— Ты вообще слышишь, что я говорю, Марина? Эта квартира не может быть только твоей!
Игорь стоял посреди кухни в мятой футболке, с красными глазами, будто не спал всю ночь. За окном сыпал мокрый декабрьский снег — тот самый, который ложится тяжёлой кашей и предвещает, что Новый год близко, но радости от этого никакой.
Марина медленно поставила кружку на стол и повернулась к нему.
— Слышу. И слышу это уже неделю, — сказала она ровно. — Но повторять одно и то же бессмысленно.
— Бессмысленно?.. — он дернулся. — Да я…
— Не кричи, — перебила она. — У нас стены тонкие.
Игорь сжал кулаки, сделал шаг к ней, потом остановился и нервно провел ладонью по волосам.
— Ну скажи ты сама: это нормально? Я муж, а как посторонний тут живу. Мать тоже не понимает, почему ты упёрлась.
Марина тихо выдохнула.
— Потому что это моя квартира. Моя. И точка.
— Да что ты всё “моя” да “моя”! — рявкнул он. — Мы семья или нет?
Она закрыла глаза, будто считала до трёх.
— Ты хочешь начать сначала? Ладно. Давай тогда вспомним, как всё было.
Он промолчал. Но рот его дрогнул — то ли от злости, то ли от страха.
Марина подняла взгляд. Комната казалась теснее обычного: на спинке стула висел чужой пуховик, на подоконнике стояла какая-то тряпичная сумка, а на столе поблёскивала ложка, которой утром пользовалась Анна Ивановна. Раньше кухня была её крепостью — тихой, аккуратной, пахнущей кофе и спокойствием. Теперь же казалось, что она живёт в чьем-то проходном дворе.
— Давай честно, — сказала Марина. — Месяц твоя мама живёт у нас, и всё становится только хуже.
Игорь вскинул голову.
— Ей просто тяжело! У неё пенсия копейки. Зима. Ты хочешь, чтобы она скиталась по съёмным жильям перед Новым годом?
— Я хочу, чтобы она уважала мой дом, — холодно ответила Марина.
В этот момент дверь на кухню приоткрылась, и Анна Ивановна просунулась внутрь, как будто стояла за ней уже давно.
— Я вас не подслушивала, — сказала она с натянутой улыбкой. — Просто слышала громкие голоса. Что опять?
Марина отвернулась, не желая даже смотреть.
Игорь поднял подбородок:
— Мы разговариваем, мама. Всё в порядке.
— В порядке, — хмыкнула та. — Когда женщина начинает делить на «моё» и «твоё» — ничего в порядке нет.
Марина повернулась, медленно, слово за словом, отчеканив:
— Это моя квартира. Моя ответственность. Моё наследство.
Анна Ивановна не замедлила ни секунды:
— Наследство — хорошо. А семья — лучше. Ты не забывай, доченька.
Марина стиснула зубы. Ответить хотелось так, чтобы стены дрогнули, но она сдержалась.
Когда свекровь ушла, Игорь сел на табурет, уткнулся в ладони.
— Ну зачем ты так с ней?.. Перед Новым годом… Она же старается.
— Стараться — это помогать, а не командовать, — сказала Марина. — Она переставляет мои вещи, мнёт мои документы, делает замечания про мои шторы, мою посуду, мою работу. Ты вообще мне муж или контролёр от родительского комитета?
Игорь резко вскинул голову:
— Да сколько можно! Ты сама довела её!
— Я? — улыбка у Марины вышла кривой. — Это я сказала тебе, что нужно оформить совместную собственность? Это я предлагала «разделить всё честно»? Или это она нашла в моём столе документы на квартиру?
Игорь промолчал.
Марина шагнула ближе. Говорила тише, но от каждого слова воздух густел.
— Ты хоть понимаешь, что происходит? Меня мягко, аккуратно, под видом семьи выдавливают из собственного дома. Сначала замечание, потом придирка, потом разговоры про доверенность, теперь — про доли… Что дальше?
Игорь тихо пробормотал:
— Ты всё утрируешь…
Она ударила пальцами по столешнице.
— Нет, Игорь. Я впервые в жизни ничего не утрирую.
Анна Ивановна опять маячила в дверях:
— Может, чайку хотите?
Марина повернулась к мужу.
— Видишь? Ты хоть раз ей сказал: «Мама, не вмешивайся»?
Он закусил губу, но промолчал.
Марина усмехнулась:
— Вот именно.
Она взяла свою кружку и ушла в комнату, хлопнув дверью. Не громко, но отчётливо.
Вечером, когда квартира уже темнела, а за окном мокрый снег превращался в грязный дождь, Марина сидела у стола и листала в телефоне объявления о съёмном жилье. Просто смотрела, сравнивала цены — не потому что собиралась уйти, а чтобы понять, сколько стоит тишина.
Игорь зашёл, немного смущённый.
— Ты… ищешь квартиру?
Марина не подняла глаз.
— Спокойствие. Я ищу спокойствие.
Он сел на край кровати.
— Марина, ну давай без драм. Новый год скоро. Люди друг другу подарки покупают, а мы тут…
— А мы тут, — повторила она. — Мы тут живём так, как будто я должна благодарить, что они вообще в моей квартире не стены перекрасили.
Игорь напрягся.
— Да что ты всё про «моё», «моё»? Мы же вместе живём!
Она подняла голову.
— Но решение пытаешься принять ты. И твоя мама. А я — просто приложение.
Он сел ближе, попытался взять её за руку. Она убрала.
— Марина, давай поговорим нормально…
— Мы говорим нормально. Но ты не слышишь.
Он опустил плечи.
— Мне нужно, чтобы ты доверяла мне.
— А мне нужно, чтобы ты не трогал то, что принадлежит мне, — коротко отрезала Марина. — И чтобы ты сказал своей матери держаться в рамках.
Он нахмурился:
— Опять ты за своё…
Марина медленно закрыла телефон и положила его на стол. Смотрела прямо, жёстко, без колебаний.
— Игорь. Выбери: либо ты спрашиваешь, что я чувствую, либо ты продолжаешь слушать маму. Одновременно — никак.
Он побледнел.
— Ты что, ставишь мне ультиматум?
— Нет, — спокойно ответила она. — Это жизнь ставит. Я просто честно называю вещи своими именами.
Через час Игорь ушёл на кухню. Марина слышала, как он тихо разговаривает с матерью. Слова были приглушённые, но тон — знакомый. Тон человека, который не хочет скандала, но ещё меньше — брать ответственность.
Марина сидела в темноте и думала: как они дошли до такого? Где в их спокойной, обычной жизни случился надлом? Может, в тот момент, когда Игорь впервые сказал, что чувствует себя «квартирантом»? Или когда он позволил матери остаться «на пару дней»? Или когда не нашёл в себе смелости сказать ей: «Мама, хватит»?
Марина знала: это не один момент. Это тысячи мелких трещин, которые сошлись в одну, почти невидимую… но смертельную для отношений.
Она закрыла глаза и услышала знакомую фразу из кухни:
— «Ну ты же понимаешь, сынок… Женщина без контроля — это беда. Нельзя так всё ей отдавать…»
Марина поднялась, подошла к двери, прислонилась лбом к косяку.
«Они меня не слышат. Вообще не слышат.»
На следующий день Марина проснулась раньше всех. Тишина была настолько плотной, что казалось — можно рукой потрогать. Она заварила кофе, сделала один глоток и горько усмехнулась: в квартире опять пахло не её жизнью.
И когда Игорь вышел в коридор, сонный, помятый, она впервые сказала то, что копилось давно:
— Игорь, если так пойдёт дальше, мы Новый год будем встречать уже не вместе.
Он моргнул.
— Ты… серьёзно?
— Абсолютно.
Он открыл рот, но тут в коридоре появилась мать — уже в халате, уже с выражением лица «я всё слышала».
— Что значит «не вместе»? — спросила она.
Марина посмотрела прямо ей в глаза.
«Это значит, что я больше не позволю никому делать из меня дурочку.»
Анна Ивановна вскинулась:
— Ты с ума сошла! В декабре такие слова говорить! Какой Новый год без семьи?
Марина медленно подняла кружку.
— Новый год без вашей манипуляции — прекрасный праздник.
И ушла в комнату.
За спиной слышала, как мать шипит что-то Игорю. Как он оправдывается. Как хлопают двери. Но Марина больше не вслушивалась. Внутри всё уже приняло форму — твёрдую, окончательную.
Марина сидела на краю кровати и смотрела на свою ладонь, будто пыталась понять: дрожит она от страха или от злости. За дверью снова шёл тихий разговор — одинаково липкий, как всегда. Тон свекрови уверенный, давящий. Тон Игоря — сбивчивый, виноватый, почти детский. И всё это стало настолько привычным, что у Марины внутри щёлкнуло что-то, что давно должно было щёлкнуть.
Когда она вышла на кухню, Игорь вскочил, будто ждал её.
— Марин… давай… ну… — он запнулся. — Давай не будем доводить до крайностей. Скоро Новый год. Декабрь же. Давай просто переждём.
Марина взяла из шкафа стакан, медленно налила воды. Сделала глоток. Посмотрела на Игоря.
— Переждать — это ты называешь «жить, как будто меня здесь нет»?
Он вздохнул:
— Я просто хочу мира. Перед праздниками — хотя бы его.
Анна Ивановна встряла моментально:
— И правильно. Перед праздником ссориться — плохая примета. Вот у нас с покойным отцом Игоря так было: как поругаемся — потом всё в семье наперекосяк…
Марина поставила стакан так резко, что стекло звякнуло.
— С вами уже давно всё наперекосяк. С того дня, как вы решили, что можете решать за меня, как мне жить в моей квартире.
Анна Ивановна фыркнула:
— Ой, опять за своё. Ты бы ещё табличку на дверь повесила: «только для Марины». Хотя, может, и повесишь…
Марина медленно повернулась к ней:
— С удовольствием бы повесила. Чтобы лишние люди понимали правила.
Казалось, свекровь вот-вот взорвётся. Но взорвался Игорь.
— Да что ты постоянно задеваешь её?! — он крикнул так резко, что даже сосед сверху топнул по батарее. — Ты что хочешь — чтобы она ушла? В такую погоду? Перед Новым годом?!
Марина вздохнула:
— Я хочу, чтобы она перестала лезть. Всего лишь.
Анна Ивановна прищурилась:
— Я-то уйду. Я сильная. А вот сын твой куда пойдёт? Опять в съёмной комнате? После всего, что он вложил в эту семью?
Марина дернулась.
— А что он вложил? Скажи. Что именно?
Анна Ивановна вскинула подбородок:
— Сын мой — мужчина. Сам факт, что он рядом — уже вклад.
Марина рассмеялась. Холодно, без тени тепла.
— Великолепно. Значит, мужчина — это просто факт присутствия? Сидит на стуле — уже герой?
Игорь вскочил, хлопнул ладонью по столу.
— Да что ты хочешь от меня?! Чтобы я выгнал мать? Чтобы я ради тебя стал сволочью?!
Марина подошла ближе. Голос дрожал не от страха.
— Я хочу, чтобы ты стал мужем. Хотя бы раз. Чтобы ты сказал: «Мама, остановись». Но ты этого не делаешь. И не сделаешь.
Он отвернулся.
— Ты… ты слишком требовательная…
— Нет, Игорь, — Марина покачала головой. — Я просто хочу жить в своём доме.
«А вы хотите этот дом забрать.»
Анна Ивановна всплеснула руками:
— Да кому он нужен! Да хоть забирай его себе, на здоровье! Мы просто хотим, чтобы всё было честно! Чтобы сын не оказался на улице, если ты вдруг решишь…
Марина перебила:
— Я никого на улицу не выгоняю. Но я и подписи под вашими бумажками не ставлю.
Анна Ивановна резко вскинулась:
— Так значит, ты думаешь, что я обманываю?!
— Я думаю, — Марина посмотрела прямо в глаза, — что вы давно решили, что я — удобная. Что можно зайти в мой дом, переставить мебель, вытащить мои документы и сказать, как мне жить. Игорь это позволил. Вы это почувствовали. И решили, что можно ещё.
Наступила тишина.
Вечером Марина ушла из дома — не хлопнула дверью, не сказала, куда идёт. Просто взяла пальто и вышла. Холодный влажный декабрьский воздух ударил в лицо. Двор был серый, старые гирлянды на подъездах моргали усталыми огнями, будто тоже хотели отдохнуть.
Она шла и думала: а ведь на самом деле всё давно кончено. Игорь не станет на её сторону. Он не может. Он слишком мягкий, слишком зависимый от матери, слишком привык быть между двух огней. И всегда выбирал тот, что теплее — материнский.
Она дошла до круглосуточного кафе. Села у окна. Заказала чай.
Телефон загорелся: Игорь.
Она не ответила.
Через две минуты — снова. Потом ещё. Потом сообщение: «Где ты? Мы волнуемся».
Мы.
Марина усмехнулась.
Когда она вернулась домой, было уже после одиннадцати. В коридоре пахло жареными котлетами — чужим запахом, который Марина ненавидела.
Игорь выбежал к ней, будто спасать собирался:
— Ты где была? Марин! Ну зачем ты так? Ты же знаешь… я переживаю…
Она спокойно сняла пальто.
— Я не обязана вам отчитываться.
Анна Ивановна появилась следом:
— А мы тут с ума сходим! Женщина должна хотя бы предупредить, когда уходит!
Марина посмотрела на них обоих.
— Я никому ничего не должна.
Игорь пошёл к ней, протянул руки, будто хотел обнять:
— Давай не будем ругаться… Перед Новым годом… ну пожалуйста…
Она отступила. Эти слова «перед Новым годом» звучали, как будто праздник — волшебный антисептик, который смоет все проблемы.
— Игорь, — сказала она тихо, — если бы в этой квартире меня хоть кто-то уважал… мы бы не ругались вообще.
Он открыл рот, но слова застряли.
Марина прошла в спальню и закрыла дверь.
Наутро она проснулась от резкого стука в дверь комнаты.
— Марина! — кричала свекровь. — Встань, поговорить надо!
Марина открыла дверь.
Анна Ивановна держала в руках какой-то лист.
— Я написала список того, что нужно по дому сделать. По-человечески. Ты посмотри — не всё же на сына сваливать!
Марина взяла лист. Прочитала первые пункты:
«— вынести мусор,
— помыть пол в коридоре,
— переставить шкаф,
— разобрать твой стол — слишком бардак,
— оплатить интернет,
— купить Игорю новую рубашку…»
Она подняла глаза.
— Вы серьёзно?
— Конечно! — гордо ответила свекровь. — Женщина должна заниматься хозяйством.
— В моём доме? — Марина уточнила.
— В семье, — поправила Анна Ивановна.
Марина порвала лист пополам. Потом ещё. И ещё. Медленно, не отводя глаз.
Свекровь побледнела:
— Ты… больная?
— Слава богу — уже выздоравливаю.
Игорь выскочил из комнаты:
— Что вы тут опять устроили?!
Марина не повысила голоса:
— Я сейчас скажу одно. И больше повторять не буду.
Каждый, кто живёт в этой квартире, живёт по моим правилам. Не нравится — дверь знаете.
Анна Ивановна упёрла руки в бока:
— Да я сама уйду! Но сына с собой заберу! Чтобы он не мучился с такой…
— Забирайте, — спокойно сказала Марина. — Чемодан стоит в коридоре.
Игорь застыл, будто его ударили.
— Марина… ты… ты что, серьёзно?..
— Абсолютно.
Он смотрел на неё, будто впервые увидел.
— Но… это же… Новый год скоро…
— Вот именно, — сказала она. — И я хочу встретить его без крика, без давления, без лжи и без постоянных попыток сделать из меня виноватую.
Анна Ивановна прошипела:
— Ну и живи одна! Посмотрим, как ты в январе запоёшь! Люди в одиночестве с ума сходят!
Марина улыбнулась.
«Хуже, чем жить с вами, — невозможно. Одиночество — отдых.»
Сборы заняли полчаса. Игорь метался, пытаясь одновременно и уговорить мать не кричать, и Марину — не гнать его.
— Давай поговорим после праздников, — умолял он. — Давай просто переждём…
Марина стояла у двери, держа пальто.
— Нет, Игорь. Ничего мы не переждём. Это не погода и не сезон. Это человек. И твой выбор. Не мой.
Он вскинул руки:
— Но я… я люблю тебя, Марина…
Она покачала головой:
— Любовь — это когда человек рядом, а не когда он прячется за маму.
Это был конец. Он понял. По глазам было видно.
Он взял чемодан, вышел, стоял в подъезде как чужой. Хотел что-то сказать, но Марина закрыла дверь. Медленно. Без злости. Просто — поставила точку.
Квартира погрузилась в такую тишину, что Марина почувствовала её кожей. Сняла пальто, прошла на кухню, посмотрела вокруг — и впервые за долгое время увидела свой дом.
Своё пространство.
Свою жизнь.
Она опустилась на стул и закрыла глаза.
Ни радости, ни боли — только освобождение.
Потом встала, подошла к окну. Снег валил крупными хлопьями. Декабрь. До Нового года — недели две. Люди на улице таскали пакеты с гирляндами, кто-то ругался на парковке, кто-то смеялся, кто-то спешил домой. Жизнь шла. И без неё не рушилась.
Марина улыбнулась впервые за очень долгое время.
И в тот момент она поняла главное.
«Оставить в прошлом тех, кто тебя не уважает — самый правильный подарок себе к Новому году.»
Она поставила чайник. Зажгла свет. Открыла окно — слышать, как падает снег.
И почувствовала: да, теперь ей действительно есть куда двигаться дальше.
Неадекватные люди