— Да ты с ума сошла, что ли?! — Алла стояла посреди комнаты, прижимая к груди кружку с уже ледяным чаем, а перед ней — свекровь с чемоданом, будто на вокзал собралась. — Ты серьёзно, Марина Петровна?
— Ну а чё? — отвечает та спокойно, будто зашла на перекур. — Я к вам. Навсегда.
— Навсегда?! — Алла чуть не поперхнулась. — В однушку?! К нам?!
Из-за двери выглянул Игорь, в трениках, с тем самым взглядом «я тут не при чём», как у кота, который только что разбил вазу.
— Мам, ты… ты чего? — пробормотал он, глядя на чемодан и на жену, будто пытаясь понять, кто из них сегодня взорвался.
— А чё? — свекровь с видом пострадавшей святой подняла подбородок. — Квартиру Светочке отдала, пусть живут молодые, семья у них. А я к вам. Сын же не бросит мать, правда?
Игорь почесал затылок, молчал.
Алла застыла. Смотрела, как эта бодрая тётка без приглашения уже ставит сумку у стены, достаёт халат и какую-то яркую ночнушку.
— Подожди-ка, — резко поставила кружку на стол Алла. — А у нас тут одна комната вообще-то. Ты где собрался спать?
— Ой, да ладно, Аллочка, — махнула рукой Марина Петровна. — Люди и в хрущёвках живут. Я на кровать, а вы на диванчик свой молодёжный, как-нибудь устроитесь.
— Как-нибудь?! — Алла чуть не вскрикнула. — Это вообще как понимать?
— А чё ты так взъелась? — вмешался Игорь, нахмурившись. — Мама же не на улице жить должна.
— Так пусть у своей дочери живёт! — уставилась Алла на мужа. — У неё теперь две комнаты, не?
— Там молодожёны, им неудобно, — вмешалась свекровь. — Я им мешать не хочу.
Алла закатила глаза.
— А мне, значит, можно?
— Ты жена моего сына, — Марина Петровна с гордостью так произнесла. — Мы теперь одна семья, значит, вместе — это нормально.
Алла рассмеялась.
— Да у вас в головах вообще порядок? В одной комнате втроём, с вещами, с кастрюлями, с твоими «я ложусь в девять» и «не стучи посудой»? Через пару дней кто-то кого-то убьёт, я говорю.
Марина Петровна закатила глаза.
— Аллочка, ты слишком вспыльчивая. Женщине надо быть спокойнее.
Алла сжала кулаки.
— А вам, Марина Петровна, надо помнить, что вы тут не хозяева!
Наступила тишина. Только холодильник гудел, чайник еле свистел.
Игорь вздохнул:
— Мам, может, поживи пока у Светы, а? Мы подумаем.
— Подумаем! — свекровь с ехидцей. — Я уже подумала. Остаюсь!
Пошла разбирать чемодан, обувь поставила у входа, косметичку на полку, полотенце повесила рядом с Аллиным.
Алла стояла в шоке, как будто квартиру тихо оккупировали. Внутри всё кипело, но она молчала — глотала злость, считала до десяти, до двадцати, но легче не становилось.
— Игорь, — наконец выдохнула, — скажи что-нибудь.
Муж пожал плечами.
— Ну что я скажу… Она же мама.
— А я кто?! — сорвалась Алла. — Тряпка кухонная?! Год живу с тобой, всё сама, а теперь ещё и твою маму должна приютить, потому что ты язык изо рта вынуть боишься?!
Свекровь резко обернулась.
— Аллочка, так с мужем не разговаривают. Женщина должна быть мягче.
— Женщина должна жить спокойно у себя дома! — крикнула Алла. — А не слушать лекции от тёти с чемоданом без спроса!
— Ты что, выгоняешь меня? — голос свекрови ледяной.
— Нет, я говорю, что вы здесь жить не можете!
— Да ладно, — Игорь сделал шаг вперёд, — давайте без истерик. Мамка поживёт пару недель, потом решим.
Алла замерла.
— Пару недель? — повторила. — А потом скажет, что привыкла и никуда не уйдёт. А ты, как всегда, пожмёшь плечами. Я тебя знаю!
Он отвернулся.
— Ты всё преувеличиваешь.
— Преувеличиваю?! — Алла чуть не рассмеялась. — За сегодня от тебя услышала «мама» раз двадцать, а «жена» — ни разу!
Марина Петровна, стоя у шкафа, тихо, но слышно всем, пробормотала:
— Вот и видно, кто тут в доме хозяин. Парень под каблуком был, теперь ещё и родную мать выгоняют…
— Я не выгоняю! — повысила голос Алла. — Я просто не хочу жить в аду!
— Аллочка, ты просто эгоистка, — спокойно сказала свекровь. — Всё тебе мало. Женщины вашего поколения нервные, всё им пространство нужно. Раньше семьи жили вместе — и ничего.
Алла медленно обернулась.
— Раньше и в очередях за сахаром стояли. Может, и это вернуть?
Игорь вздохнул, налил воды, молчал.
Тишина висела, как густой дым.
Тем временем свекровь уже застилала кровать, довольная.
Алла чувствовала — сейчас бахнет. Но сдерживалась. Смотрит на мужа.
Он делает вид, что ничего не происходит. Просто пьёт воду.
— Всё, — тихо сказала она. — Хватит. Если ты сейчас не скажешь матери, что она тут жить не может — я сама скажу.
— Алла…
— Нет! — перебила. — Я не нянька и не домработница, чтобы с чужой женщиной делить комнату!
— Мама не чужая! — резко Игорь.
— Для меня — чужая! — Алла встала, не моргая. — И точка.
— Ты зря, — холодно сказала Марина Петровна. — Очень зря.
Алла посмотрела ей прямо в глаза.
— Может быть. Зато честно.
Свекровь поджала губы, развернулась к сыну:
— Вот, Игорёк, посмотри, какую жену выбрал. Ни уважения, ни жалости. Родную мать выгнать не может!
— Мама… — начал Игорь.
— Молчи, — махнула она. — Всё ясно.
Алла шла на кухню, а в висках уже стучало так, будто кто-то молотком по гвоздям бил. Захлопнула дверь, включила воду на полную — хоть шумом заглушить весь этот цирк. Но из комнаты всё равно доносились голоса.
— …и ведь говорила тебе, Игорёк, что она гордая. Неблагодарная.
— Мама, ну хватит…
— Нет, ты посмотри, как она со мной разговаривает! Да я, может, ради вас из своей квартиры ушла!
Алла сжала зубы. «Из своей ушла…» — сама отдала, никто не просил. Теперь мучай нас всех, лишь бы внимания добиться.
Чайник зашумел, бурлил, а мысли в голове не унимались. В груди кипело что-то тёмное: либо она свекровь выставит вон, либо сама уйдёт. Вместе в этих двадцати восьми метрах? Ну, это сразу приговор.
На следующий день начался новый сезон шоу «Свекровь и невыносимая невестка».
Марина Петровна с утра заняла ванную на минут сорок — точно не меньше. Потом вышла вся в полотенце и запахе дешёвого крема, и, проходя мимо, так спокойно кидает:
— Аллочка, вам бы шторы потолще купить. Солнце в глаза бьёт, утром невозможно спать.
Алла намазывала хлеб маслом и буркнула:
— В чужом доме и спать необязательно.
— Что сказала?
— Ничего. Кофе хочешь?
— Нет, у вас кофе плохой, я свой куплю.
И понеслось. День за днём — советы, замечания, поучения. Сколько соли в суп, как полотенца стирать, почему у Аллы всё «по-пустому стоит». И Игорь — словно рыба, молчит, улыбается виновато, будто всё это — не его проблема.
Вечером, уже на пределе, Алла села на диван и сказала как есть:
— Игорь, либо она уходит, либо я.
Он посмотрел усталыми глазами:
— Ты не понимаешь. Мама не вечная…
— А я что? Должна в аду вечно жить? — отрезала Алла.
Из комнаты донёсся голос свекрови:
— Я всё слышу! Игорёк, ты позволишь ей так говорить?
Игорь молчал.
И тут у Аллы в голове щёлкнул выключатель — всё, хватит.
Ночь. Октябрьский ветер бил по стеклам, а Алла лежала, глядя в потолок. Марина Петровна мирно похрапывала на диване — на её диване, кстати. А сама Алла — на кухне, на раскладушке, которая скрипела так, будто весь дом слышит.
Игорь дышал рядом на полу в спальне, будто стыдно было лечь хоть куда-то по-человечески.
«Вот и живём — я, он и его мама. Как в плохом анекдоте: трое в лодке, а весло одно».
Утром Алла проснулась от шума на кухне. Выходит — а там свекровь в халате варит овсянку. На её кастрюле. Её ложкой.
Игорь сидит, жуёт бутерброд, как будто так и надо.
— Доброе утро, — сказала Алла сквозь зубы.
— Доброе, — отвечает свекровь. — Кашку сделала. Вам обоим полезно — желудок укрепляет.
— Мне, может, и не хочется кашу, — буркнула Алла.
— Надо есть то, что дают, — с улыбкой.
Эта улыбка — как наждачкой по нервам.
Алла молча села, делая вид, что проверяет телефон, пальцы дрожали. «Она издевается. Специально проверяет, сколько я выдержу».
Когда Марина Петровна ушла в магазин, Алла встала и грохнула ложкой по столу:
— Игорь, это ненормально!
Муж вздохнул:
— Знаю. Только что делать?
— Что делать? — вскочила Алла. — Ты хоть раз поступи по-мужски! Скажи матери, что она тут не живёт!
— Алл, ты же понимаешь, я не могу просто так выгнать мать на улицу…
— Хватит про улицу! У неё дочь с квартирой!
— Света говорит, им тесно там…
— А мне, значит, просторно?! — усмехнулась сухо, как треснувшая ветка. — Я уже неделю на кухне сплю, как студентка в общаге!
— Потерпи немного, ладно?
— Потерпи, потерпи… — скрестила руки. — Ты всё терпишь — её, жизнь, себя. А я не из железа.
Он посмотрел на неё, как щенок — грустно, без слов.
И Алла поняла — бесполезно. Не изменится. Любит, может, когда-то любил, но стержня — ноль.
Вечером Марина Петровна вошла, вся такая бодрячком:
— Решила, — поставила пакет на стол, — надо переставить мебель. Тут тесновато у вас. Я кровать к стене приткну, шкаф вот сюда передвинем.
Алла аж поперхнулась:
— У вас? Это у вас тесно?
— Ну конечно! Я же теперь тоже здесь живу!
Алла резко встала:
— Вы тут не живёте.
Тишина, даже холодильник замер.
— Что ты сказала? — медленно обернулась свекровь.
— Повторяю: вы тут не живёте. Я больше не собираюсь терпеть этот дурдом.
— Алла, — вмешался Игорь, — не начинай опять…
— Не начинай?! — она повернулась к нему. — Ты понимаешь, что мы не живём, а выживаем? Что я в собственном доме — гость?
Марина Петровна сжала руки на груди, театрально вздохнула:
— Ох, доченька, понимаю, тебе тяжело. Но надо быть добрее. Семья — это когда вместе.
— Семья? — голос Аллы дрожал, но слова чёткие. — Это клоунада. Вы пришли, выгнали меня с кровати, а теперь ещё мебель переставлять собрались.
— Я пытаюсь обустроить наш быт!
— Наш? — шагнула ближе Алла. — Это квартира моей бабушки!
Свекровь побледнела, но не сдалась:
— Ты мне ещё скажи, что я зря сына родила.
— Нет, спасибо, — усмехнулась Алла, — но вот как вы его воспитали — зря.
— Аллочка! — вскочил Игорь. — Не надо так…
— А как надо? — повернулась к нему. — Тихо ждать, пока она и ключи мои перепишет на себя?
— Я ничего не переписываю! — вмешалась свекровь. — Я старше, мне положено уважение!
— Уважение? — Алла склонила голову. — Это не когда в чужой дом влезают с чемоданом. Это когда сначала спрашивают, можно ли войти.
Тишина. С улицы доносились детские голоса, визг мячика. Жизнь идёт, а у них тупик.
Алла подошла к двери, открыла замок:
— Вот и всё. Собирайте вещи. Сейчас.
— Я не пойду, — твёрдо.
— Пойдёте, — спокойно. — Или я вызову полицию.
— Алла, не перегибай! — Игорь шагнул.
— Перегибаю? — повернулась к нему. — А когда позволил матери выгнать меня с кровати — это не перегиб?
Он молчал.
— Ты выбрал сторону, Игорь. Не меня, — тихо.
Свекровь сложила руки, вздохнула:
— Господи, до чего мальчика довела. Женщины нынче все такие. Без совести.
— Совесть? — хмыкнула Алла. — У меня совесть есть. Именно поэтому не хочу, чтобы меня тут топтали.
Игорь не смотрел, просто взял чемодан матери:
— Мам, собирайся.
— Что? — глаза как блюдца.
— Собирайся. Я найду квартиру.
— А если не найду?
— Найдёшь, — тихо.
Пауза. Потом Марина Петровна дрожа начала собирать вещи, громко вздыхая.
— Знаешь, Аллочка, — застёгивая сумку, — добро тебе не выйдет боком.
— Я и не ждала, — спокойно.
Дверь закрылась — квартира будто выдохнула. Тишина. Только часы тикали.
Алла прижалась к стене. В горле ком. Не жалость — усталость. Столько дней с чужой женщиной, с её липкой «добротой» и постоянным «мама права».
Теперь — пустота. Но лучше пустоты, чем фальшивая семья.
Через неделю Игорь вернулся — один, постаревший, потерянный. Сел, долго молчал.
— Думаю, — начал, — может, я не так сделал…
— Ты сделал, как умеешь, — спокойно. — Вот где мы и есть.
— Не хотел, чтобы так вышло.
— Хотел — не хотел, — нет разницы. Ты позволил матери жить моей жизнью. Я этого не прощу.
Он кивнул.
— Понимаю.
— Поздно понимать, — тихо.
Молчание. Только чайник зашипел.
Игорь встал, посмотрел устало:
— Ладно. Прощай, Алл.
— Прощай, Игорь.
Дверь захлопнулась.
Алла села у окна. Мелкий осенний дождь, дворник гонял листья, соседка ругалась по телефону — жизнь шла.
Алла смотрела в серое небо и думала:
«Никто не имеет права заходить и устраивать коммуналку в твоей жизни. Даже если это свекровь. Даже если муж молчит. Иногда, чтобы остаться человеком, нужно просто сказать — хватит.»
Сестра свекрови