– Наша квартира — не филиал ресторана для твоей родни! Пора это понять!

— Да достали вы со своими «Алексеем, приготовь»! — рявкнул он, хлопнув дверцей холодильника так, что посуда в шкафу дрогнула. — У меня что, на лбу написано — повар на подхвате?

Ира вздрогнула. Стояла в дверях кухни, всё ещё в халате, с чашкой кофе, как будто не ожидала, что сегодня утро пойдёт не по привычному сценарию.

— Ты чего завёлся-то с утра? — осторожно спросила она. — Никто тебя не заставляет. Просто я маме пообещала, что…

— Что я опять накрою стол для твоей мамы и всей её тёплой компании? — перебил Алексей. — Ира, у нас каждое воскресенье одно и то же! Я пашу на кухне как черт, а твоя родня сидит, ест, смеётся и называет меня «домашним шефом».

Он говорил быстро, срываясь, будто боялся, что не успеет выговорить всё накопившееся.

— Да ладно тебе, — попыталась сгладить Ира. — Все же любят, как ты готовишь. Это же приятно, когда тебя хвалят.

— Хвалят? — усмехнулся он. — Ты хоть раз слышала, чтобы кто-то из них сказал «спасибо»? Только и слышу — «подлей, добавь, приготовь ещё».

Он кинул кухонное полотенце на стол и прошёлся по кухне, словно в клетке. Октябрьское солнце пробивалось сквозь жалюзи, полосами ложилось на раковину, полную посуды. На окне — завядшая герань, которую Ира обещала пересадить ещё в августе.

— У тебя выходной, — спокойно сказала она, но в голосе дрогнула нотка раздражения. — Ну не хочешь — не готовь. Только не начинай опять этот разговор про «родню на шее».

— Это не «опять», — отрезал Алексей. — Это всё тот же разговор, который ты игнорируешь уже два года.

Он повернулся, уставился на неё. Взгляд — усталый, упрямый.

Она отвела глаза.

— Послушай, Лёш, — мягче сказала Ира. — Сегодня у мамы день рождения. Всего-то один раз в году. Ну правда, что тебе стоит приготовить пару блюд? Все будут рады, мама обрадуется…

— Ей приятно — мне тяжело, — перебил он. — Я больше не хочу быть человеком, который делает вид, будто ему всё это в кайф.

Он снял с крючка старый фартук — в пятнах соуса, немного выцветший. Повесил обратно.

Ира стояла молча.

— И что теперь? — наконец спросила она. — Откажешься и устроишь скандал на ровном месте?

— Нет. Просто сегодня — без обеда для всей улицы.

Он взял телефон и куртку, вышел на балкон покурить. Хотя бросил год назад, сейчас просто держал сигарету в пальцах — привычка, способ не взорваться.

С улицы доносился гул — дворники сгребали листву в кучи, школьники, смеясь, шли к остановке. Где-то за домом хлопала дверь маршрутки. Обычное воскресное утро. Только внутри всё кипело.

Два часа спустя Ира всё же не выдержала и позвонила матери.

— Мам, слушай… у нас тут небольшая заминка с обедом. Лёша… устал, говорит, хочет передохнуть.

— Что значит «устал»? — возмущённый голос Валентины Петровны пробил даже через динамик. — Он что, один на войну ходил? Работает в тёплом офисе, обедает в кафе! А тут приготовить пару блюд — уже подвиг.

— Мам, не начинай, пожалуйста, — устало сказала Ира.

— Я ничего не начинаю! Просто вы испортились с этим вашим комфортом. Раньше мужики работали, строили, в дом всё несли, а теперь…

Ира отключила. Просто не выдержала. В груди стоял ком.

Вышла на кухню — Алексей стоял у плиты. Без фартука, в серой футболке, жарил картошку. Запах стоял домашний, простой.

— Я думала, ты не будешь…

— Себе готовлю, — коротко бросил он. — Есть-то хочется.

Она хотела что-то сказать, но не смогла. Села за стол.

— Можно и мне? — тихо спросила.

Он поставил вторую тарелку, не говоря ни слова. Сели. Ел молча. Только звенели вилки.

— Лёш, — начала она осторожно. — Может, всё-таки вечером к маме заедем? Хоть на час.

— Ты езжай, — сказал он спокойно. — Я не поеду.

— Все спросят, где ты.

— Скажи, приболел.

— Это же ложь!

— Ну придумай что-нибудь получше.

Он встал, вымыл посуду, ушёл в кабинет. Дверь закрыл тихо, но в этом щелчке было больше злости, чем в крике.

День тянулся вязко. Ира металась по квартире: то пыталась убрать, то доставала платье, то опять клала обратно. С одной стороны — злилась на мужа, с другой — чувствовала вину. Может, правда перегнула палку с этими семейными застольями?

Но мама ведь одна. Да и родственники — не чужие люди. Все просто хотят побыть вместе. Разве это плохо?

Когда она всё-таки собралась и вышла, в коридоре столкнулась с Алексеем. Он возвращался с улицы — с пакетом из магазина. Купил себе пельмени, бутылку кефира и шоколадку.

— Счастливо, — сказал он, не глядя.

— Не знаю, во сколько вернусь.

— Не жди, я пораньше лягу.

Ира кивнула. Вышла.

У Валентины Петровны было людно, шумно и пахло выпечкой.

Костя, её племянник, уже сидел с бокалом вина, рассказывал анекдоты. Тётя Лена суетилась у стола, раскладывая салфетки.

— Ирочка! — радостно воскликнула мать. — Где твой благоверный?

— Устал, — коротко ответила Ира.

— А, устал… — протянула тёща, криво улыбнувшись. — Ну-ну. Устал он. От чего, интересно?

Костя фыркнул:

— Может, от своей стряпни? Мы-то думали, что он кулинарный фанат, а он, оказывается, просто притворялся.

— Хватит, — сказала Ира. — Не обсуждайте его, ладно?

Но было поздно. Разговор пошёл своим ходом: «женился на хорошей, а поведение — как у холостяка», «вечно эти современные мужики — то им свобода, то покой».

Ира слушала и чувствовала, как всё внутри сжимается. Да, Алексей несдержан, да, порой резок, но ведь не из вредности. Просто, наверное, дошёл до предела.

Она посмотрела на телефон — ни звонков, ни сообщений.

Сняла серьги, спрятала в сумку.

— Мам, я ненадолго. Через час поеду.

— Куда это ты? Мы только сели!

— Домой.

— Из-за него, что ли? — с нажимом спросила мать. — Ирочка, не вздумай плясать под его дудку. Сегодня он «устал», завтра скажет, что вообще не будет встречаться с роднёй.

— Мам, — спокойно ответила Ира. — Это не дудка. Это усталость. Настоящая.

Дома было тихо. Только тикали часы и шумел ветер за окном.

На кухне стояла кастрюля с пельменями, рядом — недопитый кефир. Алексей спал на диване в гостиной, накрывшись пледом. Лицо спокойное, усталое.

Ира тихо прошла, села рядом. Минуту смотрела на него, потом выключила свет и ушла в спальню.

Впервые за долгое время она не чувствовала ни злости, ни обиды. Только какое-то странное осознание: что-то действительно треснуло между ними. Не громко, не резко — как трескается лёд весной: тихо, но необратимо.

Ира легла, закрыла глаза, и перед ней встали их первые годы вместе — маленькая кухня в старом доме, дешёвые бокалы, смех, тёплое свечение лампы. Алексей тогда шутил, что «жизнь надо прожаривать до корочки, но не пересушивать».

А сейчас всё будто выгорело. Остался только привкус.

Она уснула поздно, с мыслью: если завтра он снова уйдёт в себя — она больше не выдержит.

На следующее утро, понедельник, всё было как обычно.

Алексей собрался на работу, молча налил себе кофе, поставил чашку в раковину.

— Доброе утро, — тихо сказала Ира.

— Утро, — кивнул он.

— Мы поговорим вечером?

— Если хочешь.

Он ушёл. Дверь закрылась тихо, но ощущение пустоты в квартире стало почти физическим.

Ира подошла к окну. Октябрьский город жил своей жизнью — люди спешили, машины сигналили, из пекарни напротив тянуло ароматом булочек. Всё как всегда. Только у неё внутри будто выключили свет.

Она взяла телефон, написала короткое сообщение:

«Я хочу, чтобы всё было как раньше. Но не знаю, как».

Отправила — и, не дожидаясь ответа, пошла варить кофе.

Сообщение Алексей прочитал уже в автобусе, по дороге на работу. Пальцы автоматически пролистали экран, но глаза зацепились за последние слова:

«…не знаю, как».

Он долго смотрел в окно — на серое небо, на людей с зонтами, на медленно тянущиеся машины в утренней пробке. В груди что-то защемило. Не злость — усталость. Глубокая, вязкая, как осенний туман.

Всю дорогу думал о ней. О том, что они как будто стали соседями, живущими по расписанию. Он — на кухне, она — в телефоне. Вечерами разговаривают только о том, что купить и кто вынесет мусор.

А ведь когда-то всё было иначе. Когда-то он мог разбудить её в субботу запахом блинов, и они сидели в пижамах до полудня, споря, куда поехать летом. Сейчас же — два замкнутых мира под одной крышей.

На работе Алексей не мог сосредоточиться. Коллеги обсуждали новый проект, начальник раздавал поручения, но слова пролетали мимо. После обеда он вышел перекурить — без сигареты, просто чтобы подышать.

Телефон снова завибрировал.

Ира:

«Мама звонила. Опять про вчера. Я сказала, что мы просто устали. Но, Лёш… она, кажется, что-то подозревает».

Он нахмурился.

«Что именно?»

«Что у нас проблемы».

Проблемы.

Это слово повисло в воздухе.

Да, проблемы. Только не вчера и не сегодня — давно. Просто теперь они стали видимыми.

Вечером Ира ждала его дома. На кухне — порядок, чистая скатерть, две тарелки, макароны по-флотски.

— Я приготовила ужин, — тихо сказала она, когда он вошёл. — Не как ты, конечно, но… попробуй.

Он сел. Поел молча. Было вкусно, по-домашнему просто.

— Спасибо, — сказал наконец.

— Не за что. Я просто… не хочу, чтобы ты чувствовал себя лишним в своём же доме.

Алексей посмотрел на неё — впервые за долгое время не как на привычное лицо напротив, а как на женщину, с которой когда-то всё начиналось. Усталую, виноватую, но всё ещё родную.

— Ир, — начал он, — я не хотел обидеть ни тебя, ни твою мать. Просто мне надоело быть фоном.

— Я понимаю, — она опустила глаза. — Но ты ведь и сам молчал. Я думала, тебе это нравится. Ты всегда был спокойный, всё на себе тянул. А я… я как будто расслабилась.

— Мы оба расслабились, — кивнул он. — Только по-разному.

Пауза повисла долгая, тягучая. За окном шелестел дождь, где-то гудел трамвай.

— Слушай, — вдруг сказала Ира. — Мамина подруга сдает дачу в пригороде. Там тихо, интернет слабый. Поехали на выходные? Просто вдвоём. Без всех.

Алексей не ответил сразу. Потом кивнул:

— Поехали.

Дача оказалась старая, но ухоженная. Маленький домик у реки, запах сосен, холодный воздух, который щиплет щёки.

Первый вечер они сидели у печки, пили чай с вареньем. Молчали. Но это было не то тягостное молчание, как дома, — просто усталое, человеческое.

— Помнишь, как мы первый раз поехали на Байкал? — вдруг сказала Ира. — У нас тогда палатка порвалась, и ты до утра её чинил. А я ворчала, что замёрзла.

Он усмехнулся.

— А потом ты сама залезла ко мне в спальник, и всё сразу стало теплее.

Оба засмеялись. Неловко, но по-настоящему.

На второй день пошёл дождь. С утра Ира ушла на прогулку, Алексей остался дома, решив прибраться в кладовке. Среди старых ящиков нашёл старый альбом — фотографии хозяев дачи и их семьи. На последних страницах — пустые кармашки. Он вспомнил, что дома у них таких альбомов полно, но уже лет пять никто не открывал.

Когда Ира вернулась, он сидел у окна с кружкой кофе.

— Мы когда в последний раз вместе фотографировались? — спросил он.

— Даже не помню. Может, на свадьбе у Кости?

— Ага, пять лет назад.

— Слушай, давай я тебя сейчас сфоткаю, — улыбнулась она. — На память о нашем «побеге».

Он усмехнулся:

— Без поварского фартука, если можно.

Она щёлкнула пару кадров. Потом протянула телефон:

— Смотри, нормально вышло. Усталый, но живой.

Он вздохнул.

— Ир, может, начнём всё сначала? Не с нуля, конечно, но… хотя бы без этих бесконечных воскресных парадов.

— Хочу. Только мама…

— Мама — взрослая женщина. Пусть живёт своей жизнью. А мы — своей.

Она кивнула. В глазах — смесь страха и облегчения.

Когда они вернулись в город, всё казалось чуть другим. Воздух, улицы, даже квартира.

Первым делом Ира сняла со стены старые рамки с семейными фото и предложила заменить их на новые.

— Пусть будет обновление, — сказала она.

Алексей согласился.

Первые недели всё шло спокойно. Они договорились: никакие родственники без предварительного звонка, совместные выходные — только их. Но, как это часто бывает, мир не мог долго оставаться ровным.

Всё началось с тёщиного звонка.

— Ирочка, я тут подумала… Костя с Леной хотят к вам заглянуть в субботу. Совсем ненадолго, просто посидеть.

— Мам, — устало сказала Ира, — мы с Лёшей договорились, что никаких внезапных гостей.

— Ну, Ирочка! — протянула мать. — Вы что, теперь от родни отгородились? Он что, тебе запретил?

Ира почувствовала, как внутри закипает злость.

— Нет, мама. Это мы решили вместе.

— Ах, вместе… — усмехнулась Валентина Петровна. — Ясно. Значит, он у тебя теперь решает всё. Сначала кухню отобрал, потом гостей, а дальше что — телефон проверять начнёт?

Ира не выдержала и бросила трубку.

Когда вечером пришёл Алексей, она всё рассказала.

Он слушал молча, потом сказал:

— Я так и знал. Она не оставит нас в покое.

— Лёш, но это же моя мать. Я не могу её просто отрезать.

— Я не прошу отрезать. Я прошу не давать ей управлять нашей жизнью.

Она отвернулась.

— Тебе легко говорить. Она же мне потом весь мозг съест.

— Пусть ест, — спокойно ответил он. — Только не нас с тобой.

В субботу вечером звонок в дверь.

Ира замерла.

— Мам, — прошептала она, глядя в глазок. — Я же ей сказала…

— Открой, — коротко сказал Алексей.

Валентина Петровна стояла с пакетом еды и обиженным выражением лица.

— Я же мать, не враг! — сразу начала она. — Принесла вам поесть. Думала, порадуетесь.

— Мам, спасибо, но мы ужинаем позже, — сказала Ира, стараясь держаться спокойно.

— А я вот так просто у двери постою? — прищурилась мать. — Или теперь нужно записываться заранее?

— Валентина Петровна, — тихо, но твёрдо сказал Алексей. — Мы вам рады. Но, пожалуйста, давайте уважать личное пространство. Без предупреждения — нельзя.

Она вспыхнула.

— Личное пространство! Слышишь, Ир? Он тебе уже инструкции выдаёт. Раньше ты была своя, весёлая, а теперь — чужая. Что он с тобой сделал?

Ира впервые за долгое время шагнула вперёд.

— Мам, хватит. Это не он сделал. Это я поняла, что мы живём не ради чужих ожиданий. Хочешь — приходи, но договаривайся заранее. И не надо ссор.

Валентина Петровна побледнела, потом молча поставила пакет на пол и ушла, громко хлопнув дверью.

Алексей выдохнул.

— Ну, это было мощно.

— Не радуйся, — вздохнула Ира. — Завтра она позвонит и скажет, что я неблагодарная дочь.

— Может, и скажет. Но ты впервые сказала то, что думаешь.

Она опустилась на диван.

— Я трясусь вся. Как будто экзамен сдала.

— И сдала. На отлично.

Следующие недели прошли спокойно. Мать действительно звонила реже, отношения начали выравниваться. Алексей стал чаще улыбаться, Ира вернулась к своим увлечениям — начала снова рисовать.

Они перестали избегать разговоров и снова начали смеяться.

Но один вечер всё перевернул.

Алексей пришёл домой раньше обычного. В прихожей — тишина. На столе телефон Иры, экран горит. Он машинально glanced — сообщение от Кости:

«Ты хоть скажи ему, что это просто ужин. Без подколов. Я маме уже объяснил».

Он замер.

«Без подколов»? «Скажи ему»?

Кости не было в их жизни с весны. Ира говорила, что не общается.

Когда она вернулась, он стоял у окна.

— Кто тебе пишет? — спокойно спросил он.

— В смысле?

— Костя.

Она замерла.

— А… это просто… — начала она, но голос дрогнул. — Он позвал на ужин, хотел обсудить, как помирить маму с тобой.

— Без меня?

— Я думала, ты только злишься при её упоминании. Хотела сначала всё сгладить, а потом…

Он поднял руку.

— Ира, ты опять решила, что знаешь, как лучше. Без меня.

— Я просто хотела помочь!

— Ты снова выбрала тишину вместо разговора. Опять.

Пауза. Она побледнела.

— Прости. Я не думала, что это будет предательством.

— Это не предательство. Это недоверие. А оно хуже.

Он ушёл на кухню. Минут десять стоял у окна, пока не услышал тихие шаги за спиной.

— Лёш, — сказала она. — Я всё понимаю. Не хочу терять тебя из-за таких глупостей.

Он повернулся, посмотрел ей в глаза.

— Тогда давай договоримся: никаких больше тайн. Даже мелких. Мы говорим всё, что думаем, даже если это неприятно.

— Договорились.

Она подошла ближе, обняла его. И впервые за много месяцев он не отстранился.

Прошло ещё несколько недель.

Теперь по воскресеньям они не устраивали застолий. Иногда приезжала мать — с предупреждением, иногда приходил Костя — приносил десерты. Все привыкли к новым правилам.

Как-то вечером, убирая со стола, Ира вдруг сказала:

— Знаешь, мама сегодня сказала, что ты изменился.

— В худшую сторону?

— Нет. В мужскую.

Он усмехнулся.

— А ты?

— А я — в женщину, которая наконец сама решает, что ей важно.

Он посмотрел на неё — не ту девчонку, с которой когда-то бегал по рынкам за специями, а взрослую женщину, умеющую стоять за себя. И понял: всё не зря.

Позже, перед сном, они сидели на кухне, пили чай.

— Помнишь, как всё начиналось? — спросила Ира.

— Помню. С котлет и борща.

— Ну вот, — улыбнулась она. — Может, и к лучшему, что тогда всё взорвалось. Иначе бы мы так и жили по привычке.

— Согласен. Иногда нужно, чтобы крышку сорвало, чтобы пар вышел.

Они помолчали.

На улице за окном шёл мелкий снег — первый этой осенью. Свет фонаря рассеивался в белой пыли.

— Знаешь, — сказала она, — я тут подумала… может, в эти выходные снова съездим на ту дачу? Только без бегства. Просто — вместе.

— Поехали, — ответил он. — На этот раз я ничего не готовлю.

— А я — готовлю, — усмехнулась она. — Чтобы ты знал, каково это — быть «домработником».

Он рассмеялся.

— Главное, чтоб без тёщи.