— Ты выгнал мою дочь-подростка из её комнаты спать на кухню на раскладушке, потому что приехал твой друг с женой и им надо где-то уединиться? Ты сказал девочке, что она должна уступить взрослым дяде и тете? Ты в своем уме? Это её дом, а не ночлежка для твоих приятелей! Вышвыривай своих гостей сию же минуту, и сам катись за ними следом! Я не позволю унижать своего ребенка! — голос Марины был негромким, но в нём скрежетала сталь, от которой у нормального человека по спине побежали бы мурашки.
Она стояла в дверном проеме кухни, сжимая лямку сумки так, что побелели костяшки пальцев. Смена в больнице выдалась адской, сутки без сна, и единственное, о чем она мечтала, поднимаясь на свой третий этаж, — это горячий душ и тишина. Но реальность встретила её запахом дешевых сигарет, жареной свинины и стойким амбре перегара, висящим в коридоре плотным туманом.
Аня, четырнадцатилетняя дочь Марины от первого брака, сидела на краю продавленной брезентовой раскладушки, которую обычно хранили на балконе на случай приезда деревенской родни. Девочка поджала ноги в теплых носках под себя и куталась в старое пальто Марины. Её лицо было заплаканным, опухшим, но она старалась не смотреть на мать, уставившись в одну точку на линолеуме, где застыло жирное пятно от чего-то пролитого.
Олег сидел за кухонным столом, заваленным пустыми бутылками из-под пива и обглоданными куриными костями. Он был расслаблен, вальяжен и уже порядочно пьян. На нём была растянутая майка-алкоголичка, открывающая дряблые руки, и домашние тренировочные штаны с вытянутыми коленями. Он ковырял зубочисткой во рту, глядя на жену с выражением снисходительной усталости.
— Марин, ну чего ты начинаешь с порога? — лениво протянул он, выплевывая кусочек мяса на стол. — Люди с дороги. Витька — мой армейский кореш, сто лет не виделись. У него с Ленкой второй медовый месяц, романтика, все дела. Ну не класть же мне их в зале на диване, там пружина в бок впивается. А у Аньки кровать широкая, матрас ортопедический. Что ей, убудет одну ночь на кухне перекантоваться? Не сахарная, не растает.
Марина медленно перевела взгляд с мужа на дочь. Раскладушка стояла впритык к мусорному ведру, из которого торчали коробки от пиццы. Рядом гудел холодильник, излучая тепло задней стенкой прямо в лицо девочке. На табуретке, служившей прикроватной тумбочкой, лежал школьный учебник по биологии и телефон. Это выглядело не как временное неудобство, а как ссылка. Как место для прислуги, которой указали её истинное положение.
— Ты забрал у неё постельное белье? — спросила Марина, заметив, что дочь укрыта пальто.
— Ну а чем гостям укрываться? — искренне удивился Олег, потянувшись за недопитой бутылкой. — У нас всего два комплекта нормальных. Наш и её. Не свое же я им отдам, мы на нем спим. Анька молодая, кровь горячая, под пальто перебьется. Я ей сказал: учись гостеприимству, в жизни пригодится. А она, видишь ли, губы надула. Эгоистка растет, вся в твоего бывшего.
Аня всхлипнула, еще сильнее натянув воротник пальто на уши. Этот звук подействовал на Марину как удар хлыстом. Она бросила сумку на пол. Звук падения тяжелой кожи о плитку прозвучал как выстрел.
— Вставай, — сказала она дочери. — Иди в ванную, умойся. Сейчас мы вернем тебе твою комнату.
— Мам, не надо… — тихо прошептала Аня, наконец подняв глаза. — Они там… закрылись. Там музыка играет. Дядя Витя сказал, что если я буду шуметь, он выйдет и даст мне леща по-отцовски.
Марина почувствовала, как кровь отливает от лица, а в висках начинает стучать яростный молот. Олег же лишь усмехнулся, явно довольный «педагогическим» эффектом друга.
— Ну правильно Витька сказал, — кивнул он. — Уважение к старшим надо иметь. А то ишь, цаца какая. Комната у неё своя… В этой квартире пока я мужик, я решаю, кто и где спит. Гость — это святое. А вы, бабы, вечно драму на пустом месте раздуваете. Садись лучше, Мариш, штрафную накати. Витька коньяк привез, «Дагестан», вещь!
Марина подошла к столу вплотную. Она видела перед собой не мужа, с которым прожила три года, не партнера, не мужчину. Перед ней сидело существо, для которого понты перед собутыльником были важнее безопасности и достоинства ребенка. Он даже не понимал, что натворил. В его пьяной логике всё было стройно: он — хозяин прайда, принимающий другого вожака, а самки и детеныши должны знать свое место у порога.
— Ты сейчас серьезно? — спросила она очень тихо, глядя ему прямо в мутные глаза. — Ты считаешь нормальным, что твои пьяные друзья кувыркаются в кровати четырнадцатилетней девочки, пока она спит возле мусорного ведра?
— Ой, да не нагнетай ты! — Олег поморщился и махнул рукой, едва не сбив бутылку. — Какое «кувыркаются»? Люди отдыхают. Устали с дороги. Ты лучше бы закуску организовала, а то колбаса кончилась. Анька, слышь? Хватит ныть, порежь матери сыру, пусть поест.
Марина схватила тарелку с остатками колбасы и с силой швырнула её в раковину. Фарфор разлетелся на куски с резким звоном. Олег дернулся, пролив пиво на штаны.
— Ты больная?! — рявкнул он, вскакивая. — Ты че творишь, дура?!
— Я творю?! — Марина шагнула к нему, и в её глазах было столько холодной ненависти, что Олег невольно отступил назад, упершись поясницей в подоконник. — Ты привел в мой дом чужих людей. Ты унизил мою дочь. Ты заставил её чувствовать себя бездомной собакой в собственной квартире. И ты смеешь мне говорить про закуску?
— Это и мой дом тоже! — взвизгнул Олег, пытаясь вернуть контроль над ситуацией. — Я тут прописан! Имею право приводить кого хочу! А ты, если тебе что-то не нравится, можешь валить к своей мамаше вместе с прицепом!
— Отлично, — кивнула Марина. — Просто отлично. Значит, права качаем? Пропиской тычешь? Только ты забыл, Олег, одну маленькую деталь. Квартира куплена до брака. А прописка у тебя временная, до конца года. Чтобы ты на работу мог устроиться, на которую тебя все равно не берут.
Она развернулась и пошла к выходу из кухни.
— Ты куда? — настороженно спросил Олег, чувствуя, что привычный сценарий скандала, где он орет, а она плачет, сломался.
— Выселять оккупантов, — бросила она через плечо. — И тебя заодно.
— Не смей! — заорал он, бросаясь за ней. — Не позорь меня перед пацанами! Марина, стой! Я сказал, стой!
Но Марина уже не слышала. Она шла по коридору к двери, за которой когда-то была детская комната — светлая, уютная, с плакатами корейских групп на стенах. Теперь оттуда доносился грубый женский хохот и звон стаканов. Там, в святаяе девочки-подростка, чужие люди праздновали свою безнаказанность, уверенные, что «мужик решил».
Марина знала, что сейчас произойдет что-то страшное и необратимое. Но страха не было. Было только желание выжечь эту грязь каленым железом.
Марина не стала стучаться. Это было бы абсурдом — просить разрешения войти в комнату собственного ребенка, захваченную варварами. Она рывком опустила ручку двери. Замок не был заперт, видимо, гости были настолько уверены в абсолютной власти Олега над этим домом, что даже не позаботились о приватности.
Дверь распахнулась, ударившись о стену, и звук удара на секунду заглушил пьяный гогот. Картина, представшая перед Мариной, была настолько омерзительной в своей пошлой обыденности, что у неё перехватило дыхание. Воздух в комнате, обычно пахнущий ванилью и бумажными страницами книг, теперь был густым, тяжелым, пропитанным кислым запахом пота, дешевых духов и перегара. Казалось, даже стены впитали этот смрад.
На кровати Ани, той самой, которую они выбирали вместе, с ортопедическим матрасом и нежно-сиреневым постельным бельем, возлежали двое. Виктор, грузный мужчина с красным, лоснящимся лицом и заплывшими глазками, сидел, прислонившись спиной к изголовью. Его волосатая грудь, украшенная толстой золотой цепью, была обнажена, а живот нависал над одеялом как дрожжевое тесто. Рядом, хихикая и пытаясь прикрыть наготу простыней, полулежала его жена Лена — женщина с размазанной помадой и пергидрольными кудрями.
— Опа! — гаркнул Виктор, увидев Марину. Он даже не смутился, наоборот, его лицо расплылось в сальной ухмылке. — А вот и хозяйка! Олежек, твоя благоверная с инспекцией пришла! Марин, ну ты чего без стука? У людей тут, может, процесс интимный!
Лена прыснула в кулак, поправляя сползшую бретельку бюстгальтера. На полу валялись вещи Ани: её любимый плюшевый медведь был сброшен в угол, как ненужный хлам, школьный рюкзак валялся перевернутым, а на письменном столе, прямо поверх тетрадей, стояла початая бутылка коньяка и нарезанный лимон на грязной тарелке. Но самым страшным было то, что Виктор держал в руке любимую керамическую кружку дочери — ту самую, с нарисованным лисенком, которую Аня берегла как зеницу ока. Он стряхивал пепел прямо в неё.
В этот момент в Марине что-то оборвалось. Последняя нить терпения, удерживающая цивилизованного человека от первобытной ярости, лопнула с оглушительным звоном.
— Вон, — сказала она. Голос был тихим, но вибрирующим от напряжения.
— Чего? — Виктор нахмурился, перестав улыбаться. — Ты че, мать, берега попутала? Мы гости. Олег нас пригласил. Так что закрой дверь с той стороны и не мешай людям отдыхать.
В комнату вбежал запыхавшийся Олег. Он попытался встать между женой и кроватью, раскинув руки, как миротворец на линии фронта.
— Мариша, ну зачем ты так? — затараторил он, обливаясь потом. — Ребята устали, они же с поезда… Витек, ты не сердись на неё, она после дежурства, нервы ни к черту… Марин, пойдем на кухню, поговорим…
Марина не смотрела на мужа. Она смотрела на Виктора, который демонстративно, глядя ей в глаза, сделал глоток коньяка и снова стряхнул пепел в кружку с лисенком. Это был вызов. Плевок в лицо.
Она сделала два быстрых шага вперед, оттолкнула Олега так сильно, что тот отлетел к шкафу, и схватилась за край одеяла.
— Эй, ты че творишь?! — взвизгнула Лена, почувствовав неладное.
— Подъем! — рявкнула Марина и со всей силы дернула одеяло на себя.
Ткань затрещала. Одеяло вместе с простыней полетело на пол, обнажая рыхлые, потные тела гостей. Зрелище было жалким и отталкивающим. Лена завизжала, пытаясь прикрыться подушкой, Виктор матерно выругался, пытаясь схватить улетающую ткань, но не успел.
— Ты больная?! — заорал Виктор, его лицо налилось багровой кровью. — Я те щас втащу, овца! Олег, уйми свою бабу, пока я ей челюсть не свернул!
— Только тронь, — прошипела Марина. — Только попробуй встать с кровати, и я тебе глаза выцарапаю.
Она не остановилась. Схватив с пола джинсы Виктора, валявшиеся у кровати, она швырнула их в открытую дверь коридора. Следом полетело платье Лены, её колготки, мужская рубашка, пропитанная запахом дешевого табака. Вещи летели одна за другой, сопровождаемые истеричными воплями Лены и матом Виктора.
— Одежду в коридоре соберете! — кричала Марина, хватая со стула сумку Лены и запуская её туда же, в темный зев прихожей. Из сумки высыпалась косметика, покатившись по полу. — Чтобы духу вашего здесь не было через минуту!
— Олег! — ревел Виктор, путаясь в собственных ногах и пытаясь натянуть трусы под уничтожающим взглядом Марины. — Ты мужик или тряпка?! Твою жену лечить надо в дурке! Она гостей выгоняет!
Олег наконец опомнился. Он подскочил к Марине и схватил её за руки, больно сжав запястья.
— Прекрати! — заорал он ей в лицо, брызгая слюной. — Ты меня позоришь! Ты понимаешь, что ты делаешь?! Это Витя! Мы с ним в одной казарме спали! Ты сейчас же извинишься и пойдешь вон отсюда!
Марина посмотрела на руки мужа, сжимающие её запястья. В этот момент она поняла, что перед ней абсолютно чужой человек. Враг. Человек, который готов применить силу к ней, чтобы защитить комфорт этого потного, хамоватого борова.
— Отпусти, — сказала она ледяным тоном. — Иначе я закричу так, что соседи вызовут наряд. И тогда твой Витя поедет ночевать в обезьянник, а не в гостиницу.
Олег, увидев в её глазах бешеную решимость, разжал пальцы.
— Ты сумасшедшая… — прошептал он с ненавистью. — Истеричка. Ты мне всю жизнь испортила.
Тем временем Виктор и Лена, кое-как прикрывшись остатками одежды, уже пятились к выходу из комнаты. Их наглость испарилась, сменившись злобной, крысиной паникой. Им было неуютно, холодно и унизительно стоять полуголыми перед этой разъяренной женщиной, которая, казалось, стала выше ростом и заполнила собой все пространство.
— Валите отсюда, — Марина пнула ногой кроссовок Виктора, который он не успел надеть. Тот отлетел в коридор. — И кружку поставь. Живо.
Виктор, скрипнув зубами, с грохотом опустил кружку на стол.
— Мы уйдем, — прохрипел он, тыча в Марину толстым пальцем. — Но ты, Олежка, знай. С такой бабой тебе не жить. Я бы её на месте придушил. Поехали, Ленка. В этой халупе делать нечего, тут психами воняет.
Они вывалились в коридор, продолжая осыпать Марину проклятиями. Марина осталась стоять посреди оскверненной детской. Её трясло, но не от страха, а от адреналина. Она посмотрела на скомканное белье на полу, на пепел в любимой кружке дочери и поняла: это еще не конец. Главная битва — с предателем, который все еще стоял в дверном проеме, — была впереди.
Коридор превратился в поле боя, где главным оружием стали не кулаки, а унижение. Витя и Лена, пыхтя и чертыхаясь, натягивали одежду. Лена прыгала на одной ноге, пытаясь попасть в штанину джинсов, и при этом не переставала верещать, как сирена пожарной тревоги. Витя, пунцовый от ярости и стыда, застегивал рубашку не на те пуговицы, отчего его живот комично выпирал в перекошенный проем.
— Ты за это ответишь, слышишь?! — визжала Лена, размазывая тушь под глазами. — Психопатка! Мы на тебя заявление напишем! За нападение! За порчу имущества!
— Пиши, — холодно отозвалась Марина. Она стояла в дверях детской, скрестив руки на груди, как непреодолимый бастион. — Только не забудь указать, что вы вломились в квартиру, где прописан несовершеннолетний ребенок, и устроили пьянку в его спальне. Опека будет в восторге.
Олег метался между женой и друзьями, напоминая побитую собаку, которая не знает, к кому ластиться — к хозяину или к случайному прохожему с колбасой.
— Витек, братан, ну ты погоди… — заискивающе бормотал он, пытаясь подать другу куртку, которую Марина сбросила с вешалки на пол. — Не слушай ты её, у неё климакс, наверное, или ПМС… Щас я все улажу. Марин, ну хватит уже! Ты же видишь, людям уйти надо, дай им хоть одеться по-человечески! Извинись немедленно!
— Извиниться? — переспросила Марина, и её бровь поползла вверх. — За что? За то, что прервала оргию в комнате своей дочери?
— Какую оргию?! — взревел Виктор, наконец справившись с рубашкой. Он шагнул к Марине, нависая над ней всей своей тушей. От него разило кислым потом и дешевым коньяком. — Мы культурно отдыхали! Олег — хозяин, он нас пригласил! А ты кто такая? Приживалка? Да если бы не Олежка, ты бы с голоду сдохла со своим прицепом!
— Рот закрой, — тихо сказала Марина. Она не отступила ни на шаг. — Ты находишься в моем доме. Моя квартира, моя ипотека, которую я плачу. Олег здесь никто. У него даже ключи — дубликат, который я могу отобрать в любой момент.
Эти слова подействовали на Олега, как удар током. Он замер, его лицо перекосило от злости. Вся его напускная бравада, все его «я мужик, я решаю» рассыпались в прах перед жестокой реальностью. Перед друзьями, которым он, вероятно, расписывал, как держит жену в ежовых рукавицах, он вдруг предстал тем, кем был на самом деле — зависимым и никчемным.
— Ах вот как ты заговорила? — прошипел он, сжимая кулаки. — Куском хлеба меня попрекаешь? Квартирой тычешь? Да я для этой семьи всё делаю! Я ремонт тут своими руками…
— Ты полку в ванной полгода прибивал, пока она на Аню не упала! — перебила его Марина, повысив голос. — Ты полгода «ищешь себя», сидя на диване и проигрывая мои деньги в танчики! Ты называешь это «всё делаю»?
— Неблагодарная тварь, — сплюнул Виктор, натягивая ботинки. — Пойдем, Ленка. Нечего с этими убогими разговаривать. Олег, ты меня, конечно, извини, но друг ты мне, а истина дороже: баба твоя — дрянь. Я бы на твоем месте ей морду набил прямо сейчас, чтоб знала свое место.
— Да я ей… — Олег дернулся было к Марине, но что-то в её взгляде остановило его. Там не было страха, только брезгливость и готовность защищаться до конца.
В этот момент дверь кухни приоткрылась. В проеме показалось бледное лицо Ани. Девочка стояла, кутаясь в пальто, и дрожала крупной дрожью.
— Мам… — тихо позвала она. — Мам, пусть они уйдут, пожалуйста…
Виктор, увидев ребенка, гнусно ухмыльнулся.
— А, вот и принцесса на горошине вылезла! Че, выспалась у параши? — хохотнул он. — Слышь, малая, ты матери скажи спасибо, что дядьке отдых испортила. Вырастешь такой же стервой, мужика нормального не найдешь.
— Заткнись! — заорала Марина так, что в коридоре зазвенело эхо. — Еще слово в адрес моей дочери, и я тебя с лестницы спущу, жирный ублюдок!
— Ну все! — взвизгнула Лена, подхватывая сумку. — Я этого терпеть не буду! Пошли отсюда, Витя! Пусть они тут гниют в своем болоте!
Они вывалились на лестничную площадку, громко топая и продолжая изрыгать проклятия. Дверь осталась открытой. Олег стоял посреди коридора, тяжело дыша. Его грудь вздымалась, руки дрожали. Он чувствовал себя униженным, раздавленным, но винил в этом не себя и не своих хамоватых друзей, а Марину.
— Довольна? — спросил он, глядя на неё исподлобья. — Ты довольна, я спрашиваю? Ты выставила меня клоуном! Ты опозорила меня перед лучшим другом! Витька теперь мне руки не подаст!
— И слава богу, — устало сказала Марина. — Если твой друг считает нормальным оскорблять твоего ребенка и называть твою жену дрянью, то грош цена такой дружбе. И тебе, Олег, грош цена, раз ты это слушал и поддакивал.
— Да ты ничего не понимаешь в мужской дружбе! — заорал он, срываясь на фальцет. — Ты эгоистка! Ты думаешь только о своем комфорте! Подумаешь, поспала бы девка одну ночь на кухне! Не переломилась бы! А ты устроила цирк!
Марина подошла к нему вплотную. Она видела, как бегают его глаза, как он пытается найти оправдание своей низости.
— Комфорт? — переспросила она шепотом. — Ты называешь комфортом то, что взрослый мужик курил в кружку моей дочери? То, что они валялись в её кровати грязные и пьяные? Олег, ты ведь не идиот. Ты все прекрасно понимаешь. Просто тебе плевать. Тебе плевать на Аню, плевать на меня. Тебе важно только казаться крутым перед такими же неудачниками, как ты.
— Да пошла ты! — рявкнул он и, развернувшись, с силой ударил кулаком в стену. Штукатурка посыпалась на пол. Аня вскрикнула.
— Не смей пугать ребенка! — Марина схватила его за плечо и развернула к себе. — Ты перешел черту, Олег. Сегодня ты показал свое истинное лицо. И оно мне противно.
— Ах, противно? — он злобно прищурился. — Ну так я уйду! Думаешь, я держаться буду за твою юбку? Да нужна ты мне больно, старая истеричка! Я к Витьке поеду! Мы там нормально посидим, без твоего визга!
Он демонстративно направился к вешалке, но Марина преградила ему путь.
— Нет, дорогой, — сказала она жестко. — Ты уйдешь. Но не к Витьке праздновать. И не вернешься, когда протрезвеешь и деньги закончатся. Ты уйдешь насовсем.
— Чего? — Олег опешил. Он привык, что Марина отходчивая, что она покричит, а потом все равно простит, накормит и спать уложит. — Ты меня выгоняешь? На ночь глядя?
— Именно. Прямо сейчас. Следом за твоими драгоценными гостями.
— Ты не имеешь права! — взревел он, снова пытаясь включить режим «хозяина». — Мы в браке! Это совместно нажитое…
— Квартира — нет, — отрезала Марина. — А из совместно нажитого у нас только долги по твоим кредиткам и мои расшатанные нервы. Собирай манатки. Я даю тебе десять минут.
Она повернулась к дочери, которая все еще стояла в дверях кухни, прижав руки к груди.
— Аня, иди в мою комнату. Закройся и надень наушники.
— Мам, он тебя ударит… — прошептала девочка, глядя на отчима с ужасом.
— Не ударит, — Марина посмотрела на Олега взглядом, в котором не было ничего, кроме пустоты. — Потому что знает: если он меня тронет, я его посажу. И никакая «мужская дружба» его не отмажет. Иди, дочка.
Аня метнула на Олега быстрый испуганный взгляд и скрылась в спальне матери. Щелкнул замок. Марина и Олег остались в коридоре одни. Воздух между ними был наэлектризован ненавистью. Маски были сброшены. Больше не было семьи, были только двое врагов на узкой полоске нейтральной полосы, заваленной чужим мусором.
Олег стоял посреди коридора, растерянно моргая. Его мир, такой удобный и привычный, где он мог быть «главой семьи» без ответственности, рушился на глазах. Десять минут, которые дала ему Марина, тикали в голове как обратный отсчет бомбы. Он смотрел на жену и не узнавал её. Где та мягкая, вечно уставшая женщина, которая молча глотала его обиды и верила в его бесконечные «перспективы»? Перед ним стояла незнакомка с ледяными глазами, в которых не осталось ни капли любви, даже жалости не было.
— Ты шутишь, да? — нервно усмехнулся Олег, пытаясь вернуть привычную маску снисходительности. — Марин, ну перегнули палку, с кем не бывает? Витька, конечно, хамло, я ему потом скажу… Но выгонять мужа из дома? На ночь глядя? Куда я пойду?
— Туда же, куда ты отправил спать Аню, — спокойно ответила Марина. Она прошла в спальню, открыла шкаф и достала большие черные мешки для мусора. — На улицу. Или к друзьям. Мне всё равно.
Она швырнула рулон пакетов ему под ноги.
— Собирайся. Время пошло.
— Ты не посмеешь! — взвизгнул Олег. Страх начал перерастать в агрессию. — Я никуда не пойду! Это мой дом! Я тут прописан! Вызовешь ментов — я им скажу, что ты меня бьешь! Скажу, что ты неадекватная!
Марина молча начала сгребать его вещи с вешалки. Куртка, ветровка, старый пуховик — всё летело в кучу на грязный пол, туда, где еще недавно валялись вещи его собутыльников.
— Эй! — Олег схватил её за руку, пытаясь остановить. — Не трогай мои шмотки!
Марина резко вырвала руку и посмотрела на него так, что Олег отшатнулся.
— Если ты сейчас же не начнешь собираться сам, я выкину всё это в окно. Прямо на головы твоим приятелям, если они еще не уползли. И поверь, мне будет плевать, если твои любимые джинсы зацепятся за дерево.
Олег замер. Он понял, что она не блефует. Впервые за три года брака он осознал, что перешел черту, за которой нет возврата. Он бросился в спальню, начал судорожно хватать свои футболки, носки, джинсы, комкая их и запихивая в пакеты. Его руки дрожали, движения были хаотичными.
— Стерва… — бормотал он себе под нос, шмыгая носом. — Какая же ты стерва… Я к тебе со всей душой… Я Аньку как родную… А ты… Из-за ерунды…
Марина стояла в дверях, наблюдая за этим жалким зрелищем. Ей не было больно. Ей было противно. Противно от того, что она тратила свою жизнь на этого человека. Что она готовила ему ужины, стирала его белье, слушала его бредни о «несправедливом мире», пока он лежал на диване. Что она позволила ему поверить, будто он здесь хозяин.
— Ты Аню не как родную, — тихо сказала она. — Ты её терпел. И при первой же возможности унизил, чтобы возвыситься в глазах быдла. Ты не мужик, Олег. Ты паразит.
— Заткнись! — рявкнул он, завязывая узел на пакете. — Я уйду! Но ты приползешь! Ты еще приползешь ко мне, когда у тебя кран потечет или розетка заискрит! Кому ты нужна, разведенка с прицепом, в сорок лет?
— Справлюсь, — равнодушно кивнула Марина. — Сантехник стоит дешевле, чем твоё содержание. И нервы не треплет.
Олег вытащил из-под кровати старую спортивную сумку, с которой когда-то переехал к ней. Она была полупустой тогда, полупустой осталась и сейчас. За три года он ничего не нажил, кроме долгов и привычки жить за чужой счет. Он побросал в сумку остатки одежды, зарядку от телефона, бритву.
— Ноутбук мой! — вдруг вспомнил он, метнувшись к столу.
— Ноутбук куплен в кредит, который плачу я, — Марина преградила ему путь. — Документы на моё имя. Хочешь забрать — верни деньги. Прямо сейчас. Пятьдесят тысяч.
Олег застыл, скрипнув зубами. Денег у него не было. У него никогда не было денег.
— Подавись своим ноутбуком! — он плюнул на пол. — Мелочная тварь!
Он схватил пакеты и сумку. Выглядел он жалко: взъерошенный, потный, с безумными глазами и кучей черных мусорных мешков в руках. Как вокзальный бомж, которого выгнали из зала ожидания.
— Ключи, — Марина протянула ладонь.
— Что?
— Ключи от квартиры. Сюда.
Олег замялся. В его глазах мелькнула хитрая искра. Он явно надеялся оставить ключи себе, чтобы потом, когда она будет на работе, вернуться, устроить пакость или просто украсть что-нибудь.
— Я… я не знаю, где они… — пробормотал он.
— В правом кармане джинсов, — жестко сказала Марина. — Доставай. Или я меняю замки через час, а твои вещи, которые ты не унесешь, отправятся на помойку.
Олег с ненавистью швырнул связку ключей на тумбочку. Звон металла прозвучал как финальный аккорд их семейной жизни.
— Будь ты проклята, — прошипел он, толкая плечом дверь. — Чтоб ты сдохла в одиночестве!
— И тебе не хворать, — Марина захлопнула за ним дверь. Щелкнул замок. Потом второй. Потом ночная задвижка.
Тишина. В квартире наступила звенящая, оглушительная тишина. Не было слышно ни шагов на лестнице, ни ругани, ни пьяного смеха. Только гудение холодильника на кухне и стук собственного сердца.
Марина прислонилась спиной к двери и сползла на пол. Ноги дрожали, руки тряслись, как у алкоголика. Сил не было. Хотелось плакать, но слез не было. Выгорело всё внутри. Она сидела на полу в прихожей, среди разбросанных вещей, и смотрела на пустую вешалку.
Дверь маминой спальни тихонько скрипнула. Аня выглянула в коридор. Она была бледная, в наушниках, висящих на шее.
— Мам? — позвала она шепотом. — Он ушел?
Марина подняла голову и попыталась улыбнуться, но губы не слушались.
— Ушел, детка. Ушел совсем.
Аня подбежала к ней, опустилась на колени и крепко обняла. Девочка плакала, уткнувшись в плечо матери.
— Прости меня, мамочка… — всхлипывала она. — Это я виновата… Не надо было мне с ним спорить…
— Тише, тише, — Марина гладила дочь по волосам, чувствуя, как отпускает ледяной ком в груди. — Ты ни в чем не виновата. Слышишь? Ни в чем. Это я виновата, что привела в наш дом чужого человека. Что позволила ему так с нами обращаться. Но это закончилось. Всё. Больше никто нас не обидит.
Они сидели так несколько минут, обнявшись на полу в коридоре. Две женщины, большая и маленькая, пережившие шторм и выжившие.
Потом Марина встала. Она чувствовала себя разбитой, но свободной.
— Так, — сказала она, вытирая лицо рукавом. — План действий такой. Сейчас мы идем на кухню, выкидываем все эти объедки и бутылки. Потом открываем все окна настежь, чтобы выветрить этот запах. А потом… потом заказываем самую большую пиццу, какую найдем. С сырными бортиками. И смотрим кино. Вдвоем.
Аня улыбнулась сквозь слезы.
— А детская? — спросила она. — Там… там грязно.
— Детскую мы отмоем завтра, — твердо сказала Марина. — Я вызову клининг. Пусть профессионалы вычистят всё парогенератором. Я куплю тебе новое постельное белье. И новую кружку. С лисенком.
— Ту самую? — глаза Ани загорелись.
— Точно такую же. Или еще лучше.
Марина прошла в детскую. В нос снова ударил запах чужих людей, но теперь он не казался страшным. Это был просто запах мусора, который нужно вынести. Она подошла к окну и распахнула створки. Морозный ночной воздух ворвался в комнату, сметая смрад перегара и духов.
Внизу, во дворе, она увидела сгорбленную фигуру Олега. Он тащил свои пакеты к скамейке, где, судя по всему, еще сидели Витя с Леной, допивая коньяк из горла. Марина смотрела на них сверху вниз, с третьего этажа, и они казались ей маленькими, ничтожными насекомыми.
Она закрыла штору. Не было ни сожаления, ни страха перед будущим. Был только покой. И чистое понимание того, что самое главное в жизни — это не штаны в доме, а чувство собственного достоинства и безопасность ребенка.
Марина пошла на кухню, взяла большой черный пакет и с наслаждением смахнула в него пустые пивные бутылки со стола. Звон стекла прозвучал как музыка. Жизнь начиналась заново. И в этой новой жизни не было места раскладушкам на кухне…
Двойной улов