Вера проснулась от звука падающей ложки. Глухой металлический звон разнёсся по кухне и, как всегда, сопровождался раздражённым вздохом Ларисы Петровны. Она умела вздыхать так, что казалось — мир рухнет, если кто-то этот вздох проигнорирует.
— Ну и руки у тебя, — донеслось из кухни, с таким тоном, будто Вера лично устроила всем страдания.
Она лежала на спине и смотрела в потолок. Тот старый потолок с волнистыми трещинами — как зеркало её жизни: всё потрескалось, всё уходит, а исправить уже поздно. Вера знала, что сейчас начнется утренний ритуал: громкий стук посуды, покашливание, бормотание про «порядочных женщин» и их чудесное умение держать дом. Всё это — не для себя, а исключительно для Веры. Чтобы та услышала.
Она давно перестала отвечать. Не от страха — просто поняла, что любой ответ подкинет дров в уже разгоревшийся костёр.
Но сегодня что-то было иначе.
В животе скапливался тугой, горячий ком. Вчера вечером, когда Максим пришёл с работы, она опять пыталась говорить. Попыталась сказать, что устала, что жить так нельзя, что этот дом стал полем боя, где каждая комната — чужая территория. Но он даже не дослушал. Поставил тарелку на стол с грохотом и ушёл к матери пить чай. Даже не глянул в её сторону.
— Ты не хозяйка в этом доме, пока мама здесь, — рявкнул он, хлопнув кулаком по столу, и ушёл. Вера осталась с пересохшим ртом и горькой мыслью: «Вот и весь герой».
Эти слова жгли до сих пор.
Она накинула халат и пошла в ванную. Глянула на себя в зеркало. Бледная кожа, тёмные круги, волосы в небрежном пучке. Выглядела старше своих тридцати на добрый десяток лет. В голове мелькнула мысль: «Так и останусь — тихая тень в этом доме, без права голоса».
На кухне Лариса Петровна уже стояла у плиты, помешивая кастрюлю. Услышав шаги, обернулась, смерила Веру взглядом — холодным, оценивающим.
— Проснулась, — сказала она ровно, словно констатируя факт, но воздух будто закалило: «Поздно, как всегда».
— Угу, — ответила Вера, открывая шкаф и доставая кружку.
— Только не из этой, — кивнула свекровь. — Это моя.
Вера молча поставила кружку на место. Взяла другую.
— Пол бы сегодня помыла, — продолжила Лариса Петровна, не скрывая раздражения, — а то следы от твоих тапок по всей кухне.
Вера наливала чай и делала вид, что не слышит.
— И бельё перебрать бы не мешало, — добавила свекровь, громко, с ухмылкой, — лежит тут уже неделю. Я вот не понимаю, как можно быть такой бестолковой хозяйкой…
Вера села за стол, обхватила кружку обеими руками. Тепло медленно проникало в пальцы, но внутри всё оставалось холодным, будто лёд.
В этот момент в кухню вошёл Максим. Уставший, с небритым лицом, и с этим знакомым отстранённым видом: «Я здесь, но я ни при чём».
— Максим, — тихо сказала Вера. — Нам нужно поговорить.
— Потом, — он налил себе кофе и сел напротив матери. — Мама, ты сегодня в поликлинику пойдёшь?
— Конечно, — ответила та, и Вера почувствовала себя третьей лишней в этом доме.
Она смотрела на мужа, но он избегал её взгляда. Этот молчаливый сговор между ним и матерью был хуже любой ссоры.
Вера поставила кружку на стол.
— Либо она съезжает, либо я, — сказала ровно, и даже Лариса Петровна замерла с ложкой в руках.
— Ах вот оно что! — резко обернулась свекровь. — Значит, я мешаю? Я, между прочим, мать! Максим, скажи ей!
И он сказал. Громко, с ударом кулака по столу.
Вера услышала финальный аккорд. Всё, что было до этого, можно было списать на усталость, привычку, мягкий характер мужа. Но эти слова были как нож, отрезавший остатки иллюзий.
Она вышла из кухни.
В спальне дрожащими пальцами набрала короткое сообщение: «Пап, можно к тебе на пару дней?»
Отец ответил мгновенно:
— Конечно, приезжай.
Вера тихо собрала вещи: пара футболок, джинсы, документы. Делала это осторожно, как будто кралась, но внутри уже кипела решимость, которую не спутать ни с обидой, ни со страхом.
За дверью, в коридоре, Лариса Петровна шептала сыну:
— Если она уйдёт, наконец-то заживём спокойно. Я всегда говорила: женился на ней слишком рано. Девка бесхребетная…
Щёлкнуло.
Вера открыла дверь и посмотрела прямо на них.
— Вы правы, Лариса Петровна, — спокойно сказала она. — Мне здесь не место.
И пошла к выходу.
Максим попытался остановить, но в этот момент в дверь позвонили.
На пороге стоял её отец.
— Здравствуй, Верочка, — сказал тихо, но так, что даже Лариса Петровна шагнула назад. — Пошли.
В квартире отца пахло свежим хлебом и яблоками. Пахло детством, когда Вера приезжала на каникулы, когда они вечерами сидели на кухне, а отец рассказывал истории про море, в которое она так и не поехала.
Сейчас было иначе.
Отец налил ей чай, поставил тарелку с бутербродами и сел напротив.
— Дочка, ты вся как в комке, — тихо сказал он. — Давай рассказывай.
— Пап, — вздохнула Вера, — иногда кажется, что я прожила уже целую жизнь, а не тридцать лет.
— Знаешь, — улыбнулся отец, — иногда именно в такие моменты понимаешь, кто ты на самом деле. И что дом — это не место, а люди рядом.
Вера впервые за много дней почувствовала, как ком внутри начинает таять. И, кажется, впервые за долгое время ей захотелось смеяться.
Вера начала с самого начала.
— Всё началось, когда мы с Максимом переехали к нему в квартиру, — рассказывала она отцу, поглаживая край кружки. — Сначала Лариса Петровна жила отдельно, но после операции решила «на время» пожить у нас. Это «время» растянулось на три года. Три года, папа! Представь: каждый день кухонные сцены, которые стали нормой, а Максим… Максим превратился в стороннего наблюдателя. Ему проще кивать матери, чем разбираться в конфликтах.
Отец слушал молча, только под конец сказал:
— Ну, это не брак, а дом отдыха для твоей свекрови. — С легкой усмешкой, но с тем тоном, что Вера знала с детства: шутить — это его способ защищать правду.
Вера усмехнулась. Смех короткий, нервный.
— Пап, — наклонилась она к нему, почти шепотом, — я боюсь, что он… что они попытаются меня оставить без всего. Квартира оформлена на Максима, я там просто прописана.
Отец задумался.
— Значит так, — заговорил спокойно, но с той жесткостью, которую Вера помнила с детства. — Завтра идем к адвокату. Но предупреждаю: это будет война.
На следующий день они сидели в кабинете худощавого мужчины в очках, который листал бумаги с таким видом, будто их судьба была его личной головоломкой.
— Если квартира на нём, — сказал адвокат, — формально вы права на неё не имеете. Но… — поднял палец, — шанс есть. Если докажем совместные вложения в ремонт или коммуналку.
Вера покраснела.
— Всё платила я… иногда. Но без чеков.
— Чеки мы найдём, — отрезал адвокат. — Главное — не предупреждать их, что готовим иск. Люди в панике творят глупости.
Он оказался прав.
Через два дня поздним вечером Вера с отцом вернулись к её бывшему дому. На лестничной клетке горел тусклый свет. В двери стоял приглушённый голос Ларисы Петровны:
— Подписывай, быстрее.
— Мама, ты уверена? — Максим выглядел растерянным.
— Конечно. Дарственная на меня — и всё, ей конец.
Отец Веры бесшумно достал диктофон и нажал кнопку.
Они вошли. Максим и Лариса стояли у стола с кипой бумаг, как люди, которых застали за чем-то нехорошим.
— А вы что здесь делаете? — выкрикнул Максим, резко, но с ноткой трусости.
— Фиксируем мошенничество, — спокойно сказал адвокат, шагая вперёд. — Поздравляю, вы оба только что наговорили на пару статей Уголовного кодекса.
Лариса побледнела.
— Это… это шутка?
— Да, особенно веселая, — адвокат кивнул на диктофон. — Хотите полицию или суд?
Вера стояла в дверях и вдруг поняла: Максим не злой и не сильный — он трусливый. Настолько, что готов на любую подлость, лишь бы не потерять комфорт.
— Вера, — начал он, — давай решим всё сами…
— Сами? — перебил отец. — Ты хотел оставить мою дочь без крыши над головой. «Сами» — это уже было. Теперь будет по-другому.
Максим сжал губы. Лариса Петровна посмотрела на него, потом на Веру, и в её глазах мелькнуло что-то вроде досады, смешанной со страхом.
— Пап, — тихо сказала Вера, — я хочу развода.
— Будет, — кивнул он, спокойно, но твёрдо.
Максим рванулся к ней, схватил за руку:
— Ты с ума сошла? Ты понимаешь, что это разрушит всё?
— Всё уже разрушено, — ответила она. — Ты сам хлопнул по столу.
Отец потянул её к выходу. На лестничной площадке Вера почувствовала, как с плеч упала тяжесть. Впереди были суды, бумажная волокита, делёж, но главное — она вышла за дверь.
В ту ночь Максим долго не мог уснуть. Мать ходила по комнате, гремела дверцами шкафов, бормотала:
— Мы их переиграем… Мы ещё посмотрим, кто кого.
Максим молчал. Впервые он не был уверен, что она права.
Суд назначили через две недели. Всё это время Вера жила у отца, собирала документы, искала доказательства того, что вносила деньги на ремонт и коммуналку. Каждый найденный чек был маленькой победой.
Максим звонил каждый день. Сначала умолял вернуться, потом угрожал, потом снова умолял. Лариса Петровна звонила однажды и сказала:
— Ты думаешь, твой отец тебя спасёт? Ты просто дурочка.
Вера положила трубку, даже не ответив.
На первое заседание они пришли втроём: Вера, отец и адвокат. Максим — в мятом костюме, с серым лицом, но с видом человека, который ещё надеется «переговорить» всех. Рядом Лариса, с ярко накрашенными губами и выпрямленной спиной.
Судья слушал спокойно, иногда делая пометки. Когда адвокат включил запись разговора о «фиктивной дарственной», в зале повисла тишина. Максим смотрел в пол, Лариса застывала с каменным лицом.
— Это же шутка! — вырвалось у неё.
— Очень смешная, — сухо ответил судья.
Вера сидела прямо, слушала каждое слово. Она больше не дрожала, как раньше.
После заседания они вышли на улицу. Максим догнал её.
— Вер, ну давай без этого. Давай просто жить, как раньше.
— Как раньше? — остановилась она и посмотрела ему в глаза. — С твоей мамой на кухне и тобой, который хлопает кулаком по столу? Нет, спасибо.
На следующий день всё изменилось. Ларису вызвали в прокуратуру — по делу о попытке мошенничества с дарственной. Вернувшись, она сразу собрала вещи.
— Мам, ты куда? — Максим стоял посреди комнаты.
— Меня могут привлечь, — сказала она устало. — Предложили сделку: даю показания — и меня не трогают.
— Какие показания?
— Против тебя, сынок.
Максим побледнел.
— Ты не посмеешь!
— Уже согласилась, — тихо, но твёрдо сказала она. — Устала спасать тебя от самого себя.
Она ушла.
Вера узнала об этом через адвоката.
— Теперь дело у нас в руках, — сказал он. — Максим останется без квартиры.
Суд длился ещё два месяца. Финал был предсказуем: Вере присудили половину стоимости жилья и компенсацию морального вреда.
Когда всё закончилось, она стояла в своей новой квартире, ещё пустой, с запахом свежей краски. На подоконнике — цветы, купленные в ближайшем магазине. На столе — чайник и кружка.
Она смотрела в окно и думала, что впервые за много лет тишина — не знак беды, а свободы.
На другом конце города Максим сидел в съёмной квартире. На столе пустая бутылка, на полу его вещи в пакете. Телефон молчал. Лариса уехала в другой город и не оставила адреса.
Он смотрел в окно на дождь и шептал:
— Я же был хозяином…
Но теперь эти слова ничего не значили.
— Ты решил, что я прислуга? Тогда убирай за своими гостями сам.. — жена высказала всё