньги просто так. Она тоже орала. Потом отцу позвонил…
— И? — переспросила Марина.
— И я понял, что мне тридцать один год, а я до сих пор боюсь расстроить маму. Это же бред, да?
Марина промолчала, но внутри улыбка пробежала — наконец он понял.
— Я начну искать работу нормально. Не выбирая, не придираясь. Любую нормальную работу. И я найду её, Марин. Обещаю.
— У тебя месяц, — спокойно сказала она, не отрывая взгляда.
— Мне хватит, — он попытался улыбнуться, и это была робкая, но искренняя улыбка.
Следующие недели были странными. Валентина Петровна не звонила — видимо, дулась. Лариса написала длинное гневное сообщение, что Марина разрушает семью. Дмитрий даже не ответил. Свекор один раз позвонил, начал что-то говорить про «жену, которая командует мужиком», но Дима спокойно попросил больше так не говорить и повесил трубку.
А ещё Дмитрий начал искать работу. По-настоящему. Вставал в пять утра, редактировал резюме, рассылал его в двадцать компаний, договаривался о собеседованиях, даже если вакансия казалась неидеальной. Он звонил сам, узнавал результаты, не ждал ответа.
Через три недели он пришёл домой с папкой.
— Контракт, — сказал он, улыбаясь как ребёнок, который выиграл первый матч. — Большое рекламное агентство, зарплата на двадцать процентов больше, чем на прошлой работе. Полный соцпакет. Начинаю в понедельник.
Марина пробежала глазами бумаги. Действительно серьёзная компания, хорошие условия.
— Ты молодец, — сказала она тихо, и на губах появилась лёгкая улыбка.
— Я испугался, — сел рядом Дмитрий. — Когда ты сказала про развод, я впервые по-настоящему испугался. Не за комфорт, не за одиночество, а за то, что могу потерять тебя. И понял, что не имею права тебя терять. Я ещё ничего не сделал, чтобы заслужить тебя.
— Дим…
— Дай договорю, — сказал он торопливо, — эти три года я был эгоистом. Пользовался тем, что ты сильная, что можешь тянуть всё сама. Прикрывался семьёй, но на самом деле боялся ответственности. Проще было позволить тебе решать всё, а самому быть мальчиком, которому мама печёт пирожки.
Марина молчала, слушала, и сердце таяло.
— Про дачу матери… — продолжил он, — я съезжу, посмотрю варианты. Но купим её вместе, из моей зарплаты тоже. Это будет последний такой подарок. Дальше — только если мы оба решим, что можем себе это позволить. Договорились?
— Договорились, — она взяла его за руку, крепко.
Они сидели молча, и Марина впервые за три года почувствовала, что это действительно «мы». Не она одна, тянущая чужую семью, а именно они — пара, команда.
Юбилей Валентины Петровны прошёл в ресторане. Дмитрий сам организовал и оплатил большую часть, Марина — вторую половину. Не потому что должна, а потому что захотела. Когда вручили конверт на дачу, свекровь расплакалась.
— Спасибо, детки. Спасибо, — сказала она, всхлипывая.
— Мам, — Дмитрий положил руку на её плечо, — мы любим тебя. Но у нас своя семья, свои правила. Понимаешь?
Валентина Петровна посмотрела на сына, потом на Марину, кивнула.
— Понимаю… Я думала, что если вы молодые, здоровые, зарабатываете, должны помогать. Но это не так работает, да?
— Не так, — мягко сказала Марина. — Мы помогаем, когда можем. Но не обязаны жить для вас.
— Я просто боялась, — призналась свекровь. — Боялась, что вы забудете про нас, станем не нужны. Вот и лезла, лезла, чтобы чувствовать, что мы ещё важны.
— Вы важны, — сказал Дмитрий. — Но по-другому. Не как обуза, а как семья.
Через полгода Дмитрий получил повышение. Через три месяца они впервые за три года поехали в отпуск — вдвоём, без родственников, в Италию, о которой Марина мечтала.
Валентина Петровна иногда приходила — но всегда звонила заранее, приносила угощение и редко задерживалась дольше часа. Лариса нашла работу и сама однажды пригласила их в кафе — и сама же заплатила.
Однажды утром Марина проснулась, Дима лежал рядом, гладил её по волосам.
— О чём думаешь? — спросила она.
— О том, что чуть не потерял тебя. И о том, как мне повезло, что ты оказалась сильной, чтобы меня остановить.
— Это ты оказался достаточно сильным, чтобы измениться.
— Нет, — покачал головой Дмитрий. — Это ты была сильной. А я просто перестал быть слабым. Наконец-то.
За окном рассвет. Суббота. Их суббота — без непрошеных гостей, без чужих требований, без необходимости быть кем-то, кроме самих себя.
Марина закрыла глаза и улыбнулась. Впервые за долгое время она чувствовала себя дома. В своём доме, со своим мужем, в своей жизни.
Это стоило каждого тяжёлого разговора, каждого страха, каждой минуты, когда хотелось сдаться.
Потому что терпение без уважения — не добродетель. Это просто медленное самоуничтожение.
А она больше не собиралась себя уничтожать.
— Это больше не твой дом, Серёжа. И не гостиница для твоей мамы. Это моя квартира, и точка.