— Я не собираюсь отдавать свою спальню твоей беременной сестре только потому, что ей нужен покой, а у нас двухкомнатная квартира!

— Я не собираюсь отдавать свою спальню твоей беременной сестре только потому, что ей нужен покой, а у нас двухкомнатная квартира! Пусть её муж обеспечивает ей комфорт, а не мы с тобой должны спать на полу в гостиной! — кричала Марина, едва переступив порог собственной квартиры и увидев то, во что превратилось их уютное гнёздышко за какой-то неполный рабочий день.

Она стояла в узком коридоре, прижимая к груди сумку с продуктами, и не могла поверить своим глазам. Проход был наглухо забаррикадирован деталями их двуспальной кровати. Изголовье из светлого дерева, которое они выбирали вместе три года назад, сейчас сиротливо прислонилось к вешалке с верхней одеждой, перекрывая доступ к зеркалу. Тяжелый ортопедический матрас, обёрнутый в какую-то старую простыню, стоял на ребре, занимая почти всё свободное пространство и заставляя Антона, её мужа, вжиматься в стену.

Антон выглядел взмыленным и раздражённым. По его лбу катился пот, футболка прилипла к телу, а на лице читалась смесь усталости и упрямства человека, который знает, что делает глупость, но признавать это отказывается наотрез.

— Марин, ну хватит! — пропыхтел он, пытаясь протиснуться между матрасом и обувной тумбочкой, чтобы развернуть громоздкую конструкцию. — Ленка только успокоилась, чай пьёт, а ты сейчас опять истерику начнёшь. Ей нельзя волноваться, ты же знаешь.

— Истерику? — Марина аккуратно поставила пакет с продуктами прямо на пол, потому что пройти на кухню не представлялось возможным. — То есть ты считаешь, что разобрать нашу кровать и выставить её в коридор без моего ведома — это нормальное поведение? Ты почему меня перед фактом ставишь?

— Да не было времени звонить и рассусоливать, — отмахнулся Антон, наконец-то сдвинув матрас на полметра вперёд. Грохот стоял такой, будто рушились стены. — Она позвонила в обед, вся в слезах. С мужем поругалась вдрызг. Сказала, что жить с этим козлом больше не будет, собрала вещи и ко мне. Куда я её, на улицу выгоню? Она в положении, седьмой месяц, между прочим.

— У Лены есть родители, есть подруги, есть, в конце концов, гостиницы, — ледяным тоном парировала Марина, наблюдая, как муж пытается протащить их супружеское ложе в сторону гостиной. — И почему, объясни мне, её переезд означает, что мы лишаемся спальни? В гостиной стоит прекрасный раскладной диван. Если ей так приспичило пожить у нас пару дней, пусть спит там.

Антон остановился, вытер лоб тыльной стороной ладони и посмотрел на жену как на несмышлёного ребёнка, который не понимает элементарных вещей.

— Марин, ты себя слышишь? Какой диван? У неё спина, нагрузка на позвоночник, ей нужен нормальный матрас. Ортопедический. Врач сказал, нужен полный покой и комфорт. А на нашем диване даже я за ночь затекаю так, что шею не повернуть. Ты хочешь, чтобы у неё осложнения начались?

— Я хочу, чтобы ты включил голову, — Марина перешагнула через царгу кровати, рискуя зацепиться каблуком. — Антон, гостиная у нас проходная. Она объединена с коридором аркой. Там телевизор, там я работаю вечерами, когда беру отчёты на дом. Ты собираешься впихнуть эту громадину на восемнадцать квадратных метров, где уже стоит диван, шкаф и твой компьютерный стол? Мы там боком ходить будем?

— Ну, потеснимся немного, — буркнул муж, возобновляя бессмысленную борьбу с мебелью. — Диван можно вообще сложить и задвинуть в угол, или на балкон вынести, если мешать будет. А кровать поставим к окну. Временно же всё.

— Временно — это сколько? — Марина скрестила руки на груди. — Неделя? Месяц? До родов? Или пока ребёнку в школу не пора будет идти?

Антон с шумом выдохнул, уронив тяжелый каркас на ламинат. Звук удара отозвался в висках Марины острой болью.

— Откуда я знаю? Пока у них там с мужем не утрясётся. Или пока она не решит, что делать дальше. Марина, будь человеком. Это моя сестра. Родная кровь. Ей сейчас поддержка нужна, а не твои эти собственнические замашки. «Моя спальня, мой комфорт»… Эгоизм чистой воды. Мы молодые, здоровые, можем и на полу поспать, если надо будет. А она носит новую жизнь.

Марина смотрела на мужа и не узнавала его. Точнее, узнавала, но гнала от себя эти мысли раньше. Эта его привычка решать проблемы родственников за её счёт всегда проскальзывала в мелочах, но никогда ещё не принимала таких масштабных, гротескных форм. Он действительно не видел проблемы. Для него комфорт сестры был абсолютной величиной, а комфорт жены — величиной переменной, которой можно пренебречь при первой необходимости.

— Значит, так, — тихо, но твёрдо произнесла она, глядя, как Антон снова хватается за матрас. — Ты сейчас же ставишь всё на место. Если Лена хочет остаться — стели ей в гостиной на диване. Можешь отдать ей своё одеяло, если хочешь проявить заботу. Но спальня остаётся моей. И кровать остаётся на месте.

— Поздно, — огрызнулся Антон, и в его голосе прозвучали нотки торжества. — Я уже разобрал каркас, болты в пакете. Обратно собирать полдня буду. И вообще, Лена уже вещи в шкафу в спальне разложила. Не буду же я её гонять туда-сюда, как собачонку. Потерпишь. Не сахарная, не растаешь.

Он упёрся плечом в матрас и с силой толкнул его в дверной проём гостиной, сдирая обои на углу. Марина увидела белую царапину на виниловом покрытии, и внутри у неё что-то оборвалось. Это была не просто царапина на стене. Это была жирная черта, перечеркнувшая её право голоса в собственном доме.

— Ты испортил обои, — констатировала она факты.

— Да куплю я тебе новые обои! — рявкнул Антон, окончательно выходя из себя. — Что ты мелочишься? Тут у человека жизнь рушится, а она про обои думает! Помогла бы лучше, чем стоять над душой и ныть. Взяла бы вторую сторону матраса, быстрее бы закончили.

Марина молча смотрела на него. Помогать разрушать собственный уют ради прихоти золовки она не собиралась. Ситуация выглядела абсурдной: взрослый мужчина, её муж, в поте лица уничтожал их быт, свято веря в свою правоту и благородство. А за стеной, в их спальне, которую они с такой любовью обставляли, сидела та, ради которой всё это затевалось, и даже не вышла поздороваться.

— Я не буду помогать тебе таскать тяжести, — сказала Марина, разворачиваясь. — И спать в гостиной на полу, как бедные родственники, я тоже не буду.

Она направилась в сторону кухни, решив, что разговор с мужем зашёл в тупик и пора пообщаться с истинной виновницей этого хаоса. Антон что-то крикнул ей вслед про чёрствость и отсутствие женской солидарности, но Марина уже не слушала. Ей нужно было увидеть Лену.

Дверь в спальню была приоткрыта. Марина толкнула её, готовая увидеть гору сумок или заплаканную родственницу, нуждающуюся в утешении, но картина, представшая перед ней, заставила её застыть на пороге. В комнате царила деловая, почти праздничная суета, никак не вяжущаяся с образом несчастной брошенной жены.

Лена, золовка, вальяжно расхаживала по периметру теперь уже пустой комнаты, держа в руках кружку с дымящимся чаем. Но что больше всего резануло глаз Марины, так это то, во что была одета гостья. На Лене был её, Марины, любимый шёлковый халат глубокого изумрудного цвета — подарок мамы на прошлый день рождения. Тот самый, который Марина берегла и надевала только по особым случаям. Сейчас же полы халата немилосердно расходились на округлившемся животе золовки, а пояс был затянут так туго, что тонкая ткань трещала по швам.

— О, Маришка, явилась наконец! — вместо приветствия бросила Лена, сделав глоток чая. Голос её звучал не жалобно, а вполне бодро и даже требовательно. — А чего вы там с Антоном так шумите? Грохот на весь дом, у меня аж малыш толкаться начал. Нельзя же так, имейте совесть.

Марина медленно выдохнула, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость. Она перевела взгляд с лица золовки на свой халат, затем на кружку — тоже, кстати, её любимую, из тонкого фарфора, которую Антону было строго-настрого запрещено трогать.

— Лена, объясни мне, пожалуйста, что происходит? — Марина старалась говорить спокойно, хотя голос предательски дрогнул от напряжения. — Почему ты в моём халате? Почему мой муж разбирает нашу мебель и выносит её в коридор? И почему ты распоряжаешься в моей квартире, как у себя дома?

Лена удивлённо приподняла выщипанную бровь и поставила кружку на подоконник, оставив на белом пластике мокрый круг.

— Ну ты даёшь, мать. Родная золовка в беде, с мужем развод и девичья фамилия, а тебе халата жалко? — она фыркнула, картинно поглаживая живот. — Мои вещи в сумках, сумки в прихожей завалены, Антоша ещё не разобрал. Мне что, голой ходить? Я беременная, мне тепло нужно. А насчёт мебели… Ну ты сама подумай. Мне врач сказал: нужен простор и воздух. В этой комнате аура лучше, окна во двор, тихо. В гостиной проходной двор, там сквозняки. Ты же не хочешь, чтобы я заболела? Или чтобы у племянника гипоксия началась?

В этот момент в проёме, пыхтя и отдуваясь, появился Антон. Он тащил тяжёлое основание кровати, царапая косяк двери. Услышав последние слова сестры, он тут же бросил ношу и подскочил к ней с видом верного пажа.

— Леночка, тебе не дует? Может, окно закрыть? — засуетился он, полностью игнорируя стоящую рядом жену. — Ты не стой, тебе вредно. Сядь пока на стул, я сейчас всё довынесу, протру полы, и будем обустраиваться.

— Антон! — Марина повысила голос, заставив мужа вздрогнуть. — Прекрати этот цирк немедленно! Какое «обустраиваться»? Лена может погостить пару дней, я не против, но спальню мы освобождать не будем. Это наше личное пространство!

Лена тяжело вздохнула, закатила глаза и плюхнулась на единственный стул, оставшийся в комнате.

— Вот видишь, Тоша, я же говорила, — протянула она капризным тоном. — Твоей жене плевать на семью. Ей лишь бы свои принципы показать. Я к вам всей душой, думала, родные люди, поддержат, приютят… А тут куском хлеба и квадратным метром попрекают. Может, мне вообще уйти? На вокзал пойти ночевать?

— Никуда ты не пойдёшь! — рявкнул Антон, поворачиваясь к Марине. Лицо его налилось кровью. — Ты что творишь, а? Совсем очерствела? Человек в стрессе, а ты ей нервы мотаешь из-за какой-то комнаты! Мы с тобой молодые, нам этот комфорт пока не так важен. А ей нужно гнездо свить, успокоиться.

— Гнездо? — Марина нервно рассмеялась. — Антон, это не её гнездо. Это наша квартира. Купленная, напомню, на деньги моих родителей. И я не помню, чтобы мы обсуждали превращение нашей спальни в палату для беременных на неопределённый срок.

— Ой, ну началось, — перебила её Лена, махнув рукой. — «Мои родители, мои деньги». Как это мелко, Марин. Мы же одна семья. Сегодня вы мне поможете, завтра я вам. И вообще, мне тут не просто спать надо. Я планировала сюда кроватку поставить, комод пеленальный. В гостиной это всё не поместится. А здесь идеально. Кстати, шторы эти серые надо снять, они депрессию нагоняют. Повесим что-нибудь жёлтенькое, весёлое.

Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Речь шла уже не о временном пристанище. Лена планировала здесь капитально обосноваться, причём планировала это как само собой разумеющееся, даже не спрашивая разрешения у хозяйки дома.

— Подожди, — Марина шагнула вперёд, глядя прямо в глаза мужу. — Какой пеленальный комод? Какая кроватка? Ты сказал — временно. Пока с мужем не помирится.

Антон отвёл взгляд и начал теребить край футболки.

— Ну… там всё сложно, Марин. Похоже, развод окончательный. Ей идти некуда. К родителям в деревню не вариант, там больницы нормальной нет, а ей наблюдение нужно. Так что… ну, поживет у нас. Годик-другой. Пока родит, пока малыш подрастёт. Мы же не чужие люди.

— Годик-другой? — переспросила Марина шёпотом. — Ты сейчас серьёзно? Ты решил поселить свою сестру с младенцем в нашей спальне на два года, а нас выгнать на диван? И ты говоришь мне об этом только сейчас, когда уже разворотил полквартиры?

— А что такого? — встряла Лена, поправляя воротник чужого халата. — Вам вдвоём много места не надо. А мне с ребёнком простор нужен. И вообще, Антон обещал помогать. Кто мне ещё поможет? Муж-козёл алименты платить не будет, я знаю. Так что, Мариночка, придётся тебе смириться. И давай без скандалов, мне вредно. Лучше помоги брату кровать мою сюда перетащить, она у меня на старой квартире осталась, завтра грузчики привезут. Вашу-то я не хочу, она жесткая.

Наглость золовки переходила все мыслимые границы. Она не просто просила о помощи — она требовала, распоряжалась и устанавливала свои порядки, прикрываясь беременностью как щитом. А Антон, её муж, человек, с которым она делила жизнь, стоял рядом и кивал, как китайский болванчик, полностью одобряя этот захват территории.

— Ты с ума сошёл, — сказала Марина мужу, чувствуя, как внутри сжимается тугая пружина. — Ты действительно считаешь, что это нормально?

— Я считаю, что семья должна помогать друг другу, — пафосно заявил Антон, снова хватаясь за каркас кровати. — А не считать метры и деньги. Всё, разговор окончен. Мне нужно освободить комнату до вечера. Лена устала и хочет прилечь. Если не хочешь помогать — иди на кухню, приготовь ужин. Сестре нужно полноценное питание, а не бутерброды.

Лена победно улыбнулась и откинулась на спинку стула, всем своим видом показывая, кто теперь здесь главная женщина. Марина посмотрела на эту парочку — на потного, суетливого мужа и довольную, развалившуюся в её халате золовку — и поняла: разговоры закончились. Пришло время других методов.

Марина резко развернулась и вышла из спальни, чувствуя, как стены собственной квартиры, которую она так любила, начинают на неё давить. Ей не хватало воздуха. Она прошла на кухню — единственное место, которое пока ещё не было оккупировано вещами золовки или разобранной мебелью. Но даже здесь, среди привычных баночек со специями и блестящих кастрюль, теперь витал чужой, навязчивый запах дешёвых духов Лены, перебивающий аромат домашнего уюта.

Антон не заставил себя ждать. Он ворвался следом, всё ещё взвинченный, с красными пятнами на шее. Его задело не то, что жена расстроилась, а то, что она посмела перечить его «благородному» порыву.

— Ну и чего ты ушла? — начал он с порога, опираясь руками о столешницу. — Мы не договорили. Ты ведешь себя как истеричка. Вместо того чтобы войти в положение, ты устраиваешь сцены. Лена там плачет, между прочим. У неё давление скакнуло.

— Плачет? — Марина медленно повернулась к мужу, сжимая край кухонного стола так, что побелели костяшки пальцев. — По-моему, она прекрасно себя чувствует, раздавая указания в моём халате. Антон, давай начистоту. Ты правда считаешь, что я должна молча проглотить то, что вы меня выживаете из собственной спальни?

— Никто тебя не выживает! — всплеснул руками Антон. — Мы просто меняемся комнатами. Ради ребёнка! Ты что, детей не любишь? Или ты завидуешь, что у неё будет ребёнок, а мы пока тянем?

Этот удар был низким. Они планировали детей, но откладывали, хотели сначала закрыть кредит за машину и немного пожить для себя. Теперь эти слова звучали как обвинение.

— При чём тут зависть? — голос Марины стал тихим и страшным. — Речь идёт об элементарном уважении. Ты притащил в наш дом человека, который даже не спросил, удобно ли нам это, и сразу начал устанавливать свои порядки. И ты, мой муж, вместо того чтобы защитить наши границы, сам же их и рушишь. Ты хоть понимаешь, что ты предлагаешь? Жить втроём… точнее, вчетвером, с младенцем, в двушке? Ты представляешь, во что превратится наша жизнь? Бессонные ночи, плач, пелёнки повсюду.

— Ну и что?! — заорал Антон, окончательно теряя контроль. — Это жизнь! Все так живут! Мои родители в общежитии ютились с двумя детьми, и ничего, людьми выросли! А ты, барыня, привыкла к комфорту. Родители тебе квартирку купили, подсуетились, и ты теперь нос воротишь от простых проблем. «Моя квартира, мои правила»… Да тьфу на твою квартиру! Главное — это человеческие отношения!

В дверном проёме кухни нарисовалась Лена. Она всё ещё сжимала в руках кружку, но теперь её лицо выражало не торжество, а обиженную гримасу мученицы.

— Тоша, не кричи на неё, — елейным голосом пропела она, демонстративно придерживая поясницу. — Видишь, она не понимает. Сытый голодного не разумеет. Ей-то всё на блюдечке принесли, она и не знает, каково это — когда идти некуда. Пусть подавится своими метрами. Я уйду. Прямо сейчас уйду, лягу на лавочке в парке и умру там вместе с ребёнком. Пусть это будет на её совести.

Это была дешёвая, плохая игра, достойная мыльной оперы, но на Антона она подействовала безотказно. Он метнулся к сестре, обнял её за плечи и зло посмотрел на жену.

— Видишь, до чего ты человека довела? — прошипел он. — Если с ней что-то случится, я тебе этого никогда не прощу. Ты эгоистка, Марин. Черствая, расчётливая эгоистка. Тебе важны только твои шторы и твой покой. А то, что это моя родная сестра, тебе плевать.

— Мне не плевать, Антон, — Марина чувствовала, как внутри неё что-то умирает. Умирала любовь, уважение, вера в то, что перед ней стоит её мужчина, её опора. Вместо него она видела закомплексованного мальчика, который пытается быть хорошим для мамы и сестры за счёт жены. — Но есть разница между помощью и паразитизмом. Помочь деньгами? Пожалуйста. Снять ей квартиру на месяц, пока она не решит вопросы с мужем? Я бы согласилась. Но селить её здесь, в нашей супружеской спальне, на годы? Превращать нашу семью в обслуживающий персонал для Лены? Нет.

— А я не спрашиваю твоего разрешения! — выпалил Антон. — Я здесь тоже живу! Я здесь прописан! И я имею право привести в свой дом того, кого посчитаю нужным. Особенно если этот человек в беде. А если тебе что-то не нравится — дверь вон там. Никто тебя не держит. Можешь ехать к своим драгоценным родителям жаловаться.

Марина замерла. Слова повисли в воздухе тяжёлой, липкой паутиной.

— Ты выгоняешь меня? — уточнила она, глядя ему прямо в глаза. — Из квартиры, которую купили мои родители, чтобы поселить здесь свою сестру?

— Я не выгоняю, — Антон отвел взгляд, но упрямство на его лице не исчезло. — Я просто говорю, что Лена останется здесь. Это решено. И она будет жить в спальне, потому что ей так нужно. А ты либо смиришься и начнешь вести себя как нормальная женщина и хозяйка — поможешь, приготовишь, постираешь, поддержишь, — либо… делай выводы сама. Мне нужна жена, которая разделяет мои ценности, а не трясется над квадратными метрами.

— Вот как, — Марина горько усмехнулась. — Ценности, значит. Твои ценности — это заставить меня спать на коврике в прихожей, пока твоя сестра будет барыней жить в моей спальне? А потом я буду нянчить её ребёнка, пока она ищет нового мужа? Ты же это планируешь?

— А хоть бы и так! — встряла Лена, почувствовав поддержку брата. — Я мать-одиночка буду, мне помощь нужна. А ты всё равно на работе целыми днями пропадаешь, карьеру строишь. Вечером могла бы и с племянником посидеть, и по дому пошуршать. Не переломилась бы. Семья для того и нужна, чтобы помогать тем, кому труднее. А мне сейчас труднее всех!

Марина посмотрела на них обоих. Они стояли плечом к плечу — брат и сестра, единый фронт против здравого смысла и против неё. Они уже всё расписали. Расписали её жизнь на ближайшие годы, распределили её ресурсы, её время и её пространство. Её мнение в этом плане не учитывалось даже как совещательное. Она была для них просто ресурсом, удобной функцией, которая внезапно взбунтовалась.

— Значит, это твое окончательное слово? — спросила Марина, обращаясь к Антону. — Лена важнее меня? Её комфорт важнее нашей семьи?

— Лена — это и есть моя семья! — отрезал Антон. — А ты… Ты сейчас показываешь своё истинное лицо. Я думал, ты другая. Думал, ты добрая. А ты — сухарь.

В этот момент Марина поняла, что говорить больше не о чем. Точка невозврата была пройдена не тогда, когда Антон разобрал кровать, а сейчас, когда он прямым текстом заявил, что его семья — это сестра, а жена — лишь приложение к жилплощади. Боль, которая сжимала сердце последние полчаса, вдруг отступила, уступив место ледяному спокойствию.

Она молча обошла мужа и золовку, которые победно переглянулись, решив, что сломили её сопротивление, и вышла из кухни. Но направилась она не в гостиную, чтобы плакать в подушку дивана, а обратно в спальню.

— Эй, ты куда? — крикнул ей вслед Антон. — Мы же договорились! Там Ленины вещи!

Марина не ответила. Она знала, что у неё есть ровно час, чтобы закончить этот фарс. И этот час она собиралась использовать максимально эффективно.

Марина вошла в спальню, где на полу валялись раскрытые сумки золовки. На кровати, той самой, которую они с Антоном выбирали три недели, уже лежала гора чужих вещей: застиранные джинсы, растянутые свитера, какие-то безразмерные футболки. Весь этот хлам уже начал пропитывать комнату запахом чужой, неустроенной жизни.

Не говоря ни слова, Марина подошла к кровати, сгребла в охапку ворох одежды и швырнула его прямо в открытый чемодан Лены.

— Ты что творишь?! — взвизгнула Лена, вбегая следом. За ней в комнату влетел Антон, багровый от ярости.

— Собираю твои вещи, — спокойно ответила Марина, застегивая молнию на чемодане с таким треском, что казалось, собачка сейчас оторвется. — У вас есть ровно час, чтобы освободить помещение. Время пошло.

— Ты в своем уме? — Антон схватил её за руку, но Марина вырвалась с такой силой и брезгливостью, что он отшатнулся. — Никто никуда не пойдет! Это и мой дом тоже!

— Нет, Антон, это не твой дом, — Марина выпрямилась, глядя на него ледяным взглядом, в котором не осталось ни капли любви, только усталость и решимость. — Квартира куплена в браке, да. Но на деньги моих родителей. Все документы, чеки, переводы — всё у меня. Ты здесь только прописан, но не вложил в эти стены ни копейки. И я не потерплю здесь табор. Я не потерплю, чтобы меня выживали из собственной спальни.

— Ах ты, сука меркантильная! — заорала Лена, забыв про свой «тонус» и «больной живот». — Я так и знала! Тоша, ты слышишь? Она тебя никогда не любила! Ей только метры нужны были!

— Заткнись, — тихо сказала Марина, но так властно, что Лена поперхнулась воздухом. — А теперь слушай меня внимательно, Антон. Ты сделал свой выбор на кухне. Ты сказал, что твоя семья — это она. Отлично. Я уважаю твой выбор. Но моя семья — это я. И в моей семье нет места наглым приживалкам и мужьям, которые путают жену с обслуживающим персоналом.

— Если ты выгонишь её, я уйду вместе с ней! — выпалил Антон, выкладывая свой последний козырь. Он был уверен, что Марина испугается, заплачет, начнет цепляться за его штанину.

Вместо этого Марина лишь криво усмехнулась.

— Я на это и рассчитываю. Ты тоже можешь собираться. Твоя сестра, видимо, заменит тебе жену, раз её комфорт тебе важнее моего. Иди, Антон. Будь благородным рыцарем за пределами этой квартиры. Сними ей жилье, работай на двух работах, спи на полу, нянчи её детей. Делай всё то, к чему ты призывал меня. Покажи, какой ты хороший брат. Но не за мой счёт.

Антон стоял, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Его мир, где он был великодушным главой клана, рушился на глазах. Оказалось, что его великодушие держалось исключительно на терпении и ресурсах Марины.

— Ты… Ты пожалеешь, — просипел он. — Ты останешься одна. Кому ты нужна такая? Злая, бездетная…

— Лучше одной, чем с предателем и его наглой родней, — отрезала Марина. Она перевела взгляд на Лену, которая всё ещё стояла в изумрудном халате, прижимая руки к груди. — Снимай.

— Что? — опешила Лена.

— Халат снимай. Сейчас же. Это мой халат. Я не хочу, чтобы он пах тобой, — Марина протянула руку. — И ключи от квартиры на комод. Оба комплекта.

— Да подавись ты своими тряпками! — Лена начала судорожно развязывать пояс, её лицо перекосило от злобы. Она сдернула с себя шёлковую ткань и швырнула её на пол, оставшись в одной сорочке и легинсах. — Жалкая, мелочная баба! Бог тебя накажет!

— Бог разберется, — Марина подняла халат, брезгливо держа его двумя пальцами, и бросила в корзину для грязного белья. — У вас осталось сорок минут. Если через сорок минут вы не исчезнете, я вызову наряд и скажу, что в моей квартире находятся посторонние, которые угрожают мне расправой. И поверьте, разбираться, кто кому брат, они будут в отделении.

Антон, наконец осознав, что это не шутка и не женская истерика, которую можно погасить поцелуем или криком, метнулся к шкафу. Он начал сгребать свои вещи в спортивную сумку, попутно роняя вешалки. Его руки дрожали.

— Ты ещё приползешь, — бормотал он, запихивая рубашки комом. — Приползешь, будешь прощения просить. Но я не прощу. Слышишь? Я такого унижения не прощу!

— Я переживу, — равнодушно бросила Марина.

Следующие полчаса прошли в сюрреалистичном хаосе. Антон и Лена бегали из комнаты в коридор, таская пакеты и сумки. Лена проклинала Марину, её родителей и весь этот дом, желая ей «сгнить в одиночестве». Антон пытался сохранить остатки мужского достоинства, громко хлопая дверцами шкафов и пиная мебель, но выглядело это жалко.

Марина стояла в дверном проеме гостиной, скрестив руки на груди, и молча наблюдала за этим исходом. Она не чувствовала ни жалости, ни боли. Было только огромное, звенящее чувство освобождения. Будто нарыв, который зрел годами, наконец-то вскрылся.

— Кровать сам вынесешь, или мне грузчиков нанять за твой счёт? — спросила она, когда Антон, нагруженный сумками, остановился у порога. Разобранное лежбище так и загромождало коридор.

— Сама таскай, раз такая сильная! — огрызнулся он. — Иди к чёрту, Марина.

— Ключи, — напомнила она.

Антон с силой швырнул связку ключей на пол. Металл звякнул о плитку. Лена, пыхтя, протиснулась мимо него, нарочито громко топнув ногой.

— Пошли отсюда, Тоша. Тут дышать нечем, тут аура гнилая! — провизжала она, даже не обернувшись.

Они вышли на лестничную площадку. Антон на секунду задержался, посмотрел на Марину. В его глазах на миг промелькнул страх — страх перед будущим, где ему придется самому решать проблемы сестры, без уютной квартиры и зарплаты жены. Но гордыня победила.

— Прощай, — выплюнул он.

— Прощай, — ответила Марина и захлопнула дверь.

Щелкнул замок. Потом второй. Марина прислонилась спиной к холодной металлической двери и закрыла глаза. В квартире повисла тишина. Не было ни детского плача, ни претензий золовки, ни бубнежа мужа. Только тишина и бардак.

Она открыла глаза и посмотрела на коридор. Матрас перегораживал проход, доски от кровати валялись как попало, на полу виднелась царапина. Обои были содраны. Всё было разрушено.

Марина перешагнула через царгу кровати, прошла на кухню, налила себе стакан воды и медленно выпила. Потом взяла телефон и заблокировала два номера. Затем нашла в списке контактов номер мастера по ремонту.

— Алло, Сергей? Здравствуйте, это Марина. Да… Мне нужно собрать кровать. И, наверное, переклеить обои в коридоре. Да, как можно скорее. Я начинаю новую жизнь.

Она положила телефон на стол и впервые за этот вечер улыбнулась. Это была не истеричная улыбка, а спокойная улыбка хозяйки, которая только что вынесла мусор и теперь готова навести в своем доме идеальный порядок…