— Ты слышишь? Я сказал — ключи на стол, живо! — голос Олега бил по ушам, как если бы он специально выбрал самый неприятный тон, тот, что он обычно берег «на случай важных разговоров».
Ирина стояла у двери, ещё в пуховике, с сумкой в руках. Снег на воротнике не успел растаять — она только вошла. На улице декабрь, предновогодняя суета в городе уже началась, гирлянды висят на каждом магазине, а у них дома — свой личный ад.
— Олег, ты можешь перестать кричать? — она устало стянула перчатки. — Я только из больницы. Сутки на смене. Дай хотя бы раздеться.
— Мне плевать на твои смены! — он шагнул к ней, нахмурясь. — Сосед сказал, что приходил курьер с документами. Что там? Чего ты скрываешь? Опять что-то мутное?
— Документы по наследству. Я говорила тебе. Завтра должны привезти вторую часть.
— По наследству… — он протянул это слово так, будто пробует его на вкус. — Значит, ты опять что-то решила от меня утаить. Знаешь, что самое смешное? Ты уверена, что у тебя получится.
Ирина бросила сумку на стул, сдерживая раздражение.
— Я ничего не скрываю. Завещание вступает в силу через шесть месяцев. Дом — мой. Я тебе это уже объясняла.
Олег фыркнул и отвернулся к окну.
— Ты мне мозги не компостируй. Мы — семья. Значит, всё общее. И дом тоже. Не начинай эту чушь снова.
— Это не чушь, — тихо сказала она. — Это закон.
Он резко развернулся.
— Да мне плевать! Ты не понимаешь, что делаешь? Ты специально хочешь унизить меня, да?
Она глубоко вздохнула.
— Я хочу, чтобы меня уважали.
— Уважали… — он передразнил. — Да кто тебя не уважает? То, что я прошу ключи, — это неуважение?
— Нет. То, что ты орёшь, не выслушав — вот это неуважение.
Он замолчал на секунду, будто переваривая её слова, а потом усмехнулся, но без радости — так, в уголок губ, зло.
— Ладно. Давай по-другому. У нас на выходных сбор с ребятами. Ну там, по-мужски посидеть. Стас после развода до сих пор ходит как тень. Мы думали — поехать на твою дачу. Так что давай — ключи.
— Никуда вы не поедете. Даже не обсуждается.
— Почему это? — он шагнул ближе. — Это что, теперь надо у тебя разрешения спрашивать, да?
— Да, — спокойно сказала она. — Это мой дом. Мне нужно туда поехать самой. Там куча дел. И он вообще не для пьянок.
Олег хлопнул ладонью по стене рядом с её плечом.
— Ты нормальная? Новый год на носу! Мы хотели там посидеть, как люди! Да Стас без этого просто сойдёт с ума!
— Это не мой вопрос.
— А что твой вопрос? — он скривился. — Банки с вареньем расставлять? Какая же ты… — он оборвал фразу, но взгляд всё сказал.
Она отвернулась, чтобы не видеть этого выражения.
— Не начинай. Я устала. Я поеду туда сама. Точка.
— Это ты думаешь, что точка. А я тебе говорю — мы едем туда. С ключами или без них.
— Без, — сказала она и подняла сумку. — Потому что ключи у меня.
— Ирка, не беси меня.
— Я не бешу. Я объясняю.
Он замолчал, но его дыхание стало тяжёлым — как перед бурей.
И тут телефон Ирины завибрировал. На экране — «Мама Олега».
Она ответила.
— Ириша, здравствуй, милая! — непривычно весёлый голос Нины Фёдоровны сразу заставил её насторожиться. — Слышала, тебе дом достался! Поздравляю! Как вовремя, прямо к Новому году!
— Спасибо.
— Так вот, Олежек рассказывал, что у нас тут намечается посиделка. Прекрасная идея! Дом — он же теперь общий, семейный. Ты не против, если мальчики съездят? Там ничего делать не надо, развеять голову — это важно.
— Нина Фёдоровна, дом не общий. И там не всё так просто…
— Да брось! — перебила свекровь. — Раздуваешь из мухи слона. Мужикам что нужно? Тепло, место для мангала и чтоб никто в уши не жужжал. Ты им дай ключи, а они сами разберутся. Олежек у меня всегда был хозяйственный.
Ирина чуть не подавилась воздухом.
— Хозяйственный?..
— Конечно! Он у меня всё может! И починить, и прибрать, и стены покрасить!
Ирина вспомнила, как этот «хозяйственный» не мог вкрутить лампочку, пока она сама не сходила в магазин за отверткой.
— Я подумаю, — выдавила она.
— Не думай слишком долго, — сказала свекровь таким тоном, от которого у Ирины скулы свело. — Женщина должна поддерживать мужа, особенно в трудные моменты. Тем более перед Новым годом. Семья — это главное.
Ирина отключила звонок.
Олег смотрел на неё с торжествующей ухмылкой.
— Ну? Мама сказала, что можно.
— Мама много чего говорит, — Ирина прошла мимо него на кухню. — Мама не владеет этим домом.
— Ты чё, умная стала? — он шагнул следом. — Всё, хватит! Я завтра собираю ребят, и мы едем. Можешь не устраивать сцен.
Она слышала, как внутри неё что-то щёлкнуло. Как будто тонкая нить натянулась до предела.
— Если ты завтра туда поедешь… — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я это так не оставлю.
— Ты мне угрожаешь? — он хмыкнул. — Ирка, не позорься. Ты сама знаешь — ты не такая.
Она ничего не ответила. Просто повернулась и ушла в комнату, закрыв дверь.
Но ночью разбудил звонок. На экране — «Баба Шура». Соседка тёти Веры. У неё голос всегда был ровный, спокойный. Но сейчас — тревожный.
— Ириша, детка, у тебя что там происходит? Тут человек десять приехали. Молодые, шумные, уже разобрали бутылки, музыку рубанули такую, что у меня стёкла дрожат! Говорят — родственники. Я им сказала: «Хозяйки нет». А они мне: «Хозяин сказал можно». Это что, правда?
Ирина почувствовала, как из рук выпал телефон. Она подняла его дрожащими пальцами.
— Никакой правды. Я сейчас выезжаю. Пожалуйста, присмотрите, чтобы они ничего не подожгли.
— Постараюсь, родная. Но они мангал прямо на твоё крыльцо ставят! Там же доски сухие! Я им говорю — нельзя! А они смеются!
Ирина схватила сумку, куртку, ключи — и выскочила из квартиры. Олег спал в гостиной, разметавшись, как ни в чём не бывало.
«Иногда человек включает музыку так громко, чтобы не слышать, как рушится его собственная жизнь.»
В маршрутке она звонила Олегу раз десять. Он не брал трубку. Она написала сообщение:
«Убирайся немедленно. Ты на чужой территории. Это моя собственность.»
Ответа не было.
Три часа дороги казались вечностью. За окном — снежная каша, серые дома, редкие гирлянды на окнах. Люди готовятся к празднику. Все — кроме неё.
Когда она подошла к улице, где стоял дом тёти Веры, сердце уже билось где-то в горле.
И она увидела.
Кошмар.
Куча мусора во дворе. Пластик, бутылки, окурки. Мангал, поставленный прямо на деревянные доски, которые уже начали темнеть от жара. Колонка орёт так, что у неё заложило уши. На лавочке трое мужиков, от которых разило перегаром. Среди них — Олег. Рядом — его брат.
Ирина вошла во двор, подошла к колонке и выключила её.
Тишина, как пощёчина.
— О! Хозяйка пришла! — заржал Станислав. — Ирка, наливай! Мы тут человека спасаем от тоски!
— Убирайтесь, — сказала она тихо.
Олег поднялся, пошатываясь.
— Ир, ты чего? Мы только начали. День тяжёлый, Новый год скоро, настроение надо поднять.
— Уходите, — твёрдо повторила она. — Все. Сейчас же.
— Слышь, брат, — Станислав ткнул Олега локтем. — У тебя жена вообще забыла, кто в доме командует.
— Станислав, замолчи, — сказала Ирина. — Это не ваш дом.
— По закону — наш! — выкрикнул он.
— По закону — мой, — её голос стал ледяным. — У меня документы. А у вас — ничего.
— Ты мне угрожать будешь? — Олег сделал шаг к ней. — Ты что творишь? Людей принижаешь при мне!
— Ты себя принижаешь, — сказала она. — Когда ведёшь себя как… — она сдержалась. — Незаконно находящийся здесь человек.
Он попытался схватить её за рукав. Она отдёрнула руку и достала телефон.
— Я вызываю полицию.
— Ты не посмеешь! — выкрикнул Олег.
Она нажала зелёную кнопку.
— Алло, полиция? Да. На моей собственности находятся посторонние. Адрес…
Лица всех «гостей» поменялись.
— Ирка, да ты чокнутая! — заорал Станислав. — Зачем так жёстко?!
— Потому что по-другому вы не понимаете.
Она отключила телефон.
— У вас десять минут.
Худой парень в грязной футболке вскочил:
— Всё, пацаны, я валю. Мне судимость не нужна.
Следующие пять минут были сумбуром: мат, грохот, суета. Мангал швырнули в багажник. Бутылки скинули в пакеты. Мусор так и оставили.
Олег подошёл к ней почти вплотную. Лицо перекошено.
— Ты пожалеешь. Я тебе клянусь.
— Нет, Олег, — она посмотрела ему в глаза. — Это ты пожалеешь. Но позже.
«Самое страшное — это не когда человек кричит. Самое страшное — когда он понимает, что кричать уже бесполезно.»
Он бросил ей под ноги связку ключей и ушёл, хлопнув дверцей машины так, что стекло задребезжало.
Через час приехал участковый, записал показания, выслушал бабу Шуру. Сказал, что она всё сделала правильно.
Когда ночь опустилась на деревню, Ирина сидела на крыльце, среди мусора, и смотрела на дом. Он пах дымом, холодом и чужими людьми. Она медленно начала убирать двор, пока руки не стали неметь от холода.
Но она работала.
Потому что это — её.
Её дом. Её жизнь. Её ответственность.
И впереди — Новый год. Новый, другой, без привычного унижения.
«Иногда всё разрушается специально, чтобы ты наконец смогла это построить по-новому.»
Ночь в деревне была тихой — настолько, что даже шаги по снегу казались громкими. Ирина, укрывшись в старом тёткином доме под двумя одеялами, почти не спала. То выныривали из памяти голоса из двора, то перед глазами снова вспыхивали злые глаза Олега. Под утро она наконец провалилась в тяжёлый, прерывистый сон и проснулась уже в серых декабрьских сумерках.
Телефон был забит сообщениями.
От Олега:
— «Мы поговорим. Не думай, что всё так просто.»
От свекрови:
— «Ты мне Олежку сломала! Верни всё назад!»
От незнакомого номера:
— «Ты зря это сделала. Станислав»
Она удаляла одно за другим, пока экран не очистился.
В кухне пахло пылью и старым деревом. Она вскипятила воду в чайнике, села за стол и впервые за много месяцев ощутила странное спокойствие. Тяжёлое, но своё.
И тут — стук в дверь.
Сильный, короткий, требовательный.
Ирина вздрогнула.
— Кто там? — спросила она, стараясь звучать уверенно.
— Это я.
Голос Олега.
Она медленно подошла, но дверь не открыла.
— Что тебе нужно?
— Поговорить.
— У нас нечего обсуждать.
— Не неси чушь, — раздражённо бросил он. — Открой, мне холодно.
— Можешь погреться в машине.
— Ир, хватит цирка. Открой.
Она молчала. Дверь скрипнула — он надавил на ручку, словно проверяя, не передумала ли она. Цепочка выдержала.
— Ирка, мы не можем вот так. Я… — он запнулся. — Я перегнул вчера. Окей? Хватит дуться. Давай нормально поговорим.
Она закрыла глаза. Как много раз она слышала такое…
— Говори отсюда. Я открою только цепочку.
Он тяжело выдохнул.
— Ладно.
Она чуть приоткрыла дверь.
Олег стоял на крыльце, в куртке нараспашку — видимо, выскочил в спешке. Лицо помятое, глаза красные.
— Ты устроила такой спектакль… — начал он, но, увидев её взгляд, резко сменил тон. — Ладно, всё. Я не хочу ругаться. Слушай… может, вернёмся в город, сядем, поговорим по-человечески? Ну… Новый год скоро. Ты хочешь встречать его одна?
— Хочу — спокойно сказала она.
Он моргнул.
— Ир… ну ты чего? Я же по-доброму. Давай без этих… твоих заморочек.
— Без каких?
— Ну ты понимаешь.
Она на секунду прикрыла глаза. Опять это — будто она слишком много чувствует, слишком много думает, слишком много требует.
— Олег, — тихо сказала она. — Уезжай. Мы уже всё сказали. Ты нарушил границы столько раз, что мне нечего обсуждать.
Он вздрогнул, как от пощёчины.
— Это дом! Дом, твою мать! Можно подумать, я кого-то убил! Ты просто психанула! Обычный выезд мужиков посидеть!
— Ты не спросил меня, — сказала она. — Ты знал, что мне важно это место. Очень важно. А ты плюнул на это.
— Господи, опять эта драматизация…
— Уезжай.
Он прищурился.
— Значит так. Ты думаешь, что стала крутой, да? Дом получила — и сразу корона. Но учти: если ты решишь разорвать всё так — я просто уйду. И не вернусь. Ты это понимаешь?
— Да.
Его лицо перекосилось.
— Серьёзно? Ты даже не пытаешься…
— Нет.
— Ир… — он сделал шаг ближе. — Ирка, пожалуйста. Ну давай нормально. Я… — он сжал кулаки. — Я не хочу всё это вот так.
Она смотрела на него без злости. Только с усталостью.
— Я тоже не хочу скандалов. Поэтому — уезжай сейчас. Пока всё ещё спокойно.
Он постоял секунду, две. Потом резко дёрнул плечом, развернулся и ушёл, громко спускаясь с крыльца. Двигатель его машины взревел, и она уехала, вздымая снег.
Ирина закрыла дверь и медленно, очень медленно выпустила воздух.
«Свобода приходит не тогда, когда ты уходишь. А когда перестаёшь бояться остаться одна.»
В город она вернулась вечером. В квартире было тихо, почти стерильно. Ни его вещей, ни его запаха, ни его привычных разбросанных по дому носков — ничего. Она подошла к окну, посмотрела на двор, где уже зажгли гирлянды на небольшом ёлочном каркасе, который дворник поставил вчера.
В дверь постучали. Она вздрогнула, подошла.
На пороге стояла свекровь.
Не ожидая приглашения, она ворвалась в квартиру.
— Ну здравствуй, хозяйка наследства! — начала она с того самого, язвительного. — Ты, значит, решила моего сына выставить, да?
— Он сам ушёл, — спокойно сказала Ирина.
— Сам? — свекровь охнула. — Ты его вынудила! Мальчик убит! Ты понимаешь, что он переживает?! А ты что? Чемоданы под дверь! Как собаку!
— Нина Фёдоровна, — Ирина устало присела на стул. — Послушайте. Я никого не выставляла. Он сам всё сделал. Сам выбрал себя. Не нас. Не семью. Себя.
— Да что ты понимаешь в семье?! — воскликнула свекровь. — Семью надо терпеть! Надо уступать! А ты? Ты всё разрушила!
Ирина посмотрела на женщину перед собой — нервную, злую, но в её глазах мелькнуло что-то ещё. Страх. Паника. Потеря контроля.
— Знаете, — сказала Ирина. — Я тоже так думала. Что надо терпеть. Восемь лет терпела. И что? Он уважает меня? Нет. Я была удобной. Но всё, что произошло с домом… это точка.
— Дом… дом… всё у тебя про дом! — свекровь вышла из себя. — Мелочность какая! Эти ваши современные женщины… всё делите! А мужиков нормальных днём с огнём не найдёшь!
Ирина чуть усмехнулась.
— Мужик, который ломится на чужую собственность с пьяной компанией — не находка.
Свекровь покраснела.
— Ты думаешь, он плохой? Это ты его довела! Ты! Ты на него нажаловалась в полицию! На своего мужа! С ума сошла!
Ирина не выдержала.
— Он нарушил закон.
— Закон тебе важнее?! — свекровь всплеснула руками. — А семья?! А отношения?!
— Если отношения строятся на нарушениях, — тихо сказала Ирина, — то они не стоят ни копейки.
Свекровь еще минут десять кричала, обвиняла, грозила. Потом, потрясённая тем, что Ирина не поддалась ни единому давлению, ушла, хлопнув дверью.
Ирина сидела молча, пока не пришло ощущение полной тишины.
«Иногда, чтобы выбраться из лабиринта, нужно перестать слушать тех, кто сам в нём заблудился.»
После этого всё и началось.
Звонки.
Сообщения.
Попытки встретиться.
Уговоры.
Манипуляции.
Олег то просил прощения, то обвинял, то угрожал, то снова просил. Он менял тактику каждый день.
Ирина отвечала только короткими фразами:
— «Мы закончили».
— «Я подала на развод».
— «Не приходите без предупреждения».
Он пришёл всё равно.
Один раз — с цветами.
Второй — с бутылкой вина.
Третий — с мольбами.
Она не открывала.
И однажды он сорвался.
— Ты думаешь, что я это так оставлю? Ты думаешь, я буду сидеть и смотреть, как ты меня вычеркиваешь? — орал он в домофон. — Я имею права! Права, слышишь?!
Она отключила звук.
И больше не подходила к двери.
Документы на развод она подписала через месяц. Он не сопротивлялся — то ли устал, то ли понял, что ничего не изменить.
Но это было не концом. Не настоящим.
Настоящий конец случился позже.
Это был день, когда она поехала в дом — уже почти перед самым Новым годом. Она купила маленькую искусственную ёлку, пару гирлянд, коробку свечей. Хотела создать уют. Хотела почувствовать, что этот дом теперь живой.
Баба Шура встретила её у ворот.
— Ой, Ириша, как хорошо, что ты приехала! Тут вчера твой приходил.
Ирина застыла.
— Кто?
— Олег. Поздно вечером. Я ему сказала: «Ириша не приедет». А он: «Мне надо просто посмотреть». Я ему не разрешила заходить. Так и стоял у калитки. Минут пятнадцать.
— И что он делал?
— Молчал. Смотрел на дом. А потом сказал: «Передайте ей, что я понял». И ушёл.
Ирина молчала.
— Может, разговор у вас будет? — осторожно спросила баба Шура. — Всё-таки столько лет вместе…
— Нет, — тихо сказала Ирина. — Разговора не будет.
Она зашла во двор. Снег лёг ровным слоем, будто скрывая пепел и грязь, которые были здесь тогда. Дом стоял тихо, спокойно. Как будто ждал её.
Внутри было холодно. Она протопила печку, поставила ёлку, повесила гирлянды. За окнами сгущались сумерки.
Телефон завибрировал.
Сообщение от Олега.
— «Спасибо, что не впустила меня тогда. Если бы впустила — всё бы повторилось.»
— «Я понял, что не уважал тебя. Потому что не уважал себя.»
— «Я теперь живу у матери. Херово живу, если честно.»
— «Но виню только себя.»
— «С новым годом тебя. Ты сильная. И ты была права.»
Ирина долго смотрела на экран.
И не ответила.
Она поставила телефон на стол, заварила чай, вышла на крыльцо и вдохнула морозный воздух. С неба падал лёгкий снег — тихо, мягко.
«Иногда, чтобы получить свою жизнь обратно, нужно потерять всё, что тянуло вниз.»
Она смотрела на небольшой огонёк гирлянды в окне и думала, что впервые за много лет встретит Новый год одна — и не боится этого. Наоборот. Она впервые была спокойна.
Дом стоял рядом — её дом. Не место скандалов, не повод для конфликтов, не поле боя.
Просто дом.
Просто опора.
Просто начало.
Она закрыла глаза, прислонилась к холодной деревянной стойке на крыльце и тихо сказала:
— Тётя Вера, спасибо.
И впервые за долгое время почувствовала, что всё впереди действительно можно построить заново — по-своему, спокойно и честно.
Жена второго сорта