— Ты хоть раз в жизни заработал сам, без моих денег?! — Нина обрушила свой гнев, словно грозовой раскат, заставив даже кота шарахнуться под кухонный стол.
Андрей, застывший в дверях кухни в поношенной футболке, с кружкой кофе в руке и привычной тенью вины в глазах, лишь съежился, попытавшись выдавить подобие улыбки.
— Ну вот, опять… — пробормотал он, словно умоляя стихнуть бурю. — Нин, ну давай без этих децибелов, а? Утро же только начинается.
— Без децибелов? — она скривилась в горькой усмешке, не прекращая вытряхивать влажное белье из стиральной машины. — А как иначе? Я просыпаюсь под твой вечный: «Нин, дай денег». Ты у меня не муж, а ходячее приложение – «перевод средств», версия 2.0.
— Но ведь у нас общий бюджет, — попытался он возразить, утопая в зыбучих песках оправданий.
— Общий? — Нина вскинула на него взгляд, полный усталости и разочарования. — Общий бюджет – это когда двое вносят свою лепту. А у нас ты – виртуоз по изъятию, а я – золотая жила, которую ты методично опустошаешь.
Он опустил взор, словно провинившийся школьник, ковыряя ногтем шершавый край кружки.
— Ну, ты же знаешь, на работе опять эта нескончаемая карусель задержек…
— Ах, да, задержки, — перебила она, в ее голосе звенело презрение. — Как же без них? Только почему-то эти самые задержки не мешают тебе спонсировать пивные реки и просиживать штаны ночами в компьютерных баталиях?
— Да ладно тебе, — Андрей попытался отшутиться, но вышло жалко и неловко, как у клоуна, забывшего слова. — Мне же тоже нужно хоть как-то абстрагироваться от реальности.
— От чего, Андрей? От непосильной ноши безделья? — Нина выпрямилась, облокотившись на холодный бок стиральной машины, и вперила в него взгляд, острый как бритва. — Знаешь, мне иногда кажется, что если бы леность была олимпийским видом спорта, ты бы не просто блистал, а уже давно перековал бы все медали в золотой унитаз.
Он открыл рот, чтобы возразить, но в этот момент телефон на кухонном столе завибрировал, настойчиво требуя внимания. На экране высветилось предательское: «Мама».
— О, мамочка звонит! — лицо Андрея преобразилось, словно перед ним возник не строгий цербер с вечными упреками, а щедрый Дед Мороз с бездонным мешком подарков. — Сейчас включу громкую связь, чтобы ты тоже могла разделить эту радость общения.
— О да, с превеликим удовольствием, — сухо процедила Нина. — Последний раз её звонок обернулся «непредвиденным финансовым Армагеддоном» в виде просроченного кредита на очередную безделушку.
— Ниночка, здравствуйте, мои дорогие деточки! — голос Светланы Петровны хлынул в кухонное пространство, тягучий и приторный, словно засахаренный мед. — Ну как вы там, мои милые, у вас все в порядке?
— Мам, привет! — Андрей расплылся в счастливой улыбке, словно забыв о недавней ссоре и предстоящем разговоре. — Да, у нас все отлично, не считая небольшого урагана… в душе.
— Отлично — это просто замечательно, — протянула Светлана Петровна, в ее голосе чувствовалась тщательно скрываемая тревога. — А у меня тут небольшие затруднения… совсем крошечные, как комариный укус.
Нина с тихим стоном закатила глаза, предчувствуя надвигающуюся бурю.
— Маленькие, как комета, которая однажды пронесется мимо и обратит в прах все живое.
— Ниночка, — голос свекрови стал чуть холоднее, прорезая воздух словно ледяной клинок. — Не перебивай старших, это неприлично. Я ведь к тебе, как к родной дочери, со всей душой.
— Ага, — Нина скомкала полотенце и с силой бросила его в корзину для белья. — Только от родных матерей льется хоть какая-то моральная поддержка, а от вас – вечные поборы, вымогательства и упреки.
— Ну вот, Андрей, как ты слышишь, — не унималась Светлана Петровна, играя роль обиженной жертвы. — Она со мной все время воюет, словно я ее злейший враг. А я ведь только попросить хотела… совсем немного, сущую безделицу. Всего на пару месяцев, пока не наладится.
— Мам, — Андрей попытался смягчить ситуацию, маневрируя между двух огней. — Ну ты же знаешь, сейчас неподходящее время, у нас самих…
— Так я же ради вас стараюсь! — воскликнула она, переходя в наступление и апеллируя к его чувству вины. — Решила взять небольшой кредит, чтобы купить себе новый телевизор, чтобы не зачахнуть от тоски в четырех стенах, пока вы пропадаете на работе. А теперь платить нечем! Мне только чуть-чуть помочь нужно деньгами — совсем чуть-чуть, чтобы дотянуть до пенсии.
Нина резко развернулась к мужу, сжимая кулаки до побелевших костяшек.
— Телевизор?! — процедила она сквозь зубы, словно яд. — Вот это действительно вопрос жизни и смерти. Без плазмы жизнь теряет всякий смысл, да?
— Ниночка, ты же у нас девушка молодая, современная, успешная, — продолжала свекровь, игнорируя сарказм и продолжая давить на жалость. — У тебя зарплата достойная, ты можешь вырвать бедную старушку из лап финансовой пропасти.
— Старушка у нас, я смотрю, с изысканным вкусом, — сухо парировала Нина. — И аппетит к деньгам у неё тоже отменный, позавидует любой олигарх.
— Нина, ну зачем ты так? — взмолился Андрей, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Это же мама, в конце концов. Ей тяжело одной тащить этот груз.
— Одной? — фыркнула она, не сбавляя обороты. — Так пусть не берет непосильные кредиты на предметы роскоши, а скромно доживает свой век. Или ты тоже считаешь, что новый телевизор важнее, чем, скажем, наши коммунальные платежи?
Он промолчал, не находя достойного ответа. Светлана Петровна обиженно засопела в трубку, играя роль оскорбленной невинности.
— Я просто не ожидала такого безразличия. У Андрея всегда была семья – а теперь, видимо, осталась только я, брошенная и всеми забытая.
— Ну вот и прекрасно, — не выдержала Нина, окончательно теряя терпение. — Пусть семья и помогает сама себе, без привлечения посторонних ресурсов.
Андрей, не находя ничего лучше, просто сбросил звонок, оборвав нить разговора. В повисшей тишине отчетливо слышалось лишь монотонное тиканье часов, словно отсчитывающих последние минуты их совместной жизни.
— Ты излишне жестока, — тихо промолвил он, избегая ее взгляда. — Все проблемы можно решить полюбовно, без этих сцен.
— Я уже десять лет пытаюсь решать их полюбовно, — устало ответила Нина, чувствуя, как жизнь утекает сквозь пальцы. — И каждый раз оплачиваю ваши общие счета – в прямом и переносном смысле.
Он ничего не ответил, лишь тяжело вздохнул и, понурившись, ушел в гостиную, где включил телевизор, словно пытаясь убежать от надвигающейся бури.
Вечером они молча ехали к Светлане Петровне. Андрей настоял – «нужно помириться, пока не стало слишком поздно». Нина сидела на пассажирском сиденье, вцепившись дрожащими пальцами в пластиковый контейнер с тортом, словно в щит. На дворе стоял промозглый конец октября, мелкий, моросящий дождь барабанил по стеклу, словно оплакивая уходящее лето.
— Я просто не понимаю, — бубнила она себе под нос, неотрывно глядя в окно, на размытые огни ночного города. — Почему, если у неё перманентные финансовые проблемы, решать их должна именно я, за свой счет?
— Потому что ты сильная, — попытался примирительно сказать Андрей, с надеждой в голосе.
— Нет, — отрезала Нина, прожигая его взглядом. — Потому что ты слабый, и тебе удобно перекладывать ответственность на чужие плечи.
Он промолчал, сглотнув горькую пилюлю правды. Машина тем временем въехала во двор обшарпанного панельного дома, где обитали воспоминания его детства.
Квартира Светланы Петровны встретила их густым запахом жареных котлет и приторным ароматом лавандового дезодоранта, словно вышедшего из моды в прошлом веке. На стене, как гордый трофей, красовался новый телевизор. Большой, плоский, блестящий – явно не тот, на который «чуть-чуть не хватало».
— Ой, мои дорогие! — встретила она их с нарочитой радостью, словно и не было недавней ссоры. — Проходите, садитесь за стол, не стесняйтесь ничего.
Нина, словно опытный следователь, оценивающе огляделась. Плазма, новые шторы с золотым люрексом, лакированный сервант с хрустальными фужерами – все сияло и блестело, словно напоказ. Только вот на столе, среди праздничной суеты, громоздились горы бумаг, счетов и чеков, словно безмолвные свидетели ее финансовой неосторожности.
— Мам, — смущенно улыбнулся Андрей. — Ну ты и размахнулась с обновкой! Не ожидала…
— Да пустяки, мелочи жизни, — кокетливо махнула рукой Светлана Петровна, стараясь придать своему голосу беспечность. — Все по выгодным акциям, успела урвать последний экземпляр. Зато теперь в квартире уютно стало, правда?
— Безусловно, уютно, — сухо ответила Нина, не скрывая сарказма. — Особенно, когда этот уют создается за чужой счет.
— Опять начинаешь, — укоризненно покачал головой Андрей, чувствуя нарастающее напряжение.
Они сели за стол. Свекровь, словно радушная хозяйка, хлопотала и суетилась, накладывая каждому по ложке щедро сдобренного майонезом салата «Оливье». Разговор клеился натужно, тянулся лениво и бессмысленно, пока взгляд Нины случайно не зацепился за папку, лежащую на подоконнике. Аккуратную, синюю, с деловой надписью: «Договор».
— А это что у вас там такое? — спросила она, небрежно указывая вилкой в сторону подозрительной папки.
— Да ничего особенного, ерунда какая-то, — слишком быстро ответила Светлана Петровна, стараясь прикрыть папку ажурной салфеткой.
— «Ничего особенного» – это когда забываешь купить хлеб в магазине, – язвительно заметила Нина, не отводя взгляда. — А когда прячут документы, значит, есть что скрывать, и ничего хорошего там ждать не стоит.
Андрей нахмурился, чувствуя неладное.
— Мам, что это за бумаги?
— Ну… — замялась та, отводя взгляд. — Я просто подумала… Мы могли бы расшириться, объединить усилия. Продать мою старую квартиру и взять что-нибудь побольше, просторнее, чтобы нам всем было комфортно и удобно. Вместе.
Нина с тихим звоном положила вилку на тарелку, словно ставя точку в этом фарсе.
— Вместе? Это как – вместе? Вы хотите, чтобы я вложила свои кровно заработанные сбережения в вашу авантюру, а потом жила с вами под одной крышей, наблюдая за вашим непрекращающимся финансовым пиром?
— Ну а что такого? — деланно удивилась свекровь, притворяясь оскорбленной до глубины души. — Раньше все жили огромными семьями, тесно сплоченными, и никто не жаловался на жизнь.
— Ну да, — усмехнулась Нина, не поддаваясь на провокации. — Только раньше и мужчины работали, а не перекладывали всю ответственность за семью на хрупкие женские плечи.
— Ниночка, ну зачем ты так грубо, — мягко проворковала Светлана Петровна, но в ее глазах отчетливо сверкнул острый, как бритва, холодок. — Я ведь искренне хочу как лучше, для всех нас.
— Для кого «лучше»? — Нина прищурилась, словно разглядывая змею, готовящуюся к броску. — Для вас? Или для вашего сына, который привык жить за чужой счет и не утруждать себя лишней работой?
В комнате повисла давящая пауза, словно перед грозой. Андрей, нервно потирая покрасневший лоб, судорожно пытался вмешаться :
— Девочки, ну давайте без ссор и взаимных обвинений. Мы же семья, в конце концов, должны поддерживать друг друга.
— Семья – это когда говорят правду и не прячут крамольные документы, – отрезала Нина, не сбавляя обороты. — А это, мама, уже чистой воды афера, мошенничество и попытка нажиться на моей доверчивости.
Свекровь гордо вскинула подбородок, словно графиня, уличенная в краже фамильных драгоценностей.
— Ниночка, ты просто неблагодарная. Я всегда считала тебя умной, рассудительной женщиной, а ты ведешь себя, как… как совершенно чужой человек, враждебно настроенный против меня.
— А может быть, я просто наконец-то перестала быть удобной? — тихо, но уверенно произнесла Нина, чувствуя, как внутри нее рождается новая, сильная женщина.
Она решительно встала из-за стола, игнорируя протесты Андрея. Ее взгляд случайно упал на краешек договора, предательски торчащий из-под салфетки: знакомые цифры, родной до боли адрес. Их адрес.
Внутри нее все болезненно сжалось, словно от удара под дых.
— Подождите… — выдохнула она, чувствуя, как мир вокруг начинает вращаться. — Это же наш адрес. Вы что, всерьез собирались продать нашу квартиру, чтобы воплотить свои безумные планы?
Андрей побледнел как полотно, не веря своим ушам.
— Мама, скажи мне, что это неправда? Что ты не могла этого сделать?
Светлана Петровна, не выдержав напора, виновато отвела глаза в сторону, не находя слов оправдания.
Нина почувствовала, как внутри все переворачивается, рушится и рассыпается на мелкие осколки. Вот она – та самая роковая грань, переступив которую, назад уже не будет дороги.
— Ну что ж, — сказала она тихо, но четко, словно высекая слова из камня. — Если вы решили играть за моей спиной, манипулировать и плести интриги – играйте. Но теперь уже без меня, я отказываюсь быть частью вашего порочного спектакля.
Она схватила свою сумку, бросила на обоих последний, ничего не выражающий взгляд и добавила, словно вынося смертный приговор :
— С сегодняшнего дня – никаких денег, никаких «маминых проблем» и кредитов на телевизоры. У каждого из вас теперь своя собственная жизнь, и вы сами будете расплачиваться за свои ошибки.
И вышла из квартиры, не оглядываясь, оставив позади руины брака и разбитые надежды.
Дождь снаружи усилился, превратившись в настоящий ливень. Асфальт блестел под светом фонарей, словно черное зеркало, в котором Нина увидела свое отражение – уставшее, измученное, но впервые за долгие годы свободное.
Пришло время перестать быть банкоматом, спонсором чужих желаний и удобной мишенью для манипуляций. Пора, наконец, стать собой, и начать жить своей жизнью, а не чужой.
Андрей вернулся домой на следующее утро, с рассветом.
Нина, словно призрак, сидела на кухне, окруженная мертвенным хороводом бумаг. Холодный чай в кружке – такое же отражение её нынешнего состояния. Квитанции, справки, договоры – разложены по стопкам, как картотека потерь. Идеальный порядок, граничащий с безумием.
Он скользнул в комнату тихо, крадучись, будто боялся спугнуть притаившуюся в ней боль.
— Нин… можно поговорить?
Она даже не удостоила его взглядом.
— Говори.
— Вчера… ты сорвалась. Все были на взводе. Мама не хотела ничего плохого.
— Разумеется, — сухо перебила она. — Просто решила одним махом продать мою квартиру. Из бескорыстной любви.
— Не твою, — прошептал он, словно умоляя. — Нашу.
Нина медленно подняла глаза. В них плескалась ледяная ярость.
— Нашу? Андрей, ты хоть раз в жизни заплатил по ипотеке хоть рубль? Я помню каждый платёж, каждую копейку, выплаченную кровью и потом. Там нет твоих денег.
Он понурился, заливаясь краской стыда.
— Я думал… мы семья. А в семье всё общее.
— Да, — усмехнулась Нина, и в этом звуке слышался треск ломающихся надежд. — Особенно когда один пашет, как вол, а другой вещает про «общее благо».
Андрей потянулся к ней, но она отшатнулась, словно от проказы.
— Послушай, — взмолился он, понизив голос. — Ну не начинай. Я поговорил с мамой, сказал, что она перегнула палку. Больше она не полезет.
— Пока не увидит новую возможность, — с горечью хмыкнула Нина. — Вы оба одинаковые. Она — с ядовитыми жалобами, ты — с трусливыми оправданиями.
Не выдержав, он ударил ладонью по столу. Дрогнула посуда, зазвенели стекла.
— Хватит! Ты постоянно меня унижаешь! Я тоже стараюсь!
— Ах да, где? В «Танках»? — ледяным тоном спросила Нина. — Или когда хвастаешься друзьям, что «жена опять разрулила»?
Воцарилась тягучая тишина. За окном, в унисон их настроению, уныло моросил октябрьский дождь. Серый день тянулся вязко и безнадежно, словно застывший пластилин.
— Нин, я… — начал он, но был прерван резким трезвоном телефона. Имя на экране высветилось зловещим отблеском, заставив Нину стиснуть зубы: «Светлана Петровна».
— Только попробуй ответить, — прошипела она, прожигая его взглядом.
Андрей заметался, но дрожащей рукой нажал «принять».
— Да, мам…
— Андрюшенька, сыночек, — голос из динамика сочился приторной патокой жалости, приправленной театральной ноткой. — Ты поговорил с Ниночкой? Она не обиделась на старую дуру?
Нина горько усмехнулась.
— Передай, что я не обиделась. Просто теперь мы живём отдельно. Финансово и морально.
Светлана Петровна, конечно, услышала.
— Ниночка! — заголосила она в трубку. — Да как же так? Я же от чистого сердца! Хотела как лучше!
— Лучше – только для себя, — отрезала Нина. — А теперь оставьте нас, наконец, в покое.
Андрей что-то невнятно пробормотал в трубку, оборвал звонок и, обессиленный, опустился на стул.
— Ты спятила, — выдавил он после затянувшегося молчания. — Она старая женщина.
— Старость не оправдывает подлость, — отчеканила Нина. — Она взрослая. Пусть отвечает за свои поступки.
Дни превратились в однообразные, серые полосы. Андрей стал пропадать допоздна. Нина не спрашивала ни о чём – понимала, что любой вопрос бессмыслен.
Она погрузилась в работу, хваталась за подработки, методично закрывала долги и параллельно собирала документы для раздела имущества.
Однажды вечером он всё же явился – небритый, с запахом табака и дешевого мужского одеколона, которым обычно пытаются скрыть грехи.
— Где был? — совершенно спокойно спросила она.
— У ребят.
— У каких? У тех, у кого «задерживают зарплату»?
Он скривился, словно от зубной боли, выхватил из кармана пачку сигарет, но тут же спрятал её обратно.
— Нин, ну хватит меня пилить. Я взрослый мужик.
— Правда? — Нина приподняла бровь. — Взрослый мужик, прячущийся за маминой юбкой и оформляющий тайком чужие кредиты?
— Да ты просто ведьма! — сорвался он. — Тебе никогда не угодишь!
— Мне не угождает жизнь в долгах и вранье, — ровным голосом ответила она. — И не прельщает роль вечного спонсора твоей ненасытной семейки.
Он шагнул к ней, вперился злобным взглядом в глаза.
— Ты что, меня выгнать собралась?
— Я просто хочу вернуть себе самоуважение. Если ради этого придётся тебя выгнать – что ж, так тому и быть.
Он замер, словно оглушенный. Потом отвернулся, тяжело и часто дыша.
— Ладно, — буркнул тихо. — Посмотрим, кто кого выгонит.
Через несколько дней в почтовом ящике она обнаружила извещение из банка. Уведомление об оплате. Сумма подозрительно превышала привычную.
Звонок в банк всё прояснил.
Полчаса спустя Нина держала трубку, словно ядовитую змею, готовую в любую секунду ужалить.
К существующей ипотеке был оформлен дополнительный займ. На её имя. Якобы под её подписью.
Подпись была грубо подделана.
Она сидела, парализованная ужасом, вслушиваясь в оглушительный стук крови в висках.
— Ну вот и всё, — прошептала она одними губами. — Они решили меня добить.
Вечером Андрей вернулся домой, как ни в чём не бывало, беспечно насвистывая что-то.
— Ты оформил кредит? — спросила она прямо с порога, без приветствия.
— Какой кредит? — нахмурился он, притворяясь непонимающим.
— На сто пятьдесят тысяч. На моё имя. С моей подписью.
Он побледнел, как полотно.
— Нин, я… я просто хотел перекрыть кое-какие долги. Я бы всё отдал. Честно.
— Отдал? — она рассмеялась, и в этом смехе слышалась только горечь и отчаяние. — Когда? После того, как мама купит себе новый плазменный телевизор?
— Не начинай, — процедил он сквозь зубы. — Всё под контролем.
— Под контролем?! — Нина вскочила с места, вся дрожа от ярости. — Ты подделал мою подпись! Это уголовное преступление, Андрей!
Он замахал руками, запаниковал.
— Да я же не со зла! Всё ради нас!
— Ради нас? — она посмотрела на него с таким презрением, что он невольно отступил на шаг. — Нет, ради тебя и твоей ненаглядной мамочки.
Он попытался что-то сказать, оправдаться, но она больше не слушала. Подошла к шкафу, достала заранее подготовленную папку с документами и положила её на стол.
— Вот мои доказательства. Ипотека, платёжки, банковские выписки. Всё оформлено на меня. Завтра я иду в банк и в полицию.
— Ты не посмеешь, — прошипел он, злобно сверкая глазами.
— Ещё как посмею, — отрезала она. — Я слишком долго позволяла вам жить за мой счёт. Хватит.
Он застыл, потеряв дар речи. Потом молча развернулся и ушёл в спальню.
На следующее утро Нина вышла из дома рано. Пронизывающий холод сковал воздух, в грязном зеркале луж отражались свинцовые облака. Около подъезда её поджидала Светлана Петровна.
Одетая в элегантное пальто, с безупречной причёской, но с глазами – злыми, колючими, как у гадюки.
— Нам нужно поговорить, — сказала она, преграждая ей путь.
— Мне с вами — не о чем, — отрезала Нина.
— Как это не о чем? А как же Андрей? Ты ведь не хочешь, чтобы он оказался на улице?
— Если он сам себя туда загнал, значит, так ему и надо, — сухо ответила Нина. — Хочу.
— Как ты смеешь так говорить о собственном муже?!
— А как вы смеете бесцеремонно вмешиваться в мою жизнь? — Нина сделала шаг вперёд, прожигая её взглядом. — Вы подделали документы, втянули своего сына в грязную аферу, а теперь ещё и пытаетесь меня шантажировать.
Лицо Светланы Петровны побагровело от злости.
— Я всего лишь защищаю своего ребёнка!
— А я – своё будущее, — тихо, но твердо сказала Нина. — И если вы сейчас же не уйдёте, я прямо здесь вызову полицию.
Свекровь бросила на неё испепеляющий взгляд, полный ярости и… страха. Потом резко развернулась и зашагала прочь, тяжело опираясь на трость.
Нина проводила её взглядом и почувствовала, как что-то внутри неё наконец-то обрывается. Словно с плеч свалился огромный, непосильный груз.
Через неделю Андрей собрал свои вещи.
Без истерик, без упрёков, без душераздирающих сцен. Просто утром зашёл на кухню, где Нина молча мыла чашку, и тихо сказал:
— Я ухожу… к маме.
Она кивнула.
— Удачи.
— Может быть, когда-нибудь ты поймёшь… — начал он, запинаясь.
— Я уже всё поняла, — перебила она, не поднимая глаз. — Любовь без уважения неизбежно превращается в зависимость. А я больше не хочу зависеть ни от кого.
Он постоял в нерешительности несколько секунд, потом развернулся и вышел, громко хлопнув дверью.
Окутывающая квартиру тишина показалась Нине спасительным одеялом.
Она прошла в комнату, бросила взгляд на полупустой шкаф. Затем достала с полки папку с документами, аккуратно положила её в ящик и впервые за последние долгие месяцы искренне улыбнулась.
Её жизнь, наконец-то, снова принадлежала только ей.
Через пару дней позвонила соседка.
— Нин, видела твоего бывшего сегодня. В магазине с мамой. Опять что-то выбирают, ругаются, спорят…
— Ну и пусть спорят, — равнодушно ответила она. — Меня больше не касаются их «акции».
Она выключила телефон, заварила свежий чай, подошла к окну и глубоко вдохнула холодный воздух.
На улице светило бледное, но обнадёживающее октябрьское солнце.
На подоконнике стояла старая кружка с надписью: «Свободу не дают — её берут». Давно забытый подарок от одной из коллег.
Теперь эта простая фраза казалась особенно точной и пронзительной.
Нина взяла кружку в руки, посмотрела в окно и тихо сказала:
— Всё. Я дома.
И впервые за долгое время ощутила не изматывающую усталость, а спокойную уверенность.
Не разъедающую злость, а умиротворяющее равновесие.
Не гнетущую пустоту, а долгожданное пространство – своё, настоящее, никем не захваченное.
Она больше никому ничего не должна.
Ни Андрею.
Ни его коварной матери.
Ни даже себе прежней, наивной и доверчивой.
Теперь у неё было только одно, но самое важное обязательство – жить честно, свободно и без страха.
И этого, пожалуй, было уже вполне достаточно.
Предателей не прощают