Тишина в доме была почти осязаемой, той самой, что бывает, когда все спят. Только старые часы на стене отмеряли секунды, да стучало в ушах. Вероника снова не могла уснуть, просто смотрела в темноту. Рядом, отвернувшись к стене, спал Кирилл, ее муж. Его размеренное, глубокое дыхание всегда ее успокаивало, но этой ночью оно почему-то злило. Царапало изнутри.
Сон стал редким гостем последние недели. Вместо него пришла тревога — холодная, неприятная, липнущая к мыслям. Причина была до смешного банальной, но от этого не легче. Кирилл начал пропадать на работе. «Срочный аврал», «неожиданные баги в системе», «нужно выручить парней из смежного отдела». Каждая новая отговорка звучала фальшивее предыдущей. А его взгляд… в нем появилось что-то чужое. Холод? Стыд? Или, как он уверял, просто дикая усталость?
Они прожили вместе пятнадцать лет. Это не была история о всепоглощающей страсти. Скорее, о глубокой, спокойной привязанности, о тихой заводи. Оба вошли в брак осознанно, уже не юнцами. Вероника — редактор в крупном издательстве, ценящая порядок и уют. Кирилл — гений IT, немного не от мира сего, живущий в мире своих алгоритмов. Их быт был отлажен: карьера, дом, редкие культурные вылазки, обязательный отпуск на юге. Они были… партнерами. Надежными, как швейцарский банк. По крайней Lере, Вероника в это свято верила.
Но последние пара месяцев все сломали. Он изменился. Дома стал каким-то отсутствующим, зато оживлялся от каждого сигнала телефона. Вдруг озаботился внешностью: модная стрижка, новый дорогой парфюм («старый флакон просто закончился»), абонемент в фитнес-клуб («нужно поддерживать форму»). И, что самое странное, запаролил рабочий ноут, чего не было никогда («служба безопасности требует, Ника, не парься»).
Маленькие, почти незаметные штрихи, которые сами по себе — ерунда. Но вместе они складывались в очень некрасивый пазл. Пазл, на котором было написано «Ложь».
Вероника гнала эти догадки. Обвинять мужа в таком — грязно. Унизительно. Она всегда верила в их доверие. Но этот червь сомнения уже проел в душе дыру. Особенно он донимал по ночам, когда Кирилл спал рядом — такой родной и такой бесконечно чужой.
Его смартфон лежал на тумбочке. Черный, гладкий. Молчаливый.
Мысль взять его… казалась дикой. Отвратительной. Это же предательство. Вторжение в личное пространство. Она думала, что никогда на такое не пойдет.
Но сегодня… Сегодня плотину прорвало. Накопившееся напряжение, его очередное «засиделся с коллегами», его дежурный поцелуй в щеку — все это переполнило чашу. Жажда правды, какой бы она ни была, оказалась сильнее стыда и страха. Это была уже не просто ревность. Это была… необходимость. Потребность понять, что, черт возьми, происходит с ее жизнью.
Сердце билось так, что, казалось, Кирилл вот-вот проснется. Руки мелко дрожали. Стараясь быть бесшумной, Вероника выскользнула из-под одеяла. На цыпочках — к его тумбочке.
Телефон лежал экраном вниз. Она взяла его. Холодный. Тяжелый. Чужой.
Пароль. Она его знала? Кажется, да… Что-то простое… Год их знакомства? День рождения? Пальцы нерешительно нажали на цифры. Год свадьбы. Экран вспыхнул и открылся.
Дыхание сперло. Первый барьер взят. Обратной дороги нет.
Куда смотреть? Звонки? Галерея? Сообщения? Рука сама нажала на иконку самого популярного мессенджера. Список диалогов. Имена коллег, приятелей… И несколько в «закрепе». Диалог с ней, Вероникой. Рабочий чат. И… третий. Незнакомый. Женское имя. «Катюша». И смайлик-солнышко рядом.
Ледяной обруч сдавил грудь. Катюша? Какая Катюша? У них не было общих знакомых с этим именем.
Палец замер над строкой. Нажать? Открыть? Узнать?
Страх боролся с отчаянной решимостью. А что, если там… просто рабочая болтовня? И она сейчас выставит себя истеричкой?
Но она уже сделала первый шаг. Она нажала.
Диалог открылся.
Мир сузился до этого светящегося прямоугольника. Строчки текста — его и ее, «Катюши» — поплыли перед глазами, а потом сфокусировались с чудовищной, невыносимой ясностью. Рука, державшая смартфон, ходила ходуном. Дыхание застряло где-то в горле.
Это была не переписка. Это была… жизнь. Вторая, параллельная, настоящая жизнь ее мужа. Жизнь, наполненная словами, которых Вероника не слышала от него… да, кажется, никогда.
«Катюша, мое солнце, доброе утро! Уже успел соскучиться…» — это он писал сегодня, еще лежа в постели рядом с ней, Вероникой.
«Кирюша, и я… Вчера было просто невероятно…» — ее ответ. Со смайликом.
Невероятно. Вчера. Когда он «завис на совещании до полуночи». А потом пришел домой — тихий, чужой, пахнущий другим парфюмом.
Пальцы лихорадочно листали историю вверх. Дни, недели… Месяцы. Переписка была… бесконечной. Ежедневной. С раннего утра до поздней ночи.
Фото. Не то чтобы откровенные, но от этого еще больнее. Вот она — «Катюша». Миловидная, да, но… ничего особенного. Коллега? Похоже, из его же департамента. Младше лет на десять. Вот они в кофейне, смеются. Вот в парке, он держит ее за руку. Вот селфи в машине, он за рулем, она прислонилась к его плечу.
Когда? Во время его «долгих обедов»? После «затянувшихся планерок»?
«Вероника опять с утра начала… Как я устал от этого вечного недовольства…» — его сообщение трехнедельной давности.
Недовольства? Это он так называл ее тихие вопросы: «Кирилл, ты сегодня поздно?»? Ее попытки понять, что с ними происходит?
«Бедный мой… Она просто не видит, какое сокровище рядом. А я… я все вижу…» — ее ответ.
Она его жалела. Она «видела». Она давала ему то «понимание» и «восхищение», которого ему, по-видимому, не хватало? Или которое он просто не замечал дома? Вероника горько усмехнулась. Вот она, цена ее ночного вторжения. Она не выдержала, она влезла в его телефон, и теперь это знание выжигало ее изнутри. Каждая фраза — как удар под дых. Каждое нежное слово, написанное ей, отзывалось в душе Вероники эхом ее собственных, давно похороненных надежд.
Он присылал ей музыку. Он делился с ней рабочими проблемами — тем, о чем давно перестал говорить с Вероникой, потому что она «все равно не поймет».
Он жил. Насыщенно. Но — не с ней.
А она… она была фоном? Привычкой? Удобным тылом?
«…нужно что-то делать, Кать. Я больше не могу в этом вранье. Это нечестно по отношению к тебе. Да и к ней…» — это он писал месяц назад.
«Я знаю, любимый. Я подожду. Только… не затягивай. Я не хочу быть просто… тенью».
Они… они собирались? Уйти? Развестись? Он планировал ее бросить? После пятнадцати лет? Из-за этой… Катюши?
В памяти всплыл недавний разговор о «небольшой студии». Он назвал это «выгодной инвестицией», «нужно вложить свободные деньги». Она еще похвалила его за дальновидность. А он… он готовил себе взлетную полосу? На их общие сбережения?
Рука сама нашла приложение банка. Пароль был в «заметках» — она знала. Дрожащие пальцы ввели код. Его зарплатная карта… И… еще один счет. Накопительный. О котором она не имела ни малейшего понятия. А там… Сумма. Очень приличная. Вполне достаточная для первого взноса по ипотеке. Деньги, которые он, очевидно, методично переводил… на новую жизнь? С ней?
Вот он. Конец. Это был не просто адюльтер. Это было спланированное, расчетливое предательство. Он обворовывал ее. Не только эмоционально, но и финансово. Ведь часть этих денег — это и ее бонусы, ее «заначка», которую они «откладывали на ремонт»… Их ремонт?
К горлу подкатила тошнота. Захотелось швырнуть этот телефон в стену. Закричать. Разбудить его. Ткнуть его носом в эту грязь.
Но… что бы это дало? Он начал бы изворачиваться. Обвинять ее же. В том, что она «влезла». В том, что «сама виновата».
Нет. Сил на скандал не было. Желания — тоже. Все было кончено. Безвозвратно.
Надо было уходить. Не ему. Ей. Немедленно. Пока он спит. Пока она не видит его лживых глаз.
Она осторожно положила телефон на место. Тихо прошла в гардеробную. Вытащила спортивную сумку. Начала кидать в нее первое, что подвернулось. Белье, джинсы, свитер. Косметичка. Паспорт. Деньги.
Взгляд упал на их свадебное фото в рамке. Она сняла его. Положила на его подушку. Стеклом вниз.
Взяла стикер, написала всего два слова.
«Я все знаю».
И приклеила рядом. Больше объяснять было нечего. Да и некому.
Сумка оттягивала руку, будто в ней лежали не вещи, а все пятнадцать лет их рухнувшей жизни. Пальцы с трудом застегнули молнию. Тишину нарушало только его ровное сопение и ее собственное сбитое дыхание.
Щелчок замка в прихожей прозвучал оглушительно. Лифт медленно повез ее вниз, прочь из прошлого.
Ночь встретила ее промозглой сыростью. Пустынный спящий район. Куда? В три часа ночи? Мысли не слушались. Нужно было просто… подальше.
Рука сама поймала редкое такси.
— Куда едем? — сонно буркнул водитель.
— В центр, — голос был чужим, севшим. — Любой недорогой отель.
Машина поплыла сквозь спящий город. За окном мелькали дома, фонари. Она смотрела на них, будто видела впервые. Как турист. Как человек без дома.
Гостиница нашлась быстро — что-то безликое у вокзала. Номер — крошечный, чистый, с окном во двор-колодец. Идеальное убежище.
Она бросила сумку. Села на кровать. Тишина. Другая, казенная, гулкая.
И тут… ее прорвало. Не крик, не истерика. А — глухая, всепоглощающая боль. Слезы полились сами. Беззвучно, горячо. Она уткнулась лицом в подушку, пахнущую прачечной и чужими судьбами, и плакала. Оплакивала свою жизнь. Свое растоптанное доверие. Свою слепоту. Эти пятнадцать лет, выброшенные на помойку.
Она плакала, пока слезы просто не кончились, оставив внутри лишь выжженную, серую пустоту.
В узкое окно пробился бледный рассвет. Тело ломило, но голова была пустой и ясной. Холодной.
Что теперь?
Возвращаться? Исключено.
Мстить? Уничтожать его и эту «Катюшу»? Зачем? Тратить на них остатки себя? Увольте.
Простить? Может быть. Когда-нибудь. Не для него. Для себя. Чтобы вытравить этот яд.
Нужно было… жить. Как-то. С этой точки. С нуля.
Она встала. Подошла к окну. Внизу дворник начинал свой день. Мир не остановился.
Она включила свой телефон. Десятки пропущенных от него. Сообщения, которые она даже не открыла. Она просто занесла его номер в черный список. Раз. И навсегда.
Потом она нашла в поисковике телефон юриста по разводам. Позвонила. Договорилась о встрече. Спокойно. По-деловому.
Ее путь к себе начинался здесь, в этом казенном номере, с видом на двор-колодец. Путь через боль, через руины старой жизни — к новой. Той, где она сама решает, кому верить. Где ее счастье не зависит от содержимого чужого смартфона.
Она не знала, что ждет впереди. Будет трудно? Безусловно. Долго? Возможно.
Но она знала одно: она больше никогда не позволит себе быть удобной и слепой. Она будет смотреть на мир открытыми глазами. И верить — в первую очередь — себе.
Нужно было выпить кофе. А потом — идти. Только вперед. Не оглядываясь.
— А с чего это вы целое купе заняли? Вы что, барыня? — заявила наглая попутчица