— Ты охренел, Дим? Ты правда хочешь спихнуть меня на улицу ради этого инфантильного персонажа?
— Оль, ты чего сразу в режим истерики? Я просто попросил тебя не орать…
— Я не ору, я, между прочим, пытаюсь понять, как в здравом уме можно отдать нашу жизнь какой-то очередной маминой фантазии!
Кухня в этот момент выглядела как поле после боя: коробки, скотч, какие-то старые кастрюли, забытые под раковиной чеки и ворох одежного хлама на табурете. За окном — декабрь. Грязный снег, серое небо, следы шин на дороге и свет фонарей, который не грел ни на грамм. Вроде зима — а противно тепло. Именно то состояние, когда весь воздух давит и липнет к тебе, как липкая лента.
— Я не говорил, что отдам её, — устало сказал Дмитрий и провёл рукой по лицу. — Я просто сказал, что мама…
— Твоя мама опять решила, за кого мы тут живём, да? — перебила Ольга. — Она у нас министр недвижимости? Она уже всем раздаёт ключи или только ближайшим паразитам?
Он зло выдохнул и отвернулся к окну, где на грязном стекле отражалось их перекошенное отражение: она — взвинченная, как оголённый провод, он — зажатый, вечно оправдывающийся, будто ему восемь и его снова вызвали к директору.
— Андрей с Настей расстались. Ему негде жить.
— Ему негде жить, потому что он не работает, Дим. Не потому, что во Вселенной протечка квартир. Он здоровый лоб, ему двадцать пять. У него руки есть? Ноги? Голова? Или ты ему теперь ещё и мозг снимешь с полки и вручную вставишь?
Дмитрий молчал. И это молчание бесило сильнее любых слов. Оно звучало как капитуляция и предательство в одном флаконе.
— Ты хоть понимаешь, как это выглядит? — Ольга понизила голос. — Я получаю квартиру от бабушки. Мы годами ютимся в этой клетке. Мы наконец выбираемся. И твоя мать такая: «А не пойдёте-ка вы лесом, а я младшенькому вот тут гнёздышко устрою». И ты просто: …тишина. Ты где вообще?
— Я между двух огней, — пробормотал он.
— Нет, Дима, хватит этих мелодрам. Ты не между огней. Ты между мной и её манипуляциями. И до сих пор не выбрал.
Она отвернулась, чтобы не швырнуть в него первую попавшуюся чашку. Глубоко вдохнула. На секунду в голове мелькнула мысль: а может, правда вот так вся жизнь и будет? Мама — брат — давление — скандал — прогиб. По кругу. До самой пенсии и дальше.
В этот момент в дверь позвонили.
— Только не она, — сквозь зубы проговорила Ольга.
— Я сам открою, — бросил Дмитрий.
Неторопливые шаги в прихожей, щелчок замка — и в квартиру, как холодный поток, ввалилась Екатерина Петровна. Взглянула на Ольгу так, будто та лично подожгла пять детских садов и три больницы.
— Вот ты где голос повышаешь, — с ядом сказала она. — А при мне что-то не такая смелая была.
— Я не играю в смелость, — спокойно ответила Ольга. — Я просто не терплю, когда мной пользуются.
— Пользуются?! — свекровь картинно всплеснула руками. — Да кто тобой пользоваться-то собрался! Это же родная кровь! Это брат твоему мужу!
— Тем более пусть родная кровь сама встаёт на ноги, — отрезала Ольга. — А не висит на шее у вашей семьи, как ёлочная гирлянда.
— Ты следи за языком! — голос Екатерины Петровны стал скрипучим. — Он младший! Ему тяжело!
— Мне плевать, младший он, средний, старший или выпавший из шкафа, — Ольга уже не сдерживалась. — У нас нет обязанности решать его жизненные провалы.
— Дима! — резко повернулась к сыну свекровь. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?!
Он поднял голову. И в его взгляде что-то изменилось. Не было привычной растерянности. Не было вины. Только уставшая, но жёсткая решимость.
— Слышу, мама. И она права.
Повисло молчание, в котором будто кто-то выключил весь звук в квартире.
— Это ты сейчас серьёзно?
— Абсолютно. Ты испортила моего брата этой своей жалостью. Ты годами внушала ему, что мир ему должен. А теперь хочешь, чтобы я стал его личным спонсором до конца жизни. Это не будет.
— Значит, ты выбираешь её? — голос дрогнул.
— Я выбираю здравый смысл. И свою семью.
Екатерина Петровна побелела. Потом покраснела. Потом снова побелела.
— Тогда считай, что у тебя больше нет матери, — выдавила она.
— Если материнство — это шантаж, то, может, и правда нет, — тихо ответил Дмитрий и открыл дверь. — Иди.
Ольга стояла, не двигаясь. Она словно видела совершенно другого человека. Не робкого удобного мальчика, а мужчину, который, наконец, выпрямил спину.
— Ты понимаешь, что только что разрушил свою семью? — прошипела Екатерина Петровна у порога.
— Нет, — спокойно сказал он. — Я только что её создал.
Дверь захлопнулась. И наступила не просто тишина — наступила свобода. Тяжёлая, реальная, страшная и вкусная одновременно.
— Ты… ты правда это сказал? — еле слышно произнесла Ольга.
— Ага, — он усмехнулся краешком губ. — Сам в шоке.
— Я думала, мне это снится.
— Если снится — не буди меня.
Ольга подошла ближе. Посмотрела ему в глаза. И впервые за долгое время почувствовала не тревогу, а гордость.
— Спасибо, — тихо сказала она.
— Это тебе спасибо, что не дала мне окончательно превратиться в комнатное растение, — ответил он.
Они сели прямо на пол среди коробок. Прислонились друг к другу. И у Ольги внутри всё было как оголённый нерв — но это была не боль, а ощущение начала. Резкого, страшного, настоящего.
— Слушай… — сказала она чуть погодя. — А если Андрей завтра приползёт на коленях?
— Куплю ему комплект для кемпинга, — усмехнулся Дмитрий. — Пусть обживается на свежем воздухе.
Ольга рассмеялась — впервые за день, по-настоящему.
— Жестоко.
— Зато справедливо.
За окном валил мокрый снег. Люди спешили домой. Чужие жизни шли своим ходом. А их жизнь — впервые за долгое время — наконец-то зависела только от них самих.
— Ну что, — Ольга кивнула на коробки. — Продолжаем паковаться?
— Продолжаем. Только теперь — с новым сценарием.
— Без прицепа, — добавила она.
— Без балласта, — согласился он.
И где-то на лестничной клетке, хлопнув ещё одна дверь, они оба точно поняли: это был не просто семейный скандал. Это было начало чего-то большого, болезненного и неизбежного…
— Ты уверен, что хочешь именно так? — Ольга посмотрела на Дмитрия уже в новой квартире, среди ещё не распакованных коробок. — Просто взять и перечеркнуть половину своей родни?
— Я не родню перечеркнул, — он пнул ботинком коробку с надписью «КНИГИ», — я вычеркнул из своей жизни вечное чувство долга за чью-то лень.
— Звучит как мотивационная речь для проблемных взрослых, — усмехнулась она.
— Ну так я только что выпустился из этого кружка для идиотов, — криво улыбнулся он. — С почётным дипломом.
В квартире было холодно. Батареи работали как ленивые госслужащие — вроде существуют, но энтузиазма ноль. Ольга натянула на себя его толстовку, прошла к окну. Снова декабрь. Двор новый, но всё тот же грязно-серый, утрамбованный снег, истоптанный чужими ногами и судьбами.
— Тебе не страшно? — спросила она, не оборачиваясь.
— Страшно, если честно. Но это нормальный страх. Не тот, который из тебя жизнь как из тюбика выдавливает.
— А если она больше никогда с тобой не заговорит?
— Значит, придётся научиться жить без её голосовых с пассивной агрессией, — хмыкнул он. — Печаль, конечно, но переживу.
И тут в дверь снова позвонили. Коротко. Нервно. Как будто туда не пальцем, а душой жали.
— Только не говори мне, что это привидение, — простонала Ольга.
— Если это опять мама — я открываю, но только ради финального сезона, — сказал Дмитрий и пошёл в прихожую.
На пороге стоял Андрей. Без Насти, без понтов, без улыбки. Похудевший. Плечи опущены. Глаза какие-то чужие и трезвые.
— Можно? — выдавил он.
— Заходи, — коротко ответил Дмитрий.
Ольга молча отошла в сторону, скрестила руки на груди и наблюдала, как этот «солнышко» впервые в жизни зашёл в квартиру, где не собирался жить за чужой счёт.
— Я не за квартирой, если что, — сразу сказал он. — Мне и стучать-то сюда стыдно.
— А что тогда? — спросила Ольга. — Ностальгия накрыла?
— Меня с работы уволили, — спокойно, без жалости признался он. — Потому что я накосячил. И в этот раз мне никто не прикрыл.
— Представь себе, мир без маминого зонтика, — тихо сказал Дмитрий.
— Вот именно, — Андрей кивнул. — Сначала я был в шоке. А потом… даже как-то полегчало.
Ольга приподняла брови.
— Это у тебя что, просветление?
— Типа того. — Он тяжело вздохнул. — Я ведь реально жил как паразит. На маме. На тебе. На всех. Даже на Насте.
— Так. Стоп, — вмешалась Ольга. — Давай сразу расставим точки. Ты сейчас пришёл сюда каяться или просить дать тебе пожить «пока не встану на ноги»?
— Ненавижу эту фразу, — скривился Андрей. — Она звучит как начало бесконечной халявы. Нет. Я не за этим. Я пришёл сказать: спасибо, что не отдали мне квартиру. Если бы вы тогда прогнулись, я бы так и остался овощем.
Дмитрий молчал, глядя на брата — как будто видел его впервые.
— Мама знает, что ты здесь? — глухо спросил он.
— Нет. И не узнает. Она думает, что я с друзьями. Ей сейчас важнее пожалеть себя, чем меня.
— И что дальше, просветлённый ты наш? — Ольга слегка склонила голову. — План какой?
— Я уезжаю в Сургут, — неожиданно сказал Андрей. — Друг отца предложил работу — склад, тяжёлая, мерзкая, но реальная. Денег немного, но сам. Без инфантильных подачек.
— Хм, — Дмитрий медленно кивнул. — А ты недооценённый сюрприз месяца.
— Не радуйся раньше времени. Я всё ещё тот же идиот. Просто немного прозревший.
Наступила пауза. Тяжёлая, но уже не злая.
— Можешь не верить, — тихо продолжил Андрей. — Но я правда вам не враг. Если когда-нибудь скажешь «надо помочь» — помогу. Бесплатно. Без условий. Просто потому, что ты мой брат, а не банкомат.
— Вот это звучит даже дороже денег, — криво улыбнулся Дмитрий. — Только давай без дешёвой драмы.
— Я никогда больше не буду между вами и очередными проблемами, — сказал Андрей, глянув на Ольгу. — Ты сильная. Я бы на твоём месте давно меня с лестницы спустил.
— А я вижу, ты всё-таки развиваешь чувство юмора, — ухмыльнулась она. — Не всё потеряно.
Он развернулся к выходу. На секунду замер.
— Дим…
— А?
— Ты правильно выбрал. Может, поздно. Может, больно. Но правильно.
Дверь закрылась. И в этот раз — тихо. Без театра, без истерики. Просто закрылась.
Ольга обернулась к мужу:
— Ну что, герой семейной драмы?
— Я в шоке, если честно. Такое ощущение, что мы только что попали в параллельную реальность.
— Где Андрей — адекватный человек? Да, я тоже не справляюсь с этим поворотом сюжета.
Они рассмеялись. Нервно. По-настоящему.
— Знаешь, что самое странное? — Дмитрий посмотрел на неё. — Я не чувствую вины. В первый раз за много лет.
— Потому что ты перестал быть жертвой, — спокойно сказала Ольга. — А жертва, особенно домашняя, всегда думает, что обязана страдать.
— А ты, получается, мой личный антистресс и антидурость в одном лице?
— Можно считать, что да. Но услуга платная: один поцелуй в день и вынос мусора без напоминаний.
— Чёрт, серьёзные условия, — хмыкнул он. — Ладно. Подписываюсь.
Он подошёл, обнял её. Крепко. Долго. Без слов.
— Теперь у нас будет своя жизнь, — тихо сказал он. — Без диктовок, без шантажа, без «ты должен».
— Теперь ты всего лишь жене должен, — усмехнулась она. — Но это гораздо приятнее.
За окном падал тяжёлый декабрьский снег. В новой квартире пахло краской, свободой и началом. Где-то за стеной смеялись соседи. Где-то в городе кто-то ругался, кто-то мирился, кто-то опять выбирал не того человека.
А они наконец выбрали друг друга.
И в этой тишине было не одиночество — а ощущение, что самое страшное позади, а значит самое настоящее только начинается.
— Свекровь потребовала переписать мой дом на неё! Муж колебался, пока я не увезла документы в банк!