— Ты в этой квартире никто, Аня. И никогда никем не была.
Анна замерла с пакетом мандаринов в руках. Сетка больно врезалась в пальцы, тонкий пластик натянулся, готовый лопнуть, и вдруг стало ясно, что если он сейчас порвётся — это будет даже кстати: будет на что списать дрожь в руках. В прихожей пахло холодом, мокрыми сапогами и чем-то кислым — свекровь снова мыла полы своим ядрёным средством, которое Анна терпеть не могла с первого дня.
— Простите, что? — переспросила она спокойно, хотя внутри всё сжалось.
— То, что услышала, — Валентина Петровна стояла, опершись ладонью о дверной косяк кухни. В домашнем халате, аккуратно причёсанная, с этим своим выражением лица — вежливым, но окончательным. — Это квартира нашей семьи. Я здесь живу тридцать восемь лет. А ты… временное явление.
Анна медленно поставила пакет на тумбочку, аккуратно, чтобы мандарины не укатились. За стеной тихо гудел телевизор — шёл какой-то новогодний концерт, уже третий за день. Было двадцать девятое декабря, город жил в режиме «ещё чуть-чуть потерпеть», и только у них в квартире время будто остановилось, застряло между прошлым и будущим.
— Валентина Петровна, — начала Анна, стараясь говорить ровно. — Мы с Ильёй здесь живём шесть лет. У нас общий бюджет, общий ремонт, общие платежи. Я не с улицы сюда пришла.
— Именно что с улицы, — перебила свекровь. — С чемоданчиком и иллюзиями. Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на документы? Как считаешь комнаты? Думаешь, если мой сын на тебе женился, ты автоматически получила квадратные метры?
Анна почувствовала, как внутри поднимается знакомая тяжесть — не злость даже, а усталость. Та самая, накопленная за годы вежливых разговоров, недомолвок, намёков. Она вдруг отчётливо вспомнила, как шесть лет назад, в этом же коридоре, Валентина Петровна говорила почти теми же словами, только мягче: «Ну поживёте — посмотрим». Тогда Анна улыбнулась и кивнула. Сейчас улыбаться не хотелось.
— Мы вообще-то Новый год вместе собирались встречать, — сказала она. — Я салаты планировала, Илья гирлянды купил.
— Илья сейчас на работе, — сухо отрезала свекровь. — А разговор у меня с тобой. Без свидетелей. Самое время.
Она прошла на кухню и демонстративно села за стол. Анна осталась стоять, чувствуя себя школьницей, вызванной «на ковёр». За окном темнело, фонари отражались в стекле, и кухня казалась тесной, замкнутой, как коробка.
— Я хочу, чтобы ты понимала, — продолжила Валентина Петровна, сцепив пальцы. — Квартира оформлена на меня и на Илью. Ты там нигде не значишься. И после праздников мы будем это обсуждать уже официально.
— Обсуждать что? — Анна всё-таки села напротив. Ноги под столом слегка подрагивали.
— Твой выезд, — без паузы сказала свекровь. — Или, если хочешь, ваше с Ильёй раздельное проживание. Он может остаться здесь. Ты — нет.
Анна коротко усмехнулась. Смех вышел сухим, неприятным.
— А Илья об этом знает?
— Илья — мой сын, — Валентина Петровна подняла брови. — И он меня слушает. Всегда слушал.
Это было сказано без угрозы, как констатация факта. И именно это напугало сильнее всего.
Анна вспомнила, как недавно, буквально неделю назад, Илья говорил за ужином: «Мама волнуется, что мы тут тесно живём. Может, правда что-то менять». Тогда она не придала значения. Подумала — очередной разговор ни о чём. Теперь эти слова легли иначе, тяжелее.
— Вы понимаете, что это нечестно? — спросила она. — Я вкладывалась в эту квартиру. Деньгами, силами, временем. Ремонт в спальне — это мои деньги. Кухня — я платила половину.
— Добровольно, — тут же ответила Валентина Петровна. — Никто тебя не заставлял. Хотела уют — получила опыт. Спасибо скажи.
Анна смотрела на неё и вдруг ясно увидела: этот разговор готовился давно. Не сегодня, не вчера. Возможно, с того самого момента, как она впервые заикнулась о покупке дачи или о том, что «можно было бы расширяться». Слова, брошенные между делом, были услышаны, сложены в копилку, интерпретированы по-своему.
— Вы боитесь, что я что-то отберу, — тихо сказала Анна.
— Я не боюсь, — отрезала свекровь. — Я предотвращаю.
За стеной кто-то на сцене запел про счастье и новый год. Анне захотелось выключить телевизор, но пульт был не под рукой.
— Знаете, — сказала она после паузы, — если вы думаете, что Илья просто подпишется под этим, вы ошибаетесь.
Валентина Петровна усмехнулась — уголком губ, почти ласково.
— Ты плохо знаешь моего сына. Он не любит конфликтов. А ты — сплошной конфликт.
Эти слова попали точно. Анна почувствовала, как краснеет. Она и правда часто была «неудобной»: задавала вопросы, настаивала, не соглашалась «как все». Когда-то Илью это привлекало. Теперь, похоже, утомляло.
— Я с ним поговорю, — сказала она, поднимаясь. — Сегодня же.
— Поговори, — кивнула свекровь. — Только имей в виду: я уже поговорила.
Анна вышла из кухни, взяла куртку, сумку. Руки действовали автоматически, будто тело само знало, что нужно делать, пока голова ещё отказывается принимать происходящее. В прихожей она обернулась.
— Вы правда считаете, что так можно? Перед Новым годом?
— Самое подходящее время, — спокойно ответила Валентина Петровна. — Всё старое должно остаться в старом году.
Дверь закрылась за Анной мягко, почти бесшумно. На лестничной площадке было холодно и пусто. Она постояла несколько секунд, потом медленно пошла вниз, чувствуя, как внутри нарастает не слёзы — решимость. Этот Новый год явно обещал быть другим.
— Ты чего такая? — Илья даже не сразу поднял глаза от телефона. — Лицо как после похорон.
Анна молча сняла куртку, аккуратно повесила её на крючок и прошла на кухню. Было уже почти девять вечера. За окном моросил мелкий декабрьский дождь, тот самый, который ни снег, ни вода, а что-то среднее, липкое и бессмысленное. В квартире было тепло, слишком тепло, батареи шпарили как в парилке, и от этого разговор, который должен был состояться, казался ещё тяжелее.
— Мы поговорили с твоей мамой, — сказала она, не оборачиваясь.
— Угу, — Илья всё ещё листал что-то в телефоне. — Она писала. Ты опять с ней сцепилась?
Анна медленно повернулась. В этот момент она вдруг ясно увидела его со стороны — домашний, уставший, в растянутом свитере, с привычной складкой между бровей. Человек, с которым она прожила шесть лет. Человек, который, как выяснялось, мог не заметить, что под его ногами трескается пол.
— Она сказала, что я должна съехать, — произнесла Анна чётко, как на диктофон. — После праздников. Что квартира — не моя и никогда моей не была.
Илья наконец оторвался от экрана. Помолчал. Это молчание было нехорошим — не удивлённым, не возмущённым, а каким-то… согласным.
— Ну, формально она права, — осторожно сказал он. — Ты же знаешь, как всё оформлено.
— Формально, — повторила Анна. — А по-человечески?
Илья вздохнул, отложил телефон, потер лицо ладонями.
— Ань, ну давай без драмы. Ты всё сразу в штыки воспринимаешь. Мама просто волнуется. Она боится, что потом начнутся споры, делёжки. Ей уже немало лет, ей хочется спокойствия.
— А мне хочется понимать, с кем я живу, — резко ответила Анна. — И на каких условиях.
Он поднялся, налил себе воды из фильтра, сделал несколько глотков, как будто от этого мог выиграть время.
— Мы же не разводимся, — сказал он наконец. — Никто тебя завтра не выгоняет. Просто… надо всё проговорить.
— Вы уже всё проговорили, — Анна почувствовала, как внутри начинает закипать. — Без меня. Ты и она. А я, выходит, просто приложение к твоей жизни.
— Не передёргивай, — поморщился Илья. — Ты всегда всё утрируешь.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, и в квартиру вошла Лена — золовка. С пакетами, в пуховике, с морозным румянцем на щеках и бодрым, чуть раздражающим настроением человека, у которого всё более-менее под контролем.
— О, вы уже здесь, — сказала она, стаскивая ботинки. — Отлично. Я как раз хотела поговорить.
Анна с Ильёй переглянулись. Это был тот самый взгляд, который возникает в семье, когда в комнату заходит третий — лишний и одновременно решающий.
— О чём? — сухо спросила Анна.
Лена прошла на кухню, не дожидаясь приглашения, поставила пакеты на стол.
— О квартире, — без обиняков сказала она. — И о Новом годе заодно.
Анна медленно выдохнула. Всё становилось слишком очевидным.
— Давайте, — кивнула она. — Сегодня, я так понимаю, вечер откровений.
Лена села, скрестила ноги, посмотрела на брата.
— Илья, ты ей сказал?
— Мы как раз… — начал он, но Анна перебила:
— Я в курсе. Меня мягко выдавливают из семьи.
— Не драматизируй, — тут же отозвалась Лена. — Никто тебя не выдавливает. Просто нужно расставить точки над «и».
Анна усмехнулась.
— Вы сегодня все как по методичке.
Лена не обиделась. Она вообще редко обижалась — предпочитала наступать первой.
— Смотри, — начала она деловым тоном. — Квартира — мамина и Ильина. Ты здесь живёшь, да. Но юридически ты никто. И если вдруг что — делить будет нечего. Мама переживает, что ты начнёшь качать права. Особенно сейчас, когда ты всё чаще говоришь про расширение, про дачу, про вложения.
— Я говорила про общее будущее, — резко ответила Анна. — Про семью.
— Семья — это не равно имущество, — отрезала Лена. — Особенно в нашей стране. Тут либо бумаги, либо потом скандалы.
— То есть вы решили подстраховаться, — Анна посмотрела на Илью. — За мой счёт.
Он отвёл взгляд.
— Я просто не хочу конфликтов, — пробормотал он.
— Поздно, — сказала Анна. — Они уже есть.
Лена наклонилась вперёд.
— Анна, давай по-взрослому. Ты можешь съехать на время. Подумать. Мы тут всё спокойно обсудим. Может, снимешь что-нибудь. А дальше видно будет.
— А Новый год? — спросила Анна. — Тоже «видно будет»?
— Ну… — Лена пожала плечами. — Мама хотела, чтобы мы встретили его здесь. Семьёй. Без лишнего напряжения.
Анна рассмеялась. Громко, резко, почти истерично.
— Без лишнего напряжения? Вы меня сначала выгоняете, а потом предлагаете не портить праздник?
— Никто тебя не выгоняет! — повысил голос Илья. — Ты сама всё усложняешь!
Анна встала. В комнате стало тесно, воздух будто загустел.
— Знаете, что самое интересное? — сказала она медленно. — Я ведь правда верила, что мы — семья. Что у нас «мы». А у вас всегда было «мама сказала», «мама решила», «Лена считает».
Лена холодно посмотрела на неё.
— А ты думала, что станешь тут главной? — спросила она. — Серьёзно?
— Я думала, что стану равной, — ответила Анна.
Повисла пауза. За окном кто-то запускал фейерверк — рано, неуместно, как насмешка.
— В общем, — сказала Лена, поднимаясь. — Мы всё сказали. Решай. Только, пожалуйста, без сцен. Новый год всё-таки.
Она вышла из кухни. Илья остался стоять, переминаясь с ноги на ногу.
— Ань, — тихо сказал он. — Давай просто переживём праздники. Потом разберёмся.
Анна посмотрела на него долгим, внимательным взглядом. И вдруг поняла: разбираться уже не с чем. Всё разложили по полкам без неё.
— Хорошо, — сказала она неожиданно спокойно. — Переживём.
Он облегчённо выдохнул, будто выиграл маленькую битву.
Анна же в этот момент думала о другом: о том, что до Нового года оставалось всего два дня. И что за эти два дня ей придётся принять решение, которое изменит не только праздник, но и всю её дальнейшую жизнь.
Она ещё не знала, каким будет финал. Но уже чувствовала: тихо не будет.
— Аня, ты серьёзно решила это устроить именно сейчас? — Илья говорил тихо, почти шёпотом, но в этом шёпоте было больше раздражения, чем в любом крике. — Тридцать первое декабря. Мама уже стол накрывает.
Анна стояла в спальне и методично складывала вещи в большую дорожную сумку. Не суетясь, без истерики, будто делала это не впервые. На кровати аккуратными стопками лежали джинсы, свитера, папка с документами. Самое важное — сверху.
— Именно сейчас, — ответила она, не поднимая головы. — Самое честное время. Все маски уже сняты, дальше тянуть бессмысленно.
— Ты перегибаешь, — он прошёлся по комнате, задел ногой чемодан. — Мы же договорились: праздники спокойно, потом обсудим.
— Вы договорились, — поправила Анна. — Я просто кивнула, чтобы вы наконец отстали.
Илья остановился.
— То есть ты всё это время… что? Планировала?
Она наконец посмотрела на него. Спокойно. Внимательно. Как на человека, которого пытаешься понять в последний раз.
— Я думала, — сказала она. — Слушала. Смотрела, как вы со мной разговариваете. Как обсуждаете мою жизнь, моё место, мои права. И знаешь, что самое интересное? Вы так были уверены, что мне некуда деваться, что даже не попытались сыграть аккуратно.
В дверь постучали — резко, без церемоний.
— Илья! — голос Валентины Петровны был напряжённый. — Где вы там? Гости скоро придут!
Анна застегнула сумку и вышла в коридор. Свекровь стояла в нарядном платье, с уложенными волосами, с той самой улыбкой «всё под контролем», но в глазах уже мелькало беспокойство.
— Валентина Петровна, — сказала Анна. — Нам нужно поговорить. Всем вместе.
— Сейчас? — свекровь нахмурилась. — Аня, ты не вовремя.
— Самое время, — отрезала Анна и прошла на кухню.
Лена уже была там, раскладывала салфетки, одновременно что-то печатала в телефоне. Подняла глаза, увидела сумку.
— Ого, — хмыкнула она. — Решила устроить спектакль?
— Нет, — Анна поставила сумку у стены и села. — Я решила поставить точку.
Илья сел напротив, напряжённый, как перед экзаменом. Валентина Петровна осталась стоять.
— Я долго думала, — начала Анна. — И поняла: вы правы в одном. Эта квартира действительно не моя. Формально. Но есть нюансы.
Лена скептически прищурилась.
— Какие ещё нюансы?
Анна достала папку, открыла, вытащила несколько листов.
— Вот расписки, — сказала она спокойно. — За ремонт. За технику. За часть платежей. Вот переводы с моего счёта. За шесть лет. Я всё сохраняла. Не для суда — просто по привычке. А вот договор займа, который Илья подписал два года назад, когда мы делали кухню. Помнишь, Илья?
Он побледнел.
— Ань, ну это же формальность была…
— Формальность, — кивнула она. — Но очень полезная.
Валентина Петровна медленно села.
— Ты что, угрожаешь? — спросила она холодно.
— Нет, — Анна покачала головой. — Я предлагаю выбор. Либо вы признаёте, что я здесь была не «временным явлением», а полноправным участником вашей жизни. И мы цивилизованно решаем вопрос компенсации. Либо я иду дальше. Без криков, без сцен. Просто по закону.
Лена резко встала.
— Да ты… — она осеклась, посмотрела на мать. — Мам?
Валентина Петровна молчала. Смотрела на бумаги, на Анну, на сына. Впервые за все годы — без уверенности.
— Илья, — сказала она наконец. — Это правда?
Он опустил глаза.
— Я подписывал… да. Но я не думал, что…
— Ты вообще мало думаешь, — перебила Анна. — Это уже не моя проблема.
В кухне стало очень тихо. Даже телевизор в комнате кто-то выключил.
— Чего ты хочешь? — спросила Лена жёстко.
— Денег, — просто ответила Анна. — Ровно столько, сколько я вложила. И чтобы после этого мы больше не делали вид, что мы семья.
— А если нет? — прищурилась Лена.
Анна пожала плечами.
— Тогда будет долго. Неприятно. И очень публично. Перед Новым годом особенно весело, да.
Валентина Петровна резко выдохнула.
— Ты всё просчитала, — сказала она. — Заранее.
— Нет, — ответила Анна. — Просто в отличие от вас, я не считала себя гостьей.
Илья поднял голову.
— А как же мы? — спросил он глухо. — Ты вот так просто всё перечеркнёшь?
Анна посмотрела на него долго. Потом мягко, почти устало сказала:
— Илья, вычеркнули меня не я. Я просто это зафиксировала.
Часы на стене пробили девять. До Нового года оставалось три часа.
— Мы переведём, — сказала наконец Валентина Петровна. — Но ты уйдёшь сегодня. И больше сюда не вернёшься.
— Я и так ухожу, — кивнула Анна. — Деньги — не плата за моё отсутствие. Это возврат долга.
Лена отвернулась, зло сжимая губы.
Илья сидел неподвижно.
Анна взяла сумку, надела куртку.
— С наступающим, — сказала она на прощание. — Пусть в новом году у вас всё будет по-честному. Хотя бы между собой.
Дверь закрылась за ней без хлопка.
На улице было морозно и ясно. Город жил ожиданием праздника: огни, смех, пакеты с покупками. Анна остановилась, вдохнула холодный воздух и впервые за долгое время почувствовала не страх, не обиду — облегчение.
Телефон завибрировал. Сообщение от банка: поступление средств.
Она убрала телефон в карман, поправила сумку на плече и пошла вперёд. Новый год она встречала без квартиры, без семьи, без иллюзий. Зато — с собой. И этого было достаточно.
Пусть твоя мама ищет нового спонсора! Я не собираюсь тратить на неё свои премии и накопления! — заявила жена