— Ты офигел, что ли, Витя? — голос Марины гулко ударил по кухне, будто что-то тяжелое шлёпнулось на плитку. — Ты думаешь, я не узнаю, куда ты в ноябре таскался по вечерам?
Виктор даже моргнуть забыл. Стоял у холодильника с открытой бутылкой минералки, в дорогой рубашке, с видом человека, который точно не собирался сегодня получать выговор.
— Марин, не начинай, — устало выдохнул он. — Было совещание. У нас стройка на Мытищах висит, денег жрёт как бездонная яма, я по уши в хлопотах…
— Совещание? — Марина шагнула ближе, опершись ладонями о столешницу. — Интересно, почему тогда твоя любимая Кристина тоже на этих «совещаниях» сидела? В одном и том же «Бизнес-лаунже», за одним и тем же столиком?
Он дернулся, как будто его ударили.
Но быстро взял себя в руки.
— Она менеджер проекта. Мы работаем вместе. Люди после работы иногда сидят, обсуждают дела. Это нормально.
— Нормально? — Марина тихо рассмеялась, нервно, зло. — Тогда что это за фотка, Витя? Где ты ей пальцем по щеке водишь? Деловое общение?
Она положила перед ним телефон.
Экран загорелся, вспыхнул — и стало понятно: спорить бесполезно.
Виктор резко выпил минералку прямо из бутылки, будто хотел смыть ком в горле.
— Ну и что ты хочешь? Скандал? — буркнул он. — Марин, ну взрослая же женщина…
— Да, взрослая, — перебила она. — И взрослая женщина хочет понять: двадцать три года брака — это что? Это мусор, который ты готов выбросить в ноябрьские сугробы?
Виктор устало сел за стол, потер виски.
— Знаешь… Люди меняются. Мы… давно друг друга не слышим. Ты всё время чем-то недовольна, ходишь как тень, с упреками…
— То есть ты встречаешься с девчонкой вдвое моложе тебя, потому что я… «как тень»? — Марина усмехнулась. — Отличное объяснение. Прямо психолог высшего разряда.
— Хватит ерничать, — раздражённо бросил Виктор. — Я не собирался всё так резко рушить. Хотел поговорить позже. По-человечески.
— По-человечески? — Марина качнула головой. — Так не разговаривают. Так прячутся.
Она села напротив и впилась в него взглядом.
— Когда ты собирался сказать мне, что подал на развод?
Виктор замер.
На секунду.
— Кто тебе сказал?
— Судебное извещение, Витя. Оно пришло сегодня. Я удивлена, что ты сам курьера не прислал — прямо к порогу, чтобы я не пропустила.
Он тяжело вздохнул, но попытался сохранить приличное лицо.
— Я не хотел устраивать драму. Думал, мы решим спокойно…
— Решим? — Марина хмыкнула. — Ты меня в теплицу выгоняешь или в собачью будку? Какие там «условия» ты придумал?
— Нормальные условия, — огрызнулся он. — Квартира пополам, дача — тебе, я не спорю. Машина остаётся мне, я её купил. Присмотрись — это честно.
Марина медленно поднялась и подошла к окну. За стеклом — поздняя осень, ноябрьские сумерки, мокрый снег с дождём, сырость. Город серел, как будто сам устал от всего.
Она развернулась к нему:
— Вот что важно, Витя.
Ты решил, что я буду тихо сидеть и соглашаться, потому что всю жизнь так делала.
Он хотел что-то сказать, но Марина подняла ладонь:
— Подожди. Сейчас говорю я. Витя, ты прожил со мной больше половины своей жизни. Я тянула дом, детей, твою мать, твой бизнес, твои бесконечные стройки, твои перепады настроения. Я тебя не предавала, не бросала, не унижала. И что я получаю в ноябре двадцать пятого года? Подачу под дверь: «Марина, мы разводимся. Пожалуйста не шумите, чтобы Кристина не нервничала».
— Я так не говорил… — тихо возразил он.
— Но ты так думал. И это хуже.
Он стукнул кулаком по столу.
— А что мне было делать? Мы уже давно… ну… как соседи!
— Ага. Соседи. Которые почему-то делят постель и ипотеку.
Виктор отвернулся, посмотрел куда-то в сторону холодильника.
— Я… Я не знаю, как это исправить.
— И не надо. — Марина села обратно. — Тут нечего исправлять. Тут есть честность. И есть ложь. И твоя ложь — это не молодая любовница. Это не квартира на Кутузовском. Это то, что ты сделал меня слепой дурой в собственной семье. А это, поверь, я так просто не проглочу.
Виктор поморщился:
— Ты опять начинаешь свой пафос…
— Да? Ну давай без пафоса. — Она наклонилась вперед. — Ты хочешь развод? Пожалуйста. Но тогда делить будем всё. ВСЁ, Витя. Включая то, что ты прятал.
Он резко повернулся к ней:
— Что ты имеешь в виду?
— Ну давай подумаем. — Она поиграла пальцами по столу. — Сколько у нас объектов? Три? Четыре? Сколько сделок прошли мимо декларации? А сколько денег ты выводил через свою фирму, оформляя покупку «служебных квартир», которые почему-то оказываются у твоей Кристины?
Он побледнел.
— Ты… Ты ничего не докажешь.
Марина медленно улыбнулась.
— А мне и не надо доказывать. Достаточно заявить в нужные органы. Они докажут сами.
Он вскочил:
— Ты угрожаешь?
— Нет. Просто объясняю, что времена смиренной Марины закончились. Вот и всё.
Он начал нервно ходить по кухне, цокая каблуками по плитке.
— Ты не понимаешь, что творишь! У меня контракты, у меня инвесторы, у меня репутация…
— А у меня — двадцать три года жизни. — Марина встала. — И я не позволю списать их на убытки.
Он обернулся, глаза сверкнули.
— Так тебе что нужно? Деньги? Да возьми! Только не лезь туда, куда не надо!
— Не я туда полезла, Витя, — спокойно ответила Марина. — Ты меня туда подтолкнул.
В коридоре раздался звук входящего сообщения. Виктор дёрнулся, взглянул на телефон — и быстро убрал его в карман. Но Марина заметила, как у него дрогнули пальцы.
— Опять она? — спросила она. — Или уже новая?
— Это не твоё дело!
— Ошибаешься. Пока мы женаты — это моё дело. И знаешь… — Марина взяла куртку со стула. — Я не собираюсь больше играть по твоим правилам.
Она подошла к двери и, открыв её, обернулась:
— Готовься. Завтра увидимся у адвоката. А дальше — уже в суде.
— Подожди! — Виктор шагнул к ней. — Ты же не хочешь вражды? Мы можем решить без…
— Поздно, Витя. Очень поздно.
Она вышла.
В подъезде пахло сыростью, пылью от ремонта на третьем этаже и тем ноябрьским холодом, который пробирает под кожу. Марина спустилась по ступенькам, держа телефон в руке. Стиснула зубы. Злость кипела в груди, но под злостью — странное, живое чувство.
Свобода.
Страх.
И решимость.
Она вышла на улицу, вдохнула холодный воздух и набрала номер.
— Свет, привет. Помнишь, ты говорила, что у тебя есть хороший адвокат?
Похоже, он мне понадобится.
Эта ночь была длинной.
Марина лежала в темноте и прокручивала в голове всё, что прозвучало на кухне. И каждый раз в груди вспыхивала новая искра гнева.
Но под утро, когда за окном начало светлеть, она поняла главное:
Она больше не та Марина, которая терпела. Она та Марина, которая будет бороться.
И первым шагом этой борьбы станет встреча с адвокатом.
И — Виктор.
Он ещё не знает, насколько плохо он просчитал свою «тихую» жену.
— Садитесь, Марина Сергеевна, — адвокат Антон Николаевич указал на стул. — И давайте сразу без вступлений. Вы же не просто так пришли с папкой толщиной в кирпич?
— Я пришла выигрывать, — спокойно ответила Марина. — Он думал, что я проглочу. А я — нет.
Адвокат приподнял бровь, перелистывая документы.
В офисе было тепло, пахло кофе и бумагой. За окном — серый ноябрь, мокрая кашица из снега и листвы.
— Так, — сказал Антон Николаевич, перелистывая еще одну страницу. — Это переписка его компании. Это платежки. Это выписки. Это… Марина Сергеевна, откуда у вас всё это?
— Двадцать лет я была бухгалтером у себя дома, — устало усмехнулась Марина. — Только без зарплаты.
Адвокат кивнул.
— Понятно. Значит так. У вашего мужа большие проблемы, если это подтвердится. Очень большие. Вы готовы давить до конца?
Марина посмотрела в окно. Мимо пробежал мужик с пакетом, крича в телефон. На парковке кто-то матерился, пытаясь закрыть багажник. Жизнь шла, как обычно. Но её — нет.
— Готова, — сказала она. — Он потерял право на мягкость.
Следующие недели стали каруселью.
Суд. Документы. Допросы свидетелей. Гримасы Виктора. Улыбочки его адвоката — до тех пор, пока Марина не выложила первую запись.
— Марин, ты же понимаешь, что это между нами?
— Конечно понимаю, Витя. Ты не переживай. Я никому.
— Да я знаю, что ты нормальная. Я тебе доверяю. Только не говори Марине про Кристину…
Виктор в суде слушал это с лицом цвета мокрого картона.
— Это… Это вырвано из контекста…
— Конечно, — тихо сказала Марина. — Только какой там контекст? Деньги? Квартира? Ты ж ей «будущее строил».
Судья устало потерла переносицу.
Диалоги лились, как из прорванной трубы.
— Да я тебе ничего не скрывал!
— Витя, я же вижу твои счета.
— Это не твое дело!
— Было не мое, пока ты не решил меня выкинуть из своей жизни.
— Марина, хватит! Ты же меня уничтожишь!
— Ты сам себя уничтожил, когда решил, что я — пустое место.
Его адвокат с каждым заседанием сдувался.
Виктор — худел.
А Марина становилась тверже.
Но вот что было неожиданным — Кристина.
Она позвонила сама.
Марина взяла трубку, но не произнесла ни слова.
— Марина Сергеевна… — голос был тонкий, дрожащий. — Простите, что беспокою. Я… я не знаю, что делать. Виктор… он сказал, что вы хотите нас разрушить…
Марина усмехнулась.
— Вас? Девочка, у вас ничего нет. Чтобы что-то разрушить, оно должно хотя бы существовать.
Кристина всхлипнула:
— Он… он обещал, что мы будем семьей…
— Он обещал мне то же самое. Двадцать три года назад. Милая, если ты думаешь, что ты единственная, — он врал тебе так же. И будет врать дальше.
— Но… я его люблю…
Марина на секунду задумалась, потом сказала:
— Тогда мой тебе совет: беги. Сейчас. Пока не стала матерью-одиночкой с ипотекой.
Трубка замолчала.
И Марина впервые за много недель почувствовала не злость.
Жалость.
Острые, колючие крупицы.
Но быстро отогнала.
А потом случился день, который стал финальным.
На заседании Виктор был мертвенно бледен.
Гринберг перед ним разложил бумаги — те самые, которые должны были «спасти ситуацию». Но вместо спасения — только признание поражения.
— Моя сторона, — начал адвокат, сдавшимся голосом, — готова удовлетворить все требования ответчицы.
Марина сидела спокойно.
Только внутри всё дрожало — не от страха, а от окончания длинной, изматывающей дороги.
Виктор поднял на неё глаза.
Глаза человека, который потерял всё.
— Марин… — прошептал он. — Пожалуйста… Давай… по-человечески…
Она посмотрела прямо.
— По-человечески надо было тогда, когда ты ещё был моим человеком. Сейчас — только по закону.
Он закрыл лицо руками.
Судья молча кивнула:
— Условия сторон зафиксированы. Решение будет вынесено в установленный срок.
Окончательный удар пришёл в тот же день — вечером.
Марина собирала документы дома, когда кто-то тихо постучал. Очень тихо.
Она открыла дверь.
Витя стоял на пороге.
Не холёный, не уверенный, не надменный.
А какой-то потерянный, как после несчастья.
— Можно… войти? — хрипло спросил он.
Марина посторонилась.
Он прошёл на кухню, сел за тот самый стол, где всё началось.
Молчали минуту.
Потом он сказал:
— Я… всё понимаю. Ты победила. Но… может… мы сможем… хотя бы поговорить?
Марина вздохнула, села напротив.
— Говори.
Он сцепил руки, как школьник.
— Я… Я не хотел так. Честно. Я просто думал… что мне нужна новая жизнь. Что я всё упустил, что старею… Эти кризисы, знаешь… И… Кристина… Она казалась шансом начать заново…
Он поднял глаза.
— А я идиот. Полный. Я разрушил семью. Тебя… детей разозлил… Всё сделал неправильно.
Марина слушала.
Не жалела.
Но и не радовалась.
— Что ты хочешь, Витя?
Он сглотнул:
— Чтобы ты… хотя бы не ненавидела меня.
Марина на секунду закрыла глаза, затем тихо сказала:
— Ненависть — это чувство. А у меня к тебе теперь только выводы.
Он выдохнул, как будто получил приговор.
— И что… дальше?
— Дальше мы разведённые люди. — Марина поднялась. — Ты живёшь свою жизнь. Я — свою. Всё, что было, — было. Всё, что будет, — без тебя.
Он встал тоже, руки дрожали.
— Прости… если сможешь.
Марина посмотрела на него. Долго.
И сказала честно:
— Нет. Не смогу. Но я уже не злюсь. Это прогресс.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал.
Повернулся и вышел.
Марина закрыла дверь.
Прислонилась к ней спиной.
Выдохнула.
Через месяц, когда все бумаги были подписаны, деньги переведены, а адвокат улыбался на выходе из суда, Марина наконец-то почувствовала покой.
Настоящий.
Она шла по улице, где мокрый снег смешивался с лужами, и думала только об одном:
Она выжила. Она победила. Она спасла себя.
И в этот момент позвонила Света:
— Ну что, императрица? Ты теперь богатая свободная женщина!
Марина рассмеялась впервые за много месяцев.
— Да. И знаешь, что самое странное?
— Что?
— Я даже счастливая.
Она остановилась, глядя на серое ноябрьское небо, и вдруг поняла:
теперь у неё впереди — не пустота.
А пространство. Настоящее.
И самое важное:
В вагоне метро. Рассказ