— Ты вообще слышишь себя сейчас, или у тебя в ушах только мамин голос? — Марина швырнула телефон на диван так, что тот глухо ударился и перевернулся экраном вниз. — Скажи мне это ещё раз, Дмитрий, медленно и внятно. Кому я, по-твоему, теперь должна платить?
— Перестань орать, — он устало потёр переносицу и даже не посмотрел на неё. — Я не «приказываю». Я предлагаю. Это моя мать. У неё проблемы.
— Проблемы у неё возникают каждый раз, когда в моей жизни появляется что-то хорошее, ты не замечал? — Марина нервно засмеялась. — Как только мне чуть легче стало дышать — она тут же всплывает со своими вселенскими бедами.
— У неё долг, Марин. Большой. Её чуть не довели до инфаркта эти звонки.
— А мне теперь до какого состояния можно? До обморока или сразу до нервной клиники?
— Да что ты драматизируешь…
— Я? Драматизирую? Я просто наконец-то начала зарабатывать нормально. Наконец-то мне не нужно считать монеты перед кассой в магазине. Наконец-то я могу позволить себе не только выживать, а хоть как-то жить. И в этот же момент твоя мать решает, что моя жизнь — это отличная кормушка.
— Она не так это видит…
— Конечно, не так. Она это видит как: «О, бесплатный банкомат с человеческим лицом и без комиссии».
Молчание повисло вязким воздухом. За окном метель кидалась на стёкла, как будто город кто-то тряс и вытрясал из него остатки тепла. Декабрь разложился по подоконнику инеем и злостью.
— Дима, — Марина резко стала спокойной, и это было куда страшнее крика, — я не отдам ни рубля на её долги. Ни сейчас. Ни через месяц. Ни под Новый год в виде «семейного подарка».
— Ну ты же понимаешь, что она не справится одна.
— А я что, нанималась ей финансовым управляющим? — она подошла ближе. — Почему ты не подумал, пока я сидела ночами за ноутбуком, пока дописывала отчёты, пока отказывалась от выходных, от встреч, от нормальной жизни, потому что мне очень хотелось выбраться из дыры? Ты был рядом. Ты всё это видел.
— Видел, — глухо ответил он. — И гордился.
— А сейчас?
— А сейчас я хочу помочь матери.
— За мой счёт.
— У нас общий бюджет.
Марина залипла на секунду, потом медленно и очень тихо рассмеялась.
— Вот оно что… Уже «наш»? Интересно, когда я сидела в три часа ночи и переделывала презентации — это тоже был «наш» стресс? Или «мои» нервы, «моя» усталость, «мои» круги под глазами?
— Марина, не начинай.
— Я только начала, Дима.
Она отошла к окну, посмотрела на тёмные окна соседнего дома. В некоторых мелькал синий свет телевизоров, где-то кто-то ходил с чашкой в руке. У кого-то была обычная жизнь. У неё — ощущение, будто по ней прошлись в грязной обуви.
— Ты же знаешь, зачем я впахивала? — продолжила она, уже почти шёпотом. — Мне не нужны твои оправдания или жалкие попытки быть «хорошим сыном». Мне нужна была опора. И этой опоры я сейчас не вижу.
— Я не становлюсь против тебя, — вздохнул он. — Я посередине.
— А это ещё хуже, чем «против». Посередине топчут те, кто боится выбрать сторону.
Он тоже подошёл к окну, встал чуть сзади.
— Ты реально готова разрушить всё из-за этого?
— А что «это»? — Марина обернулась. — Чужие долги, чужое влияние, чужие манипуляции? Если да — то, наверное, ты прав.
— Она просто попросила помощи.
— Она не просила. Она требовала. А ты кивал. И сейчас киваешь.
Тишина. Только батарея щёлкнула, как будто сама была не в восторге от происходящего.
— Если я скажу ей «нет», она меня проклянёт, — выдохнул он.
— А если ты скажешь «да», ты потеряешь меня, — спокойно отозвалась Марина. — Так что выбирай осознанно, а не на нервяке.
Он долго молчал. Слишком долго.
— Ты не оставляешь мне выбора, — наконец сказал он.
— Как раз наоборот, Дима. Я тебе его даю. Первый раз за всё время по-настоящему.
Марина прошла в коридор, организм двигался на каком-то автомате. Она вытащила из шкафа дорожную сумку, кинула туда первое попавшееся — свитер, джинсы, зарядку, документы.
— Ты что делаешь? — его голос стал чужим, тонким.
— Готовлю тебя к той жизни, где у тебя есть только мама и её проблемы. Мне там делать нечего.
— Ты серьёзно сейчас?
— Более чем.
— Марина… ну не надо вот так. Давай выдохнем, сядем, поговорим, без этих сцен.
— А где ты раньше был, когда нужно было говорить? Почему ты молчал, пока она поливала меня и считала мои деньги?
Он опёрся на стену.
— Я думал, всё уляжется…
— Ничего само не уляжется, Дима. Либо ты с человеком, либо ты рядом наблюдаешь, как он один выживает. Ты выбрал второе.
Она застегнула молнию на сумке.
— Куда ты пойдёшь? — почти жалобно спросил он.
— Туда, где меня не считают кошельком на ножках.
Она прошла к двери, посмотрела на него последний раз — без злости, без истерики. Только усталость и холодная ясность.
— Знаешь, что самое обидное? — спокойно сказала она. — Мне не кредит твоей матери больно. Мне больно, что ты даже не спросил, каково это — когда твои мечты пытаются обменять на чьи-то тупые решения.
Дверь закрылась.
В подъезде пахло пылью и чьим-то недавним ремонтом. Марина спускалась по лестнице и чувствовала странное облегчение, будто с её плеч сдвинули чужой груз. На улице было темно, метель обжигала щёки. Она достала телефон.
— Свет, это я. Мне нужно пожить у тебя немного. Да. Прямо сейчас. Нет, потом расскажу.
Ответ был мгновенным:
— Конечно. Приезжай.
И Марина пошла, не оборачиваясь.
— Ты знаешь, самое дикое? — Света открыла перед Мариной дверь и в упор посмотрела ей в лицо. — У тебя вид человека, который не рыдает, а очень чётко собирается выжить и ещё всем доказать.
— Не доказать, — Марина разулась, прошла в кухню, кинула сумку на стул. — А выдохнуть. И забыть к чёрту, как звали человека, который это всё слил.
— Чай?
— Двойной. И покрепче. Можно сразу в вены.
Света поставила чайник, села напротив.
— Ну и? Он реально встал на её сторону?
— Он даже не встал. Он прилёг. Удобно так. Между нами. Между моей жизнью и её кредитами. Решил, что моя жизнь вполне себе разменная монетка.
— Это фиаско, — покачала головой Света. — И что дальше?
— Дальше я подаю на развод. Без концертов, без попыток «давай ещё раз попробуем». Всё. Кончилась серия, финал сезона.
— Сама?
— Конечно сама. Мне теперь вообще никто не нужен для важных решений.
Телефон зазвенел в тот же момент, как будто где-то сверху кто-то очень любит иронично монтировать жизнь.
— Он? — Света кивнула на экран.
— Естественно.
Марина не ответила. Потом ещё раз. И ещё.
— Возьми и поставь точку, — не выдержала Света. — А то это будет вечно.
Марина нажала «принять».
— Ну?
— Мариночка… — голос у Дмитрия был будто из-под воды. — Где ты?
— В месте, где меня не пытаются продать за мамин кредит.
— Не надо так… Я реально просто растерялся.
— Ты не растерялся. Ты выбрал.
— Я не выбирал! Я…
— Ты выбрал её комфорт и её спокойствие вместо моей жизни. Это и есть выбор.
— Я сказал ей, что ты не будешь платить.
— Уже поздно, Дима. Это надо было говорить до, а не после того, как я собрала сумку.
— Она плакала.
— А я должна прослезиться от умиления?
— Нет. Просто… я понял, что был неправ.
— Когда? Когда увидел мою спину в коридоре или когда понял, что больше никто не будет готовить тебе ужин и терпеть твою семью?
Пауза была долгой.
— Я всё испортил, да?
— Ты даже не представляешь, насколько спокойно ты это сказал.
— Я люблю тебя.
— Ты спутал. Ты привык ко мне. Это разные вещи.
— Вернись…
— Нет. Я вернусь только в эту квартиру через суд, чтобы забрать последние вещи. Всё.
Она сбросила вызов и тут же заблокировала номер.
Света выдохнула.
— Горжусь тобой. Честно.
— Это не геройство, — Марина уставилась в стол. — Это самосохранение.
— Завтра что делаешь?
— Адвокат. Потом коммуналку переписать на него. Потом начну искать себе студию. Небольшую, но чтоб без чужих голосов.
— Звучит как план нового сезона.
— Без второстепенных злодеев.
Развод прошёл быстрее, чем Марина ожидала. Дмитрий даже не спорил. Сидел в коридоре суда бледный, ссутулившийся, и смотрел в пол, будто там была надпись «ты всё сломал».
— Ты хоть понимаешь, за что я с тобой расстаюсь? — спросила она тогда, уже перед самым выходом.
— Да. Я променял «мы» на «мама».
— Не делай так больше. Ни с кем.
Он кивнул.
Больше они не общались.
Марина переехала в маленькую студию на окраине — не дворец, но зато тихо, чисто, своё пространство, где никто не раскидывал носки и не задавал вопросов про деньги.
Каждый вечер она приходила, ставила чайник, садилась у окна и молчала. Это молчание не душило. Оно лечило.
Работа пошла в гору ещё сильнее. Появились крупные проекты, премии, новые задачи. Марина копила почти всё. Траты только на еду, проезд и редкие встречи с друзьями.
— У тебя какой-то режим «железная леди», — смеялся коллега Артём. — Боимся подходить, вдруг покусает.
— Не бойтесь. Я кусаю только тех, кто лезет в мой кошелёк.
Прошло восемь месяцев.
— Сколько у тебя на счёте? — спросила Света, проверяя анкету банка.
— Девятьсот с лишним.
— Ещё чуть-чуть — и ты официально женщина с ипотекой мечты.
— Офигеть звучит.
— Звучит как победа.
Она действительно чувствовала это. Не эйфорию, а спокойную внутреннюю опору.
На одном из просмотров Марина зашла в старую пятиэтажку. Тихий двор, ёлки в снегу, жёлтые окна.
— Вот она, — риелтор развёл руками. — Двушка. Светлая. Тихие соседи.
Марина прошлась по комнатам и вдруг поняла — всё. Дальше искать не хочется.
— Беру.
— Серьёзно? Вы даже не спросите про торг?
— Не надо торга. Тут мне спокойно.
И это было главное.
В день подписания документов у неё дрожали руки. Не от страха — от чувства абсолютной взрослости момента.
— Поздравляем, — директор банка улыбнулся. — Теперь у вас свое жильё.
— Вернее, половина на ближайшие двадцать лет, — усмехнулась Марина.
— Но решение ваше. И выбор тоже.
Ключи лежали на ладони тяжёлыми и реальными.
— Ты это сделала, — Света обняла её у входа. — Сама.
— Никто даже не пытался больше меня «попросить помочь», — усмехнулась Марина. — Чудеса воспитания.
— Что дальше?
— Куплю шторы, поставлю диван и наконец-то посплю без ощущения, что кто-то паразитирует на моих плечах.
В первую ночь в новой квартире Марина сидела на полу, облокотившись на стену. Пустые комнаты отзывались эхом, но в этом эхе было не одиночество, а начало.
Телефон пискнул. Новое сообщение с неизвестного номера:
«Я всё понял. Ты была самой сильной частью моей жизни. Прости»
Марина прочитала, улыбнулась и, не отвечая, удалила.
— Слишком поздно, Дима, — сказала вслух в тишину. — Теперь я живая.
За окном падал мягкий декабрьский снег. Город мерцал огнями, и где-то далеко, возможно, кто-то снова собирал сумки, чтобы уйти от человека, который его предал.
А Марина просто поднялась, включила свет и начала расставлять чашки в своей кухне.
Теперь всё было без чужих рук, без чужих решений, без чужих долгов.
— Молчать! — закричал свекор. — Вы хотите сказать, что я чайник?