— Я не буду оплачивать банкет на пятьдесят человек для твоих родственников на крестины нашего сына! Я планировала тихий семейный обед

— Я не буду оплачивать банкет на пятьдесят человек для твоих родственников на крестины нашего сына! Я планировала тихий семейный обед, а ты пригласил всю свою деревню и заказал ресторан за наш счет! Отменяй всё немедленно!

Алина произнесла это негромко, стоя посреди кухни с телефоном мужа в руке. Экран светился списком контактов, больше напоминающим телефонный справочник небольшого уездного города, и открытым чатом с администратором банкетного зала «Золотой фазан». В воздухе пахло подгоревшей овсянкой — Валера, как обычно, забыл убавить газ, пока листал ленту новостей.

Валерий, сидевший за столом в растянутой майке-алкоголичке, медленно отложил бутерброд с колбасой. Он не выглядел испуганным, скорее, раздосадованным, как школьник, которого застукали за курением, но который уверен, что мамка всё равно простит.

— Ну чего ты начинаешь, Алин? — он поморщился, словно от зубной боли. — Какая деревня? Это родня. Люди. Тетя Люба из Сызрани, дядя Паша с семьей, двоюродные братья. Они нас, между прочим, на свадьбу звали. Неудобно не пригласить. Это же событие! Сын родился, наследник! Надо проставиться, показать, что у нас всё как у людей.

Алина смотрела на него и не узнавала человека, за которого выходила замуж. Тот парень казался ей веселым и компанейским. Сейчас перед ней сидел обрюзгший мужчина с крошками на подбородке, который был готов пустить пыль в глаза кому угодно, лишь бы потешить свое эго.

— Как у людей? — переспросила она, чувствуя, как внутри закипает холодная ярость. — Валера, мы месяц назад обсуждали: крестины — это таинство. Церковь, потом домой, чай с тортом. Только крестные и мы. Матвею четыре месяца, у него тонус, он быстро устает, ему шум противопоказан. А ты хочешь затащить его в душный зал с музыкой и пьяными родственниками, которые будут лезть к нему с поцелуями?

— Ой, да ладно тебе нагнетать! — отмахнулся Валера, снова потянувшись к бутерброду. — Тонус-шмонус. Мы все росли, и ничего. Я вон вообще в деревне рос, меня в тазу мыли, и здоровый лоб вымахал. А ты над ним трясешься, как над хрустальной вазой. Ребенку нужно общение, социализация. И потом, мама уже всем позвонила. Люди билеты купили, подарки готовят. Как я им сейчас скажу «отбой»? Я что, клоун?

— А ты спросил меня, прежде чем мама начала всем звонить? — Алина положила телефон на стол экраном вниз, словно это была граната. — Ты спросил, хочу ли я видеть пятьдесят человек в день, когда я буду уставшая и на нервах? Ты спросил, есть ли у нас на это деньги?

Валера отвел глаза. Он начал ковырять ногтем клеенку на столе, изображая глубокую задумчивость.

— Деньги есть, — буркнул он. — Я же внес предоплату. Там, кстати, недорого вышло, по знакомству скидку сделали. Меню хорошее: заливное, три горячих, алкоголь свой разрешили. Мама сказала, что самогон привезет, у дяди Вити свой аппарат, двойная перегонка, чистый как слеза.

Алина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Самогон. Дядя Витя. Заливное. И всё это — на крестинах её крошечного сына, которому нужен покой и режим.

— Предоплату, говоришь? — голос Алины стал совсем тихим, почти шелестящим. — С какой карты, Валера? С твоей зарплатной, на которой вечный ноль за неделю до получки? Или с кредитки, которую ты уже полгода закрыть не можешь?

Валера засопел. Он не любил эти разговоры. Финансы были его ахиллесовой пятой. Он любил широкие жесты, но ненавидел скучную математику семейного бюджета.

— Ну, взял из отложенных, — неохотно признался он. — Какая разница? Это же наши общие деньги. Семейный бюджет. Я глава семьи, я решил, что праздник важнее. Потом заработаю, верну. Чего ты мелочишься? Там всего-то тридцать тысяч аванса. Зато погуляем душевно! Тетя Люба обещала гармонь привезти.

— Тридцать тысяч, — повторила Алина. — Тридцать тысяч. Валера, ты хоть понимаешь, что это за деньги? Это не просто бумажки в конверте.

Она подошла к шкафу, где на верхней полке, в коробке из-под чая, они хранили «неприкосновенный запас». Коробка стояла на месте, но даже отсюда Алина видела, что крышка лежит неровно. Она сняла коробку, открыла её. Пусто. Только сиротливая резинка для денег на дне.

— Ты взял всё, — констатировала она. — Там было пятьдесят. Ты всё спустил на предоплату?

— Ну, там еще залог за аппаратуру, и ведущему немного накинул, чтобы конкурсы нормальные были, без пошлостей, — начал оправдываться Валера, но, заметив взгляд жены, перешел в нападение. — Алин, ну что ты начинаешь? Ну деньги — это навоз, сегодня нет, завтра воз. Заработаем! Зато память какая останется! Видео снимем, фотки. Сын вырастет, посмотрит, какая у него родня дружная. А ты всё о бабках думаешь. Скучная ты стала, расчетливая. Раньше такой не была.

Он говорил это с такой искренней обидой, словно это она украла у него праздник, а не он украл у семьи безопасность.

— Валера, ты идиот? — спросила Алина прямо, без эмоций. — Ты правда не помнишь, на что эти деньги?

— Да помню я, помню! — вспылил он, вскакивая со стула. Стул противно скрипнул ножками по плитке. — На твои эти массажи и бассейн! Очередная блажь! Врачи сейчас всем подряд этот массаж прописывают, чтобы бабки качать. У него всё нормально! Ну, ручки чуть в кулачках держит, ну и что? Перерастет! Я тоже держал, и ничего, нормальный вырос. А бассейн грудничковый — это вообще бред. В ванной поплавает бесплатно.

Алина смотрела на него и видела не мужа, а чужого, глупого и опасного человека. Человека, который готов рискнуть здоровьем собственного ребенка ради того, чтобы пожрать салатов под гармонь и послушать тосты от полупьяного дяди Вити.

— Невролог сказал, что если не снять тонус сейчас, потом будут проблемы с моторикой, — чеканя каждое слово, произнесла Алина. — Массаж нужен профессиональный. Бассейн нужен для спины. Это не блажь, это здоровье. Твоего сына. А ты взял эти деньги и отнес их в кабак. Чтобы покормить людей, которых ты не видел пять лет и которые забудут о нас на следующий же день после пьянки.

— Да не забудут! — заорал Валера, ударив кулаком по столу. Чашка с недопитым чаем подпрыгнула. — Это семья! Кровь не водица! Мать сказала — надо собрать всех. Она уже меню утвердила, она переживает, готовится. Ты хочешь мать мою до инфаркта довести своим отказом? Ты эгоистка, Алина! Думаешь только о себе!

Он стоял, раскрасневшийся, с раздувающимися ноздрями, и в его позе было столько уязвленного самолюбия, что Алине стало физически тошно. Он не защищал семью. Он защищал свой образ «хорошего сына» перед мамочкой и образ «успешного мужика» перед родней. А цена этому образу — здоровье Матвея.

— Значит, мама меню утвердила… — медленно проговорила Алина. — А платить за этот банкет кто будет, когда аванс закончится? Там же еще столько же надо, если не больше.

— Ну… подарками отобьем! — нашелся Валера, просияв от собственной гениальности. — Гости же не с пустыми руками придут. Конверты подарят. Вот и покроем расходы. Еще и в плюсе останемся, может. Бизнес-план, поняла?

Алина горько усмехнулась.

— Бизнес-план… Тетя Люба с гармонью подарит нам комплект постельного белья, которое лежит у неё в сундуке с восьмидесятого года. Дядя Паша привезет банку меда. Твои двоюродные братья скинутся по тысяче рублей, потому что у них ипотека и трое детей. Ты реально думаешь, что они окупят ресторан? Ты живешь в каком-то выдуманном мире, Валера.

Она снова взяла телефон. Экран ожил. Палец завис над кнопкой вызова.

— Ты что удумала? — насторожился Валера, заметив её решимость.

— Я звоню в «Золотой фазан», — просто сказала она. — И отменяю этот цирк.

Валера дернулся к ней, но стол между ними стал баррикадой.

— Не смей! — рыкнул он. — Ты меня перед людьми опозоришь! Мужик слово дал, мужик заказал! Не смей, говорю!

Но Алина уже нажала на зеленый значок трубки. Гудки пошли. Громкие, ритмичные, отсчитывающие последние секунды их привычной, хоть и треснувшей, жизни.

Валера выхватил телефон из рук Алины с проворством дворовой кошки, стащившей сосиску. Экран погас, звонок оборвался, так и не успев соединить их с администратором «Золотого фазана». Он прижал аппарат к груди, тяжело дыша, и в его глазах метнулся страх, смешанный с какой-то детской, упрямой злобой.

— Ты совсем больная? — прошипел он, отступая к окну, подальше от жены. — Ты хоть понимаешь, что творишь? Залог невозвратный! Если мы сейчас откажемся, тридцать штук просто сгорят! Ты готова выбросить наши деньги в мусорку только из-за своей принципиальности?

Алина смотрела на него, и ей казалось, что она видит мужа впервые. Не было ни любви, ни жалость — только брезгливое удивление. Как она могла жить с человеком и не замечать этой гнильцы?

— Это не наши деньги, Валера, — тихо, но жестко произнесла она. — Это деньги Матвея. Ты украл их у своего сына. Ты понимаешь это? Ты украл здоровье собственного ребенка, чтобы напоить водкой людей, которым на нас плевать.

— Да не крал я! — взвизгнул он, и голос его сорвался на фальцет. — Я позаимствовал! Из семейного бюджета! Что ты заладила: Матвей, Матвей… Да нормальный он пацан! Ну подумаешь, тонус. У всех тонус! Врачи просто разводят тебя как лохушку, пугают диагнозами, чтобы ты к ним на платные приемы бегала. А ты и рада уши развесить. Массаж, бассейн… Мы в детстве в речке купались до синих губ, и никто сколиозом не страдал!

Он начал ходить по кухне, размахивая телефоном как флагом. Его заводила собственная речь. Ему нужно было убедить не Алину — ему нужно было убедить самого себя, что он не подлец, а рачительный хозяин и глава семьи.

— Мать мне сразу сказала: «Валера, не будь подкаблучником, делай как положено», — продолжал он, не глядя на жену. — У нас в роду принято отмечать широко. Когда я родился, отец три дня гулял, вся улица плясала! А я что, хуже отца? Я хочу, чтобы все видели: у Валеры сын родился! Наследник! Чтобы столы ломились, чтобы тосты говорили! А ты хочешь меня этого лишить? Хочешь, чтобы мы как крысы в норе сидели, чай с пряниками пили?

Алина слушала этот поток сознания и чувствовала, как внутри неё что-то окончательно умирает. Та самая невидимая нить, которая держит брак крепче штампа в паспорте, натянулась и лопнула с глухим звоном.

— Ты хочешь праздника, Валера? — спросила она, не повышая голоса. — Ты хочешь казаться богатым и щедрым? Отлично. Но почему за счет ребенка? Почему ты не пошел таксовать по ночам, чтобы заработать на этот банкет? Почему ты не взял подработку на выходные? Ты лежал на диване, пил пиво и смотрел сериалы, а потом просто запустил руку в коробку, где лежало будущее твоего сына.

— Да я заработаю! — отмахнулся он, но в голосе не было уверенности. — Премию обещали. Квартальную.

— Тебе премию обещали три года назад, Валера. И где она? — Алина шагнула к нему и протянула руку. — Верни телефон.

— Нет, — он спрятал руку с гаджетом за спину. — Пока ты не успокоишься и не перестанешь истерить, телефон не получишь. Сама потом спасибо скажешь. Представь: музыка играет, все нарядные, тетя Люба частушки поет, мама счастливая с внуком на руках… Это же память! Это традиции! Нельзя отрываться от корней, Алинка. Люди не поймут.

— Люди? — переспросила она. — Тебе важно, что подумает тетя Люба, которую ты называешь «старой перечницей», когда она не слышит? Тебе важно мнение троюродного брата Коли, который занимал у нас пять тысяч два года назад и так и не отдал? Их мнение тебе важнее, чем то, что у твоего сына шея не поворачивается влево из-за спазма мышц?

— Да повернется она! — рявкнул Валера. — Само пройдет! Хватит делать из пацана инвалида! Ты просто ищешь повод, чтобы не общаться с моей родней. Ты всегда их не любила. Всегда нос воротила, типа городская, интеллигентная. А они простые люди, душевные!

Он снова сел на стул, демонстративно положив телефон под бедро, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Он был уверен, что победил. Он думал, что если лишил её средства связи, то лишил и воли. Что она сейчас поплачет, подуется, а потом пойдет гладить платье и готовить салаты, потому что «куда она денется».

— Знаешь, Валера, — сказала Алина, глядя на его самодовольное лицо. — Я ведь тоже копила. Не в той коробке. Я откладывала со своих декретных, с подработок на фрилансе, пока Матвей спал. По копеечке. Я хотела купить ему хороший зимний комбинезон и автокресло, чтобы возить в поликлинику безопасно. Но теперь я понимаю, что эти деньги пойдут на другое.

Валера насторожился. Упоминание денег всегда действовало на него магически.

— На что? — подозрительно спросил он. — У тебя есть заначка? А почему я не знаю? У нас же общий бюджет!

— Был общий, — поправила Алина. — До сегодняшнего утра. А теперь слушай меня внимательно. Мне не нужен телефон, чтобы решить этот вопрос. Я могу сходить к соседке. Я могу дойти до банкомата. Но я сделаю проще.

Она подошла к нему вплотную. Валера инстинктивно вжался в спинку стула. В её глазах не было слез, не было истерики, которых он так ждал и которыми умел управлять. Там был лед. Абсолютный, мертвый холод.

— Ты сейчас отдашь мне телефон, — произнесла она раздельно. — И мы вместе позвоним в ресторан. Ты включишь громкую связь. И ты сам, слышишь, сам скажешь им, что банкет отменяется.

— С чего бы это? — хмыкнул он, пытаясь храбриться, но голос предательски дрогнул. — Не буду я звонить. Залог сгорит. Тридцать тысяч, Алина! Ты готова их потерять?

— Я готова потерять тридцать тысяч, чтобы не потерять себя, — отрезала она. — А если ты этого не сделаешь, я прямо сейчас соберу Матвея и уеду к маме. И на крестинах не будет ни меня, ни сына. Будешь крестить пустую коляску вместе со своей тетей Любой. И объяснять всем гостям, почему жена сбежала от такого «щедрого» мужа. Представляешь, какой это будет позор? Что люди скажут, Валера?

Удар пришелся точно в цель. Слово «позор» было для Валеры страшнее любого финансового краха. Страх показаться неудачником, брошенным мужем, посмешищем перед всей «деревней» перевесил жадность.

Он медленно, с ненавистью достал телефон из-под себя. Экран был теплым и влажным от пота.

— Сука ты, — выплюнул он, протягивая ей гаджет. — Всю жизнь мне испортила. Каблук. Тряпка. Вот я кто с тобой. Мать права была, не пара ты мне.

— Звони, — Алина проигнорировала оскорбление. — Номер набран. Жми вызов.

Валера дрожащим пальцем нажал на зеленую кнопку. Гудки пошли снова. На этот раз их никто не прервал.

— Ресторан «Золотой фазан», администратор Светлана, здравствуйте! Чем могу помочь? — жизнерадостный, заученный голос из динамика прозвучал в душной кухне как издевательство. Он был слишком громким, слишком праздничным для того траура, который сейчас царил в душе Валеры.

Валера сглотнул, кадык на его шее дернулся, как пойманная рыба. Он бросил затравленный взгляд на Алину. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на него немигающим взглядом надзирателя, ожидающего исполнения приговора. Шаг влево, шаг вправо — и она действительно соберет вещи. Он знал этот её взгляд. Редко, но метко.

— Э-э… Здравствуйте, Светлана, — промямлил он, и голос его предательски дал петуха. — Это Валерий… Я вчера бронировал малый зал на субботу. На крестины.

— Да-да, Валерий! Помню вас! — радостно защебетала трубка. — Мы уже начали подготовку. Шеф-повар как раз утверждает закупку продуктов под ваше меню. Вы хотели что-то добавить? Может быть, еще пару нарезок? Или решились на шоколадный фонтан?

Валера зажмурился. Шоколадный фонтан. Он так хотел этот чертов фонтан. Чтобы тетя Люба ахнула, чтобы дядя Паша сказал: «Ну, Валерка, ну даешь, буржуй!». Это был символ его успеха, сладкий поток признания, который теперь перекрывали ржавым вентилем реальности.

— Нет, не фонтан… — выдавил он, чувствуя, как пот течет по спине холодной струйкой. — Тут такое дело… У нас форс-мажор. Ребенок… э-э… заболел. В общем, мы не сможем.

— Ой, как жаль! — голос администратора стал елейно-сочувствующим, но сквозь него уже пробивались стальные нотки профессиональной хватки. — Ну ничего страшного, дети часто болеют. Давайте тогда перенесем дату? Бронь у нас держится полгода. Можем перенести на следующий месяц или…

Алина резко шагнула вперед. Она поняла его маневр. Он пытался оставить лазейку, сохранить деньги в «системе», чтобы потом, когда она успокоится, всё-таки устроить этот балаган.

Она молча вырвала телефон из его потной ладони.

— Здравствуйте, Светлана. Это супруга Валерия, Алина, — её голос был сухим и режущим, как скальпель. — Никаких переносов не будет. Мы аннулируем заказ полностью.

На том конце провода повисла пауза. Видимо, Светлана была опытной дамой и сразу почуяла запах семейного скандала.

— Девушка, послушайте, — голос администратора потерял всю сладость и стал холодно-деловым. — У нас в договоре прописано: при отмене менее чем за трое суток задаток не возвращается. Мы уже отказали другим клиентам на эту дату. Мы понесли убытки.

Валера, услышав это, воспрял духом. На его лице появилось злорадное выражение: «Вот видишь, дура, ничего у тебя не выйдет».

— Светлана, не надо рассказывать мне сказки, — жестко оборвала её Алина. — Я юрист по образованию, хоть и не практикую. Договор, который подписал мой муж — филькина грамота, если вы не понесли фактических расходов. Закупку продуктов вы еще не делали, вы сами сказали минуту назад, что повар только «утверждает». Чеков у вас нет. Других клиентов на субботу вы не нашли бы за сутки, у вас зал пустует неделями, я смотрела ваш график на сайте. Так что давайте не будем тратить время. Возвращайте предоплату, или через час я напишу жалобу в Роспотребнадзор и налоговую. Я проверю каждый ваш чек, каждую бутылку «своего алкоголя», который вы разрешаете проносить. Вам нужны проверки?

Валера с ужасом смотрел на жену. Он никогда не слышал, чтобы она так разговаривала. Обычно тихая, уступчивая Алина сейчас напоминала коллектора, выбивающего долги. Она не блефовала. Она была готова уничтожить этот несчастный «Фазан» вместе с шоколадным фонтаном.

В трубке послышалось тяжелое сопение. Администратор что-то прикинула в уме. Связываться с истеричной, юридически подкованной мамашей из-за тридцати тысяч было себе дороже.

— Хорошо, — процедила Светлана с нескрываемой ненавистью. — Мы пойдем вам навстречу в виде исключения. Диктуйте номер карты, с которой была оплата. Сделаем возврат через терминал, деньги придут в течение трех дней.

Валера дернулся было к карману за своим бумажником, где лежала карта, но Алина опередила его.

— Нет, — отрезала она. — Карта мужа заблокирована. Возврат сделаете на мою карту по номеру телефона. Я сейчас продиктую.

— Но по правилам мы должны… — начала было администратор.

— По правилам вы должны выдавать кассовый чек, а муж перевел вам деньги просто на карту физлица, верно? На карту некоего Арсена Ашотовича? — Алина била наотмашь. — Так что вернете туда, куда я скажу. Пишите номер.

Она четко, по цифрам, продиктовала свой номер телефона.

— Перевела, — буркнула трубка через минуту. — Всего доброго. Больше к нам не обращайтесь.

Звонок оборвался. Телефон в руке Алины коротко пискнул — пришло уведомление от банка. «Пополнение: 30 000 р. Отправитель: Арсен Г.».

Алина выдохнула. Только сейчас она почувствовала, как сильно дрожат её колени. Она опустилась на табуретку, положив телефон на стол. Победа была за ней, но вкус у этой победы был горький, как полынь.

Валера стоял посреди кухни, красный, взъерошенный, похожий на лопнувший воздушный шарик. Его только что публично выпороли. Его лишили голоса, лишили праздника, лишили права распоряжаться деньгами. Его мужское самолюбие было растоптано женским каблуком, как он и боялся.

— Ну что, довольна? — прохрипел он, и в его голосе клокотала бессильная ярость. — Ты рада? Ты сейчас унизила меня перед посторонним человеком. Ты выставила меня полным ничтожеством, которое даже за слова свои ответить не может.

— Я вернула деньги на лечение сына, Валера, — устало ответила Алина, не глядя на него. — Если для тебя это унижение, то у нас большие проблемы с понятиями.

— Да плевать мне на твои понятия! — заорал он вдруг, срываясь с места и начиная метаться по тесной кухне. — Что я матери скажу?! Ты подумала?! Она уже платье купила! Она уже соседкам растрезвонила! Ты понимаешь, что ты меня с дерьмом смешала перед всей семьей? Они же меня заклюют! Скажут: «Валерка под каблуком, жена им вертит как хочет». Ты меня мужчиной быть перестала считать?

Он подлетел к столу, схватил кружку с остывшим чаем и с размаху швырнул её в раковину. Звон разбитого фарфора резанул по ушам. Осколки брызнули во все стороны.

— Ты думаешь, ты героиня? — он навис над ней, брызгая слюной. — Ты думаешь, ты мать-героиня? Да ты стерва расчетливая! Ты специально это сделала, чтобы меня от родни отвадить! Тебе всегда моя мать поперек горла стояла! Ты нашла повод, прикрылась ребенком, чтобы нас поссорить!

— Валера, сядь и успокойся, — тихо сказала Алина, поднимая на него глаза. В них не было страха, только бесконечная усталость. — Ты сейчас наговоришь такого, что мы потом не склеим. Хотя… кажется, клеить уже нечего.

— Нечего! — рявкнул он. — Конечно, нечего! Ты забрала деньги, забрала праздник. А теперь слушай меня. Раз ты такая умная, раз ты всё решаешь, то сама и звони моей матери. Сама ей объясняй, почему её внука будут крестить втихую, как ворованного, без родной бабушки. Давай! Звони! Скажи ей: «Марь Иванна, ваш сын — лох, а я решила сэкономить на вашем счастье».

Алина медленно встала. Она взяла телефон, на котором всё еще горело уведомление о зачислении денег.

— Хорошо, — сказала она. — Я позвоню. Но не для того, чтобы оправдываться. А для того, чтобы сказать правду. Что её сын хотел пропить здоровье своего ребенка.

— Только попробуй! — Валера сжал кулаки. — Только попробуй ляпнуть что-то про меня!

— А ты мне не угрожай, — Алина прошла мимо него к выходу из кухни, задев его плечом. Он пошатнулся, но не остановил её. — Иди, собирай осколки. Это всё, что тебе осталось от твоего банкета.

Она вышла в коридор, оставив его одного среди запаха подгоревшей каши и осколков дешевой кружки. Ей предстоял самый тяжелый разговор. Не с администратором, не с мужем, а с женщиной, которая считала, что родила идеального сына.

— Переведи деньги мне. Сейчас же.

Валера стоял в дверном проеме спальни, загораживая собой выход. Его лицо пошло красными пятнами, руки были сжаты в кулаки, но не от угрозы удара, а от бессилия. Он напоминал капризного ребенка, у которого отобрали игрушку, только вместо игрушки была его мужская состоятельность, выраженная в тридцати тысячах рублей на карте жены.

Алина сидела на краю кровати, спиной к нему, и спокойно переодевала проснувшегося Матвея. Ребенок гулил, дрыгая ножками, не подозревая, что стал причиной финансовой войны.

— Я не переведу тебе ни копейки, — ответила она, не оборачиваясь. Она застегнула кнопку на ползунках с методичной аккуратностью. — Эти деньги завтра же пойдут на оплату курса массажа. Я уже написала специалисту, нас готовы взять в понедельник.

— Ты не имеешь права! — задохнулся от возмущения Валера. — Это общие деньги! Ты украла их у семьи! Ты понимаешь, что ты натворила? Мать звонила две минуты назад. Она спрашивает, во сколько подъезжать в субботу, чтобы помочь украсить зал шариками. Что я ей скажу? Что моя жена — жадная истеричка?

— Скажи ей правду, — Алина наконец повернулась. Она держала сына на руках как щит, но её взгляд поверх пушистой макушки был тяжелым, как могильная плита. — Скажи, что ты хотел пустить пыль в глаза родне за счет здоровья этого ребенка. Скажи, что тебе важнее похвастаться перед дядей Пашей, чем вылечить сыну шею.

— Да хватит прикрываться шеей! — Валера шагнул в комнату, нарушая невидимую границу безопасности. — Ты просто ненавидишь мою родню. Ты всегда считала нас плебеями. Тебе стыдно за нас, да? Стыдно, что мы простые, громкие, что мы умеем гулять на широкую ногу? Тебе лишь бы в своей скорлупе сидеть и копейки считать!

Он подошел к шкафу и с грохотом открыл дверцу, выдергивая оттуда свою ветровку.

— Я не позволю тебе позорить меня. Я сейчас поеду к матери. Я займу денег у друзей, возьму микрозайм, но праздник будет. Я накрою поляну у них во дворе. Шашлыки, музыка — всё будет! И все узнают, какая ты на самом деле.

Алина смотрела на него с холодным любопытством энтомолога. Ей было удивительно, как быстро слетела шелуха «заботливого отца». Остался только голый эгоизм и страх перед общественным мнением той самой «деревни».

— Бери микрозайм, — равнодушно кивнула она. — Влезай в долги. Покупай водку, жарь мясо. Только нас в это не впутывай.

— В смысле «не впутывай»? — Валера замер с курткой в руках. — Ты обязана быть там. Ты жена. Твое место рядом с мужем, когда он принимает гостей. Ты будешь сидеть за столом, улыбаться тете Любе и принимать подарки. Иначе…

— Иначе что? — перебила Алина. — Что ты сделаешь, Валера? Ударишь меня? Выгонишь из квартиры, которая наполовину моя?

Валера молчал, тяжело сопя. Он понимал, что рычагов давления у него не осталось. Деньги у неё, ребенок у неё, моральное право — и то, кажется, у неё, хотя признать это он не мог.

— Ты не понимаешь… — прошипел он, меняя тактику на жалобливую агрессию. — Перед людьми неудобно. Уже все приглашены. Это позор на всю жизнь. Если ты не придешь, они решат, что мы развелись.

— А мы и так уже не вместе, Валера, — произнесла Алина слова, которые висели в воздухе последний час. — Мы живем в одной квартире, но мы в разных вселенных. В твоей вселенной главное — чтобы соседи завидовали. В моей — чтобы ребенок был здоров.

Она встала, осторожно переложила сына в кроватку и подошла к мужу вплотную. В её голосе зазвучала сталь, та самая, о которую разбиваются любые доводы «так принято».

— Ты хотел праздника? Ты хотел накормить пятьдесят человек? Прекрасно. Но не за мой счет и не за счет Матвея. Хочешь поить свою родню — иди разгружай вагоны и плати. Иди таксуй, мой полы, сдавай бутылки. Но из семейного бюджета на этот цирк ты не получишь ни рубля.

Валера открыл рот, чтобы возразить, но она не дала ему вставить слова.

— И запомни главное. На крестинах в церкви буду только я, крестные и сын. Тебя там видеть я тоже не хочу.

В комнате повисла тишина, но не та, звенящая и театральная, а плотная, душная, пахнущая потом и разрушенными надеждами. Валера смотрел на жену, пытаясь найти в её лице хоть каплю сомнения, но видел только бетонную стену.

— Ты меня гонишь? — тихо спросил он. — С крестин собственного сына?

— Ты сам себя выгнал, когда решил, что мнение троюродной тетки важнее диагноза твоего ребенка, — отрезала Алина. — Ты выбрал свою «деревню». Вот и иди к ним. Празднуй, пей самогон дяди Вити, пой частушки. А мы с сыном займемся делом.

Валера скомкал куртку в руках. В его глазах мелькнула настоящая ненависть — чувство куда более сильное и честное, чем та суррогатная любовь, в которую они играли последние годы.

— Ну и подавись, — выплюнул он. — Подавись своими деньгами, своими массажами. Вырастишь из него такого же сухаря, как ты сама. Без роду, без племени. А я… я поеду. Мама была права насчет тебя. Всегда была права.

Он развернулся и вышел из спальни. Через минуту хлопнула входная дверь. Алина не вздрогнула. Она подошла к окну и увидела, как Валера выходит из подъезда. Он сразу же достал телефон и начал кому-то звонить, активно жестикулируя свободной рукой. Скорее всего, матери. Скорее всего, он прямо сейчас сочинял историю о том, как злая жена лишила его денег и выгнала из дома, и какая она неблагодарная тварь.

Алина знала, что уже через час её телефон начнут обрывать звонками «доброжелатели», стыдить, учить жизни, требовать «одуматься». Она знала, что станет главным врагом для всей его многочисленной родни.

Она достала сим-карту из своего телефона и положила её на подоконник. Пусть звонят. Пусть захлебнутся своим ядом.

Матвей в кроватке издал тихий звук, требуя внимания. Алина подошла к нему, погладила маленький сжатый кулачок, который так беспокоил врачей.

— Ничего, сынок, — прошептала она, впервые за этот день улыбнувшись по-настоящему. — Зато мы купим тебе самый лучший бассейн. И никто не будет дышать на тебя перегаром.

В квартире стало тихо. Но это была не пустота одиночества, а чистота пространства, из которого наконец-то вымели мусор…