Анастасия перелистывала страницы интернет-магазина на экране ноутбука, вглядываясь в параметры детских кроваток и пеленальных комодов. Последние три года растворились в быстрой, привычной колее, и вот теперь этот вопрос — о ребёнке — встал перед ними чётко и недвусмысленно. Дима тоже хотел стать отцом, они говорили об этом подолгу, лёжа в темноте, строили планы. Квартира, её двушка в спальном районе, купленная ещё до замужества на деньги с проданной бабушкиной «хрущёвки» и на свои скопления, казалась идеальным гнёздышком. Светлая, с новым ремонтом, с видом на сквер.
Дверь с кухни скрипнула. Дмитрий вошёл, потянулся, заглянул в монитор через плечо жены.
— Уже в самом разгаре?
— Прикидываю варианты, — Настя обернулась к нему. — Вот этот гарнитур неплох, всё в одном стиле.
— Симпатично, — Дмитрий нацедил себе воды из фильтра, присел на стул напротив. — Но надо бы всё обсудить с врачом сначала, чекап пройти.
— Уже запланировала на среду.
Муж потянулся через столешницу, покрытую клеёнкой под дерево, и прикрыл её ладонь своей. В такие секунды Насте казалось, что жизнь выстроена правильно, прочно. Единственное, что выбивалось из этой картины, — свекровь. Людмила Петровна с самого начала восприняла невестку как досадную помеху, и каждый её визит оставлял после себя осадок, густой и неприятный.
В прошлую субботу Людмила Петровна нагрянула с гостинцами. Настя впустила её, поздоровалась без улыбки, проводила на кухню. Свекровь, не снимая пальто, медленно обвела взглядом комнату и цокнула языком.
— Опять на подоконнике пятна, Настенька. Стеклопакеты, а выглядит неопрятно.
— Это от конденсата, — ровно ответила Настя, включая электрический чайник. — Вытираю каждый день.
— Мало, видно. — Людмила Петровна выложила из авоськи контейнер с домашней выпечкой. — Говяжий паштет в тесте, Димочка обожает. Ты, я смотрю, так и не освоила нормальную готовку, хоть я тебя и наставляла.
Настя стиснула зубы. Какие наставления? Одно сплошное пренебрежительное бурчание. Свекровь не делилась ни секретами, ни рецептами, только критиковала. Спорить было бесполезно — это лишь разжигало её.
Дмитрий вышел из комнаты, обнял мать за плечи, уселся и с явным удовольствием взял пирожок.
— Мам, как всегда бесподобно!
— Вот что значит — ручная работа, — свекровь бросила многозначительный взгляд на Настю. — Не то что полуфабрикаты из супермаркета.
Настя разлила чай по кружкам и присела к столу. Главное — не реагировать. Пропускать мимо ушей. Людмила Петровна жевала, не отрывая оценивающего взора от невестки.
— Димочка, а помнишь Лену Семёнову? Её дочь Катюша? Вон замуж вышла в прошлом году за того архитектора. Пара-то какая! И девушка видная, и в доме порядок идеальный. Вот на ком нужно было жениться, а не…
— Мама, хватит, — Дмитрий поморщился.
— Что «хватит»? Говорю как есть. Настенька, ты не в обиде, но ты же сама понимаешь — у вас с Димой разный жизненный опыт. Он мог найти девушку и получше.
Настя сжала кружку так, что пальцы побелели. Разный опыт? Людмила Петровна тридцать лет проработала в детском саду, теперь на пенсии. Дмитрий — рядовой проектировщик в конструкторском бюро. Настя — тестировщик программного обеспечения, с зарплатой вдвое выше, чем у мужа, работает из дома. Какой, к чёрту, разный опыт?
Дмитрий поспешно сменил тему на погоду и предстоящий ремонт в подъезде, и Настя мысленно вздохнула с облегчением. Визит, как обычно, длился чуть больше часа, и после отъезда свекрови в квартире ещё долго витало ощущение сжатой пружины.
Прошло дней десять. Дмитрий вернулся с работы как-то неестественно тихий, что-то обдумывал, но не решался начать. Настя заметила это сразу.
— Что-то случилось?
Муж поставил портфель, снял куртку, прошёл на кухню и сел.
— Мама звонила. Дела у Игоря.
— Какие дела?
— Перебирается к нам. Ну, в город. Помнишь, я говорил про старшего брата?
Настя кивнула. Игорь, сын Людмилы Петровны от первого мужа, на десять лет старше Дмитрия. Жил где-то под Тулой, общались они редко.
— С женой разошёлся, — продолжил Дмитрий. — Решил здесь всё начать заново. Работу, жильё.
— Что ж, ему виднее.
— Да. Только мама просит немного помочь ему. Пока не встанет на ноги.
В Насте что-то насторожилось.
— В каком смысле «помочь»?
— Ну… чтобы он у нас немного пожил. Неделю, максимум две. Пока съездит по объявлениям, выберет что-то.
— Дима, нет.
— Насть, он же брат.
— Нет. У меня здесь кабинет, я работаю, мне нужна тишина. У него есть деньги на съём? Или пусть у Людмилы Петровны остановится.
Дмитрий вздохнул, провёл рукой по лицу.
— У мамы однушка, там тесно.
— У нас двушка, но одна комната — наша, вторая — мой рабочий угол. Где ему размещаться? В коридоре?
— В зале, на раскладушке. Настюша, ну серьёзно, всего пару недель. Парень в сложной ситуации, развод, переезд. Семья же должна держаться вместе.
Настя встала, прошлась до окна и обратно. Всё внутри сопротивлялось. Шестое чувство настойчиво твердило — ничего хорошего из этого не выйдет. Но Дмитрий смотрел на неё таким беспомощным, почти детским взглядом.
— Две недели, Дима. Чётко. Ни дня больше. И только он один, никаких сюрпризов.
— Конечно! Спасибо, родная.
Муж обнял её, прижал к себе. Настя уткнулась лицом в его плечо, но тревога не ушла, лишь затаилась где-то глубоко, под рёбрами.
Игорь должен был прибыть в субботу. Настя поднялась пораньше, пропылесосила, застелила диван в зале свежим постельным бельём. Выходной позволял встретить гостя без спешки. Дмитрий нервничал, ходил от окна к двери, зажигал и тут же тушил сигарету на балконе.
— Вроде едут!
Настя подошла к окну. У подъезда притормозило такси. Из пассажирской двери вылез крупный мужчина лет тридцати пяти, вытащил из багажника огромный дорожный мешок. Затем появилась девушка. Молодая, в кислотно-розовой ветровке, с двумя объёмными сумками и картонной коробкой. Следом вышла Людмила Петровна, нагруженная пакетами из «Магнита».
Настя застыла.
— Дима, это кто? С братом какая-то девушка.
Дмитрий присмотрелся, сморщил лоб.
— Не знаю. Может, знакомая, подвезла.
— С таким багажом?
Через минуту в квартире стояли уже все. Игорь вошёл первым — широкоплечий, в потрёпанной косухе, с ухмылкой во всё лицо.
— Здаров, братан! Настя, да? Приятно познакомиться.
— Здравствуйте, — кивнула Настя, не сводя глаз с горы сумок.
За ним проследовала девушка, втаскивая за собой ещё один чемодан на колёсиках. Привлекательная, с густыми чёрными волосами, уложенными в сложную причёску, с ярким макияжем.
— Всем привет! Меня зовут Вика.
Людмила Петровна втиснулась последней, задыхаясь от тяжести пакетов.
— Ну вот, детки, и добрались! Игорёк, Викуся, располагайтесь, как дома.
Настя стояла в тесном коридоре, чувствуя, как внутри поднимается волна холодного, чёткого гнева. Вика уже прошла в зал, поставила свою сумку прямо на только что застеленный диван, окинула комнату оценивающим взглядом.
— Уютненько. Правда, маловато места.
Игорь внёс остальной багаж, сгрузил в угол, потёр поясницу.
— Дима, а где тут у вас холодильник-то? В горле пересохло.
— Подожди, — Настя шагнула вперёд, перекрывая проход. — Стоп-стоп. Объясните, что происходит?
Людмила Петровна повернулась к невестке с преувеличенно возмущённым лицом.
— Настенька, что за тон?
— Людмила Петровна, мы договаривались — только Игорь, на две недели, с одним чемоданом. Это что? — Настя махнула рукой в сторону багажа. — И это кто? — кивнула на Вику.
— Это спутница Игоря, — невозмутимо пояснила свекровь. — Естественно, они вместе.
— Естественно? — Настя почувствовала, как у неё загораются щёки. — Я дала согласие на одного человека!
Игорь фыркнул, достал из кармана джинсов маленькую фляжку, отхлебнул.
— Да ладно тебе, Настя, мы ненадолго. Месяц от силы. Вика тихоня, по углам не шныряет.
— Месяц? Дима говорил о двух неделях!
— Ну, две недели, месяц… Какая, в сущности, разница? — Игорь махнул рукой. — Важно, что временно.
Вика тем временем расстегнула одну из сумок и начала выкладывать содержимое на журнальный столик. Косметичка, лак для волос, кремы, дезодоранты. Расставляла с таким видом, будто обосновывается на годы вперёд.
— Прекратите! — Настя подошла к ней вплотную. — Что вы делаете?
Вика подняла на неё удивлённые, подведённые стрелками глаза.
— Вещи расставляю. А что?
— Вы здесь ничего не будете расставлять. Собирайте всё обратно и поезжайте к Людмиле Петровне.
— Ты о чём? — Игорь поставил фляжку на тумбочку с грохотом. — Мы приехали сюда.
— Я согласилась предоставить кров брату моего мужа. Одному. Не его подруге, не целому каравану багажа. Вон.
Людмила Петровна всплеснула руками.
— Настя! Да как ты смеешь! Это же родная кровь Димочки!
— И отличный повод пожить у вас.
— У меня однушка! Им там тесно!
— Это не моя забота, — Настя скрестила руки на груди. — На такой сценарий я не подписывалась.
Свекровь развернулась к Дмитрию, который до сих пор стоял в стороне, растерянно переминаясь с ноги на ногу.
— Димочка, скажи ей! Объясни этой чёрствой душе, что с близкими так не поступают!
Дмитрий посмотрел на мать, на брата, на Настю.
— Настюш, давай без скандала, а? Игорь действительно в переделке. Ему сложно сейчас.
— Дима, у нас была договорённость.
— Знаю, но… Вика же с ним. Они вместе. Неудобно как-то…
— Почему неудобно? Пусть вместе и снимают жильё.
— Деньги нужны, время. Настя, будь человеком.
Настя посмотрела на мужа долгим, испытующим взглядом. Значит, так. Мать надавила — и он сдался. Как и всегда.
— Нет, — сказала она твёрдо и громко. — Я не согласна.
— Да что ты себе воображаешь! — взвизгнула Людмила Петровна. — Жадная! Квартира большая, а ты родственников в обиду бросаешь!
— Квартира моя. Я её купила до брака, на свои кровные. И я решаю, кто здесь будет находиться.
— Вот она, натура-то твоя настоящая! — Свекровь ткнула в её сторону костлявым пальцем. — Вот оно, нутро-то! Себялюбица!
— Мама, успокойся, — Дмитрий попытался взять её за плечо, но та отшатнулась.
— Нет, Димочка, ты взгляни на неё! Она родного брата твоего на улицу выставляет! Родную кровь!
Игорь допил из фляжки, спрятал её в карман.
— Слушай, Настя, ты как-то не по-семейному. Мы же не навсегда. Потерпи чуть-чуть.
— Я ничего терпеть не собираюсь, — Настя повернулась к мужу. — Дима, либо они уезжают сию секунду, либо уезжаешь ты вместе с ними.
Дмитрий побледнел, будто его ударили.
— Ты это серьёзно?
— Абсолютно.
— Настя, это ультиматум?
— Да. Именно ультиматум.
Людмила Петровна вцепилась сыну в рукав.
— Димочка, не позволяй ей так с собой обращаться! Поставь на место!
Муж стоял между двумя женщинами, лицо искажено напряжением, челюсти сжаты. Молчал. Настя ждала. Секунды тянулись, густые и липкие.
— Знаешь что, Настя, — наконец выдохнул Дмитрий, и голос его звучал хрипло и глухо. — Мне стыдно. За тебя. Игорь — моя семья. Ему нужна рука помощи. А ты эту руку отшиваешь.
— Я отшиваю то, на что не давала согласия.
— Семья всегда должна быть рядом. Без всяких «если» и «но».
— Тогда будь рядом у Людмилы Петровны.
Дмитрий дёрнул щекой, резко развернулся к брату.
— Игорь, пакуй вещи. Уходим.
— Дима, ты чего? — Игорь нахмурился, не понимая.
— Собирай, сказал.
Людмила Петровна запричитала.
— Димочка, да куда же вы?
— К тебе, мама. Как-нибудь ужмёмся.
Муж прошёл в спальню, начал швырять свои вещи в спортивную сумку. Настя стояла в дверях, наблюдая за этим со странным, почти клиническим спокойствием. Неужели он правда уходит? Неужели выбирает их?
— Дима, опомнись, — тихо сказала она.
— Это ты опомнись. Я не хочу жить с человеком, для которого мои родные — пустое место.
— Для меня они не пустое место. Для меня они — те, кто нарушает данное слово.
— Называй как хочешь.
Дмитрий затянул молнию на сумке, накинул куртку. Прошёл мимо Насти, не взглянув. В прихожей Игорь и Вика уже ждали, окружённые своим скарбом. Людмила Петровна утирала глаза краем платка.
— Пошли, мама, — Дмитрий открыл входную дверь.
Они ушли. Все четверо. Дверь захлопнулась с тяжёлым, окончательным щелчком. Настя осталась одна в внезапно оглушившей тишине. Она опустилась на диван, уставилась в белую стену. Пустота. Внутри и снаружи. Даже злости не было — только ледяное, всепроникающее недоумение.
Прошёл день. Настя пыталась заставить себя работать, но мысли не цеплялись за код, расползались. Дмитрий не звонил. Не писал. Она тоже молчала. Что говорить? Извиняться? Перед кем и за что? Она была права. Она чувствовала это каждой клеткой.
Прошла неделя. Тишина стала осязаемой. Настя ловила себя на том, что каждые полчаса проверяет телефон. Экран оставался тёмным и немым. Подруга Катя звонила, спрашивала, как дела. Настя отвечала односложно — всё нормально. Объяснять было слишком тяжело, слишком унизительно.
Прошла вторая неделя. Одиночество начало принимать привычные очертания. Квартира без Дмитрия казалась огромной, звонкой, как пустая консервная банка. По вечерам Настя сидела на кухне, пила чай из одной и той же кружки и смотрела в тёмный квадрат окна. Думала. Крутила в голове одни и те же вопросы: а может, она среагировала слишком жёстко? Может, стоило проявить гибкость, великодушие?
Нет. Она не была жёсткой. Она была чёткой. Дмитрий нарушил договор, поддался шантажу, сделал выбор не в её пользу. В этом и заключалась вся суть.
На восемнадцатый день пришло сообщение. От Дмитрия. Настя открыла его с таким чувством, будто сердце сейчас выпрыгнет через горло.
«Настя, нужно встретиться. У нашего загса. Завтра в четыре. Я подал заявление на расторжение брака».
Она перечитала строчки несколько раз. Буквы плясали перед глазами. Расторжение. Он подал на развод. Из-за этой истории? Из-за того, что она не впустила непрошеных жильцов?
Ответила одним словом: «Явлюсь».
Встреча проходила в унылом, выцветшем кабинете. Дмитрий сидел напротив, разглядывал пятно на линолеуме. Похудевший, небритный, с синевой под глазами. Настя разглядывала его, пытаясь найти в этом человеке того, кого любила. Не находила.
— Дима, зачем? — спросила она, когда сотрудница вышла забрать какие-то бланки.
Муж наконец поднял на неё взгляд.
— Потому что ты выставила за дверь моих родных. Показала, кто ты есть на самом деле.
— Я не пустила в свой дом двух человек с чемоданами, когда соглашалась на одного. Это подлог.
— Подлог? Игорю нужна была помощь. Настоящая, человеческая. А ты устроила базар.
— Это моя квартира, Дима. Я купила её до брака. Я имею полное моральное и юридическое право решать, кто в ней будет находиться.
— Вот именно. Твоя. Всегда была и осталась твоей. Ты никогда не воспринимала её как нашу общую.
Настя откинулась на спинку стула, холодного и неудобного.
— Ты серьёзно? Я же предлагала вписать тебя в собственность. Ты сам отказался, сказал — не надо, неловко.
— Потому что не хотел чувствовать себя приживалом.
— А теперь мы разводимся. Блестяще.
Дмитрий сжал губы в белую ниточку.
— Мама была права. Она всегда говорила, что ты не мой человек. Что ты думаешь только о себе. Я не верил. А теперь вижу — она права.
Настя засмеялась. Коротко, беззвучно, одними губами.
— Конечно. Мама всегда права. Мамочка лучше знает. Мамочка всегда нарисует, где твоё счастье.
— Хватит орать на мою мать!
— Я не ору. Я констатирую факт. Людмила Петровна управляет твоими решениями с пелёнок. Ты не в состоянии самостоятельно выбрать, на чьей ты стороне.
Дмитрий вскочил, стул с грохотом отъехал назад.
— Всё. Я не намерен это слушать. Подпишем и разойдёмся.
Настя подписала бумаги молча. Дмитрий — тоже. Процедура заняла не больше двадцати минут. Квартира осталась за ней — добрачная собственность, никаких споров. Совместного нажитого почти не было — мебель, техника, бытовые мелочи. Дмитрий забирал свои книги, одежду, гитару, остальное оставлял.
Они вышли на крыльцо. На улице моросил ноябрьский дождь, превращая всё в серую, промозглую кашу. Дмитрий закурил — он бросил курить два года назад, по её просьбе.
— Ну, всё, — произнесла Настя.
— Да. Всё.
— И ты искренне считаешь, что я во всём виновата?
Муж затянулся, выпустил струйку дыма в мокрый воздух.
— Да, Настя. Считаю. Ты разрушила наш брак, потому что не смогла поступиться своими удобствами ради семьи.
— Ясно.
Настя развернулась и пошла, не оглядываясь. Шла быстро, почти бежала по скользким плиткам тротуара. Добралась до метро, спустилась в шумную, пропахшую сыростью и людьми подземку. И только в вагоне, в толчее, где никто ни на кого не смотрел, она позволила себе закрыть глаза и сжать веки так, чтобы сдержать накатившие слёзы.
Через месяц все формальности были улажены. Дмитрий приехал за оставшимися вещами в субботу, рано утром. Настя впустила его, молча указала на сложенные у стены коробки с книгами и старыми журналами. Он — уже бывший муж — так же молча начал выносить их на лестничную площадку.
— Как Игорь? — не удержалась Настя.
— Ничего. Ищет.
— А Вика?
— С ним.
— У Людмилы Петровны все ещё живёте?
— Да.
Коротко, скупо, без подробностей. Дмитрий втащил последнюю коробку в лифт, обернулся на пороге.
— Вроде всё.
— Вроде. Ну, будь.
— Прощай.
Дверь закрылась. Настя прислонилась лбом к косяку, закрыла глаза. Всё. Финал. Три года совместной жизни обратились в прах из-за того, что она не захотела превращать свой дом в проходной двор. Абсурд полнейший.
Но понемногу, день за днём, до неё стало доходить. Дело было не в Игоре и не в Вике. Дело было в Дмитрие. В том, что он никогда не был взрослым, самостоятельным мужчиной. Он навсегда остался тем мальчиком, которого нужно одёргивать, направлять и за которого нужно принимать решения. Сыном Людмилы Петровны, который не смог и не захотел стать мужем Насти.
Прошло месяцев пять. Настя жила одна, много работала, иногда ходила в кино с Катей. Как-то раз, за бокалом вина, подруга осторожно сообщила новость.
— Ты знаешь, а Игорь-то тот с Викой свалили. Ещё в январе, кажется.
— Куда? — удивилась Настя.
— Хрен его знает. Говорят, то ли в Питер, то ли вообще в Сочи. Но факт — их тут больше нет. А Дима твой так и живёт с мамашей в той однушке. Представляешь? Тридцать три года, а он…
Настя представила. Узкий коридор, кухня пять квадратов, заставленная баночками, и вездесущая, всё контролирующая Людмила Петровна. Его жизнь, его будущее — всё там, в этих стенах.
— Жалко его, — вздохнула Катя. — Зря ты так, Насть. Сломала парня.
— Не жалко, — тихо, но очень чётко ответила Настя. — Он сделал свой выбор.
И это была чистая правда. Каждый выбирает сам. Дмитрий выбрал остаться в тени матери, в уютном, знакомом рабстве. Настя выбрала защитить своё пространство, свой покой, своё право говорить «нет». Даже если это право дорого стоит.
Поздним вечером она сидела на кухне, допивая холодный чай, и смотрела в окно, где зажигались огни многоэтажек. Было ли больно? Ещё как. Была ли обида? Да, глухая и ноющая. Но сожаления не было. Она научилась самому важному — не бояться остаться одной. Не держаться из последних сил за то, что разъедает тебя изнутри, что заставляет сомневаться в собственном здравомыслии.
Впереди лежала жизнь. Незапланированная, пустая пока что страница. И теперь только Настя решала, какими чернилами и каким почерком её заполнять. Без ультиматумов, без давления, без чьих-либо одобряющих или осуждающих взглядов. Только её собственные решения. Её собственный, выстраданный покой.
— Ещё хоть раз я хоть кого-то из твоих вечно голодных племянников увижу в нашей квартире, я подам на развод! Ты меня понял