— Андрей, ты меня сейчас или спасёшь, или добьёшь, — прошипела я, сжимая в одной руке бутылочку с детской смесью, а другой пытаясь удержать Артёма, который внезапно решил, что диван — это трамплин олимпийского уровня.
Началось всё, если честно, с моего нервного срыва. Настоящего, классического, с дрожью в коленях и желанием уехать… куда угодно, лишь бы на пару часов никто не пищал, не стонал и не отпускал язвительных комментариев — в смысле, это я про Людмилу Петровну. Близнецы хотя бы не делают вид, что их упрёки — из «любви».
— Ты как будто нарочно это делаешь! — вылетела в комнату свекровь, подняв брови так высоко, что я на секунду подумала: вот-вот улетит. — Ты опять перекормила детей, Оля. Они же орут, потому что им тяжело, бедняжечки!
— Если бы всё было так просто, — устало бросила я, — я бы сама орала чуть реже.
Она всплеснула руками.
— Ах, ну конечно, всё вокруг виноваты! А квартиру кто купил? Мой Андрей! А ты? Ты что принесла в семью?
Вот здесь у меня сжало горло. Эти слова она говорила почти каждый день, как будто разрабатывала muscles для соревнований по язвительности.
А ты что принесла?
Как будто я пришла сюда, к ним, с походной сумкой и планом паразитировать на сыне. Хотя… если вспомнить кухню — мы там толпимся втроём, а если и свекровь зайдёт, можно считать, что это уже митинг.
— Мам, ну не начинай, — Андрей вышел из спальни, завязывая ремень, — я сейчас опоздаю, честное слово.
— Опоздаешь! — вспыхнула она. — А кто тогда будет работать? Кто вас всех кормить будет? Оля? Она же даже дома порядок не может навести!
Вот тут мне захотелось кинуть в неё подушкой. Или чем-нибудь потяжелее. Но, к сожалению, уголовный кодекс никто не отменял.
Я сделала глубокий вдох, потому что иначе бы сорвалась.
— Андрей, — сказала тихо, — поговори с ней. Хотя бы раз в жизни.
Андрей посмотрел на меня виновато, как щенок, которого застукали на кухне в центре преступления. Он всегда так делал — прятался от конфликта за мной же.
— Мам, давай вечером поговорим, — пробормотал он. — Сейчас мне правда надо бежать.
Он сбежал. А я осталась.
И с Людмилой Петровной.
И с двумя детьми, которые по очереди орали так, будто мы их специально мучаем.
— Оль, — неожиданно помягчила она голос, — ты не думай, я ведь добра тебе желаю. Просто… Андрей у меня единственный. И я хочу, чтобы у него была достойная жена.
И тут я поняла: вот оно, утро пошло под откос окончательно.
— Спасибо, — выдавила я. — Очень тепло сказано.
Она кивнула, будто искренне верила, что сделала мне комплимент. И ушла на кухню готовить нам всем омлет «как в детстве». Который Андрей терпеть не мог, но, конечно же, никогда ей не говорил.
Я держалась до обеда. До тех пор, пока телефон не зазвонил.
Номер тётушки Зины.
С тем самым упрямым знаком «+», который последние полгода не появлялся.
Я подскочила так резко, что Артём недовольно фыркнул.
— Алло? — сказала я хрипловато.
— Олечка? — раздался спокойный, но уставший голос нотариуса. Именно так: нотариуса. — Вы сидите?
У меня внутри всё оборвалось. Это был тот самый голос, после которого по законам жанра никто хорошего не ждёт.
— Да, — прошептала я.
— Зинаида Андреевна… оставила вам наследство.
Я закрыла глаза. Тётя Зина. Мамина старшая сестра. Та, что меня в детстве забирала к себе на выходные и учила оставаться человеком, несмотря на любую ерунду.
— Что… что именно она оставила? — спросила я одними губами.
Пауза.
Пауза длиной в мою жизнь.
— Двухкомнатную квартиру.
Я чуть не уронила телефон.
Квартиру.
КВАРТИРУ.
Меня пробрало до икоты. В голове загудело. А потом я рассмеялась. Нервно, громко, истерично — но от облегчения.
Свекровь выглянула из кухни.
— Ты что орёшь? — строго спросила она. — Ты детей пугаешь.
— Ничего, — выдавила я, — новость просто пришла.
Она поджала губы:
— Беременность?
Я чуть не поперхнулась.
— Нет! — воскликнула я. — Кстати, жаль, что ты радуешься только таким новостям.
— Ну а какая ещё новость может быть у женщины, которая сидит дома? — хмыкнула она.
Могу ли я сказать, что в тот момент я почувствовала искушение кинуться на неё? Да. Но я сдержалась. Хотя рука дернулась сама.
— Я… унаследовала квартиру, — выдохнула я.
Тишина.
Абсолютная.
Глаза свекрови сузились, как будто она пыталась разглядеть подвох.
— Какую квартиру? — спросила она, слишком спокойно.
— От тёти Зины.
— Так, — медленно произнесла она, — и что ты теперь собираешься с ней делать?
Вот же… Человек услышал слово «квартира» и сразу подумал, как бы её прибрать.
— Не знаю пока, — честно ответила я. — Андрей вечером приедет, обсудим.
Она развернулась и уже скрываясь на кухне, процедила:
— Только мой сын не должен об этом жалеть. Деньги портят людей.
— Надеюсь, это вы о себе, — не удержалась я.
Она резко обернулась:
— Что ты сказала?
— Что вы правы, — улыбнулась я так сладко, что у неё явно поднялось давление.
Вечером Андрей пришёл уставший, злой и голодный. Я собиралась дать ему десять минут, чтобы он успокоился, но Людмила Петровна ворвалась первой — как прокурор, который уже подготовил обвинительную речь.
— Андрей, — торжественно объявила она, — твоя жена решила, что ваша семья нуждается в её квартире. Точнее, в квартире тёти. Вот теперь пусть расскажет, что она задумала.
Андрей посмотрел на меня.
— Оль?
Я сглотнула, глядя в его усталые глаза.
— Андрей… Я сегодня узнала, что тётя Зина оставила мне наследство. Квартиру. Я думала, что мы сможем…
— Не надо думать! — перебила Людмила Петровна, подбирая слова покрепче. — Оля ещё не внесла ни копейки в их жизнь. А теперь она будет командовать? Переписывать, продавать, распоряжаться?
Я почувствовала, как кровь в висках стучит.
— Мам, — Андрей выдохнул раздражённо, — дай сказать!
И впервые за долгое время он повернулся не к ней, а ко мне.
— Оля, — сказал он тихо, — это правда?
Я кивнула.
— Да.
— И… — он провёл рукой по лицу, — что ты хочешь?
И тут я сказала то, к чему шла последние месяцы.
— Хочу, чтобы мы жили без упрёков. Без постоянного контроля. Чтобы у детей была своя комната. Чтобы мы наконец почувствовали себя семьёй.
Молчание.
Людмила Петровна вспыхнула первой.
— То есть я вам мешаю!? — выкрикнула она. — Я — которая всё для вас делает!? Ты, Андрей, слышишь? Она хочет выжить меня!
— Мам, — Андрей поднял руки, — никто никого не выживает. Но…
— Но!? — она дернулась ближе. — Да вы без меня пропадёте! Она тебя использует! Ты не видишь? — она ткнула в меня пальцем. — Вот как? — её голос зазвенел от возмущения. — Эта женщина тебя полностью подчинила!
Андрей взорвался.
— МАМА, ХВАТИТ! — крикнул он так громко, что даже дети замолчали в соседней комнате.
Это было как гром среди ясного неба.
Людмила Петровна отступила, потрясённая. А я просто стояла, чувствуя, как сердце гулко бьётся в груди.
— Это наша семья, — продолжил он уже тише, но жёстче. — И наши решения. Олина квартира — это её право. И если мы решим переехать — мы переедем. Всё.
И тут я впервые за всё время увидела, как у его матери дёрнулся глаз.
Она развернулась, прошлась по комнате, потом взяла свою сумку.
— Значит так… — сказала она, с трудом удерживая голос, — я подумаю. И завтра мы поговорим. Но вам стоит помнить: не всё измеряется квадратными метрами и деньгами.
— Мам, — Андрей тяжело выдохнул, — это уже не важно.
Она ушла, хлопнув дверью.
А мы остались посреди комнаты, переглядываясь, будто вокруг только что прошёл ураган.
Андрей подошёл ко мне, взял за руку.
— Ну… — сказал он, пытаясь улыбнуться, — с почином?
Я фыркнула.
— Если это почин, то я боюсь представить продолжение.
— Да мы тебе даже мешать не будем! — раздалось из коридора ехидное эхо от распахнутой дверцы шкафа, которую свекровь умудрилась задеть на выходе.
И я не выдержала — расхохоталась. Смех был нервный, отчаянный, но настоящий.
Мне впервые стало ясно: нашей семье пора начинать жить по-другому.
Пусть даже ради этого придётся пережить ещё не один бурный вечер.
— Андрей, просыпайся… — шёпотом, но с той внутренней дрожью, когда уже не выдерживаешь. — Нам надо поговорить.
Он открыл глаза резко, будто я сообщила, что соседи сверху решили устроить ночной показ брейк-данса. Хотя, честно, меня даже шумные соседи сейчас бы устраивали — только не вчерашний скандал, который висел в воздухе, как запах пережаренного лука.
— Что случилось? — он протёр лицо рукой. — Опять мама?
— Не опять, — выдохнула я. — А всё ещё.
Он сел, взлохматив волосы.
— Чудесно, — пробормотал он. — Только мне этого для полного счастья и не хватало.
Людмила Петровна явилась ровно в девять утра. Как налоговый инспектор: вовремя, строго, с непрошенным рвением доказать, что все кругом обманщики.
Она вошла не поздоровавшись. Бросила сумку на пуфик, сжала губы и выпалила:
— Я всё обдумала.
Андрей устало сел на стул. Я — рядом. Близнецы сидели на полу и грызли резинового зайца, которому явно пришёл конец.
— Мам, только без обвинений, пожалуйста, — тихо сказал он.
Она притворно всплеснула руками.
— Да кто кого обвиняет? Я просто хочу понять: что вы собираетесь делать дальше?
— Дальше? — Андрей обнял меня за плечи. — Переезжать.
Она взлетела как пружина.
— Куда!? — возмутилась она, будто он собирался продать нас в рабство.
— В дом, мам, — спокойно ответил он. — Найдём подходящий вариант. Продадим мою квартиру. Продадим квартиру Олиной тёти. Добавим материнский капитал…
— МАТЕРИНСКИЙ КАПИТАЛ!? — она схватилась за сердце. — Это что же — вы собираетесь его потратить на какой-то дом в грязи и сырости!? На дачный сарай!?
Я не выдержала.
— Во-первых, — сказала я, — ни один нормальный дом не называется «сарай». Во-вторых, да, мы хотим свой дом. Свою территорию. Свои решения.
Она повернула голову ко мне, как башня танка на цель.
— Свои решения… — передразнила она. — Тебе что, места мало? Или мои советы так уж мешают?
— Мешают, — призналась я спокойно. — Очень.
Она ахнула так, будто я призналась в государственной измене.
— Андрей! — воскликнула она. — Ты слышишь? Она меня выживает!
— Мам, — он тяжело поднялся, — я слышу, что моя жена хочет нормальных условий для наших детей.
Она вскинула брови.
— Нормальных условий!? А это что? — она обвела руками комнату. — Здесь, по-твоему, плохо!? У вас своё жильё! Свои стены! Живите спокойно! Кому этот дом нужен?!
Андрей вспыхнул.
— Мне нужен. Нам.
Тишина стала колючей. Я видела, как свекровь прикусила губу, пытаясь сдержаться. Но сдерживаться она умела ровно минуту.
— Ты думаешь, я не понимаю? — тихо, почти угрожающе произнесла она. — Ты решил уйти от меня. От меня! Сын, которого я растила одна! Которого поставила на ноги! А теперь какая-то женщина… — она ткнула в меня пальцем, — …втюхивает тебе идеи про дом, в котором она будет хозяйкой!
Я вздрогнула. Андрей тоже.
— Мам, хватит так говорить, — сказал он жёстко. — Это не какая-то женщина. Это моя жена.
Она словно не услышала.
— Ты никогда не задумывался, почему квартира досталась именно ей? — она повернулась ко мне медленно, с прищуром. — Может, она специально подлизалась к старухе?
— МАМА! — Андрей рванулся вперёд так резко, что стул отодвинулся с визгом. — НЕ ВЗДУМАЙ ТАК ГОВОРИТЬ!
А я… я замерла. В груди защемило. Эти слова были как плевок в память тёти Зины. В человека, который был мне ближе, чем собственная мать.
— Всё, — сказала я дрожащим голосом. — Я больше это слушать не буду.
Я встала, обошла её — осторожно, без толчков, хотя желание было — и направилась в спальню. Но Людмила Петровна не могла остановиться, конечно.
— Беги-беги! — выкрикнула она. — У меня с невестками разговор короткий! Только знай: ты разрушила мою семью!
И тут я сорвалась.
Я развернулась резко, почти столкнувшись с ней.
— Разрушила? Я? — сказала я так тихо, что у неё дрогнули веки. — А вы подумали хоть раз, что мы живём в тесноте? Что нам нужны условия? Что дети растут? Что мы — семья, а не ваши соседи по коммуналке?
Она открыла рот — и я увидела, как внутри у неё кипит возмущение, но Андрей вмешался.
Он шагнул между нами, положил руку мне на плечо, а второй рукой осторожно отодвинул маму.
— Всё, — сказал он устало. — Мам, хватит. Мы приняли решение. И не нужно больше оскорблений.
Она дёрнулась.
— То есть ты выбираешь её?
Он глубоко вдохнул.
— Я выбираю свою семью.
И в этот момент у неё будто подкосились ноги. Я впервые увидела, как она теряет контроль. В её глазах мелькнуло то ли отчаяние, то ли страх. Но она быстро взяла себя в руки.
— Тогда живите как хотите, — процедила она. — И ко мне не приходите.
Она развернулась и ушла. На этот раз дверь хлопнула так громко, что вздрогнули даже дети.
Мы стояли молча. Долго. Очень долго. Андрей положил голову мне на плечо.
— Прости, — сказал он тихо. — Я должен был поставить её на место раньше.
— Да при чём тут ты? — выдохнула я. — Это всё слишком… сложно. Она боится потерять тебя. Просто выражает это… ну… максимально токсично.
Он хмыкнул.
— Это мягко сказано.
Я улыбнулась сквозь слёзы.
— Нам нужно собираться, Андрей. Дом сам себя не найдёт.
Он обнял меня.
— Я уже начал смотреть, — признался он. — Нашёл пару вариантов. Поехали смотреть завтра?
— Поехали, — сказала я. — Только… может, предупредим твою маму?
— Нет, — ответил он твёрдо. — Теперь мы никого не предупреждаем.
И мне стало так спокойно, будто во всём мире наконец выключили громкий, раздражающий звук.
На следующий день мы поехали смотреть дома.
Первый был такой низкий, что Андрей сказал:
— Мне кажется, если я чихну, крыша улетит.
Я засмеялась.
Второй был нормальный, но хозяин на просмотре начал рассказывать, что «тут раньше жил один криминальный авторитет», и Андрей буквально взял меня под локоть.
— Поехали. Не хочу, чтобы дети росли в атмосфере криминального фольклора.
Третий… третий был наш.
Белый, аккуратный, с крыльцом и маленькой яблоней во дворе. Забор — свеженатёртый, дорожки — чистые. Внутри — просторная гостиная и две спальни. И кухня… такая, что в ней можно танцевать. И я действительно там повернулась пару раз, и Андрей тихо усмехнулся:
— Уже освоилась?
— Уже, — выдохнула я.
И я знала: это он. Наш дом.
Когда мы подписывали предварительные договоры, руки у Андрея дрожали. У меня тоже. Это было страшно. Очень. Кто-то скажет: обычная сделка купли-продажи — чего переживать? Но люди, которые делали шаг в новую жизнь, поймут: это не сделка. Это выбор.
Мы выбрали.
Мы продали квартиры.
Мы купили дом.
А потом… позвонила Людмила Петровна.
Я взяла трубку осторожно.
— Да?
— Оля, — голос был сдержанный, холодный… но без злобы. — Андрей сказал, что вы переезжаете.
— Да, — ответила я. — В конце месяца.
Пауза.
— Я… — она шумно выдохнула. — Я не хочу терять сына. И внуков.
Я молчала.
— Я, может… перегнула палку, — произнесла она так, будто ей вырывали зуб без анестезии. — Но… когда переедете… могу я приезжать? Иногда.
Я удивилась.
Сильно.
— Приезжайте, — сказала я. — Только… без упрёков.
— Ну уж ты тоже без… — начала она, но вовремя остановилась. — Ладно. Попробуем сначала.
И тут я улыбнулась.
Настоящей, тёплой улыбкой.
Мы переехали.
Дом встретил нас уютом, свежим воздухом и ощущением свободы. Дети радостно бегали по комнате, впервые имея пространство. Андрей стоял у окна, смотрел на двор и говорил:
— Вот теперь я понимаю, что такое — своё.
А вечером… приехала она.
Людмила Петровна. С тортом и несмелой улыбкой.
— Ну что, — сказала она, оглядываясь, — неплохо. Даже… уютно.
— Спасибо, — ответила я. — Проходите.
Она подошла к коляске, посмотрела на спящих близнецов.
— Знаете… — сказала она тихо, почти растерянно. — Я, наверное… плохо всё понимала. Но сейчас… вижу. Вы здесь правда… как семья.
Я посмотрела на неё и вдруг ощутила, как внутри всё отпускает. Тяжесть, злость, обида — всё растворилось.
— Мы и раньше были семьёй, — мягко сказала я. — Просто… теперь нам проще дышать.
Она кивнула.
— Постараюсь привыкнуть, — сказала она. — Я ведь… не хочу быть чужой.
И впервые — впервые за всё время — я поверила, что она говорит искренне.
И что у нас получится.
Что дом — это не стены.
Это выбор.
И мы его сделали.
А ночью Андрей подошёл ко мне, обнял и прошептал:
— Ну что, хозяйка дома? Готова к новой жизни?
Я улыбнулась, прижимаясь к нему.
— Готова. Главное — чтобы она была нашей. И чтобы никто больше не пытался управлять ею через прописанные «советы».
Он рассмеялся.
— С этим разберёмся. Теперь у нас есть свой дом. И свои правила.
И я знала: именно этого я хотела всё это время.
Замки я поменяла! Больше твоя родня в мою квартиру не попадет — заявила мужу Лида