Тарелки в шкафу, кастрюли на плите, чистая скатерть — идеальный порядок. Валентина Сергеевна с удовлетворением оглядела кухню и сняла фартук. День выдался хлопотный: с утра магазин, потом готовка, обед для Павла, а теперь, наконец, можно и отдохнуть.
Она опустилась в любимое кресло и блаженно прикрыла глаза. По телевизору негромко бубнили что-то про новые пенсии, но вникать не хотелось. Пятница — единственный день, когда можно позволить себе ничего не делать. Сын на работе до вечера, а значит, никто не потребует внимания, еды и разговоров.
Пронзительный звонок домофона раздался так неожиданно, что Валентина Сергеевна вздрогнула. «Кого еще принесло?» — буркнула она, с трудом поднимаясь. Колени ныли — к дождю, наверное.
— Кто там? — спросила она в трубку, хотя уже догадывалась.
— Валечка, это мы! — раздался бодрый голос Людмилы Петровны. — Открывай скорее, мы мимо шли!
«Мимо они шли… — проворчала про себя Валентина Сергеевна, нажимая кнопку. — Почему именно сегодня? Почему не позвонить заранее?»
Дверь распахнулась, и в квартиру ворвался шумный вихрь: сначала племянник Костик — белобрысый шестилетка в ярко-синей куртке, затем невестка Оксана — раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, и замыкала процессию Людмила Петровна — свекровь Оксаны и давняя подруга самой Валентины Сергеевны.
— Мы тут рядом в поликлинике были, — тараторила Людмила Петровна, снимая пальто. — Я Костику зрение проверяла, а потом думаю — чего домой-то сразу? Давай к Вале заскочим! Ты же не против?
Валентина Сергеевна поджала губы, но ничего не сказала. Оксана, уже привычно ориентируясь в квартире, прошла на кухню.
— Чайник поставлю, хорошо? — крикнула она оттуда. — Ой, а пирожки есть? Костик проголодался, да и мы с мамой не обедали еще…
Что-то внутри Валентины Сергеевны вдруг щелкнуло, как перегоревшая лампочка. Все эти годы… Все эти бесконечные «мы мимо шли», «мы ненадолго», «только чаю попить». А потом — длинные посиделки, готовка, уборка, трата продуктов, которые она экономно покупала на свою скромную пенсию.
Она решительно шагнула на кухню, где Оксана уже гремела чашками и выдвигала ящики в поисках печенья.
— Я не ресторан, чтобы кормить всех подряд! — отчеканила Валентина Сергеевна так громко, что даже сама удивилась резкости своего голоса.
Оксана замерла с открытым шкафчиком. Лицо ее медленно заливалось краской.
— Я… мы просто…
— Вы просто привыкли приходить без предупреждения и считать, что я должна вас кормить! — Валентину Сергеевну уже несло. — А кто-нибудь подумал, что мне, может, тяжело снова вставать к плите? Что у меня продукты на неделю рассчитаны, а не на толпу голодных родственников?
В дверях кухни возникла растерянная Людмила Петровна с Костиком, который с любопытством смотрел на разгневанную хозяйку.
— Валя, ты чего? — нервно хихикнула Людмила Петровна. — Мы же семья! Какие счеты между своими?
— Именно! — Валентина Сергеевна сложила руки на груди. — Свои должны понимать, что нельзя так… бесцеремонно!
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, и раздался голос Павла:
— Привет всем! О, у нас гости?
Он вошел на кухню, улыбаясь, но улыбка тут же сползла с его лица, когда он увидел заплаканную Оксану, растерянную Людмилу Петровну, притихшего Костика и свою мать, стоящую с воинственным видом посреди кухни.
— Что происходит? — настороженно спросил он.
— Твоя мама сказала, что мы… — начала Оксана и замолчала, закусив губу.
— Что вы — что? — Павел перевел взгляд на мать.
Валентина Сергеевна вдруг почувствовала себя ужасно глупо. Вот так, за одну минуту, она разрушила все: семейные отношения, свою репутацию гостеприимной хозяйки, мир в доме. Но отступать было поздно.
— Я сказала, что не могу постоянно кормить всех, кто вваливается в мой дом без приглашения! — повторила она, хотя уже не так уверенно.
Павел медленно снял куртку и повесил ее на спинку стула.
— Мама, ну зачем ты так? — тихо произнес он. — Они же просто зашли поздороваться…
Костик вдруг громко шмыгнул носом, и все замолчали. В воздухе повисло тяжелое, неловкое молчание. Первой не выдержала Людмила Петровна.
— Пойдем, Оксаночка, — натянуто улыбнулась она. — Мы явно не вовремя. Валя устала, наверное…
— Родных так не встречают! — вдруг выпалила Оксана, и слезы брызнули из ее глаз. — Мы думали, ты рада гостям…
Она схватила Костика за руку и быстро вышла из кухни. Людмила Петровна развела руками и последовала за ней. Через минуту хлопнула входная дверь.
Валентина Сергеевна опустилась на табуретку и закрыла лицо руками.
— Мам, что на тебя нашло? — Павел сел напротив, не снимая рабочего пиджака. В его голосе слышалось недоумение и усталость.
Валентина Сергеевна упрямо поджала губы.
— А что такого я сказала? Они действительно приходят без звонка, когда им вздумается. А я потом стой у плиты, корми их…
— Господи, мам! — Павел потер виски. — Они же не каждый день приходят.
— Достаточно часто, — отрезала Валентина Сергеевна. — И всегда одно и то же — «чайку попить». А этот «чаек» выливается в полноценный обед или ужин. Ты думаешь, на мою пенсию легко прокормить такую ораву?
Павел хотел что-то возразить, но передумал. Он поднялся и тяжело вздохнул.
— Знаешь что? Я поеду к ним, попробую все объяснить. А ты… ты подумай, мама.
Когда за сыном закрылась дверь, Валентина Сергеевна почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она не хотела устраивать скандал, просто вырвалось. Раньше она бы прикусила язык, улыбнулась, накрыла на стол, а потом полночи мыла посуду и пересчитывала оставшиеся до пенсии деньги. Но сегодня что-то надломилось.
Вечером она не могла уснуть. В соседней комнате Павел демонстративно смотрел телевизор, не заходя к ней. Валентина Сергеевна лежала в темноте и смотрела в потолок.
Она вспомнила свое детство — послевоенное, голодное. Мать, вечно усталая, с потрескавшимися от работы руками, учила ее беречь каждую крошку. «Копейка рубль бережет», «С миру по нитке — голому рубаха» — эти поговорки впитались с молоком матери.
Потом была молодость — замужество, рождение Павлика, вечная экономия. Муж, царствие ему небесное, не особо баловал их достатком. Валентина тянула семью, подрабатывала, откладывала «на черный день». Когда Павлик пошел в школу, соседка Клавдия смеялась: «Валька, ты как Плюшкин — все копишь, копишь. Когда жить-то будешь?»
А потом наступили девяностые, и тогда пригодились все ее сбережения — обесцененные, правда, но хотя бы что-то. Павлика выучила, на ноги поставила… И даже сейчас, когда ему уже под сорок, она все еще беспокоится, хватит ли у него на жизнь, не придется ли ему голодать.
Эти мысли, как заезженная пластинка, вертелись в ее голове. К утру Валентина Сергеевна все еще не сомкнула глаз, но отчего-то казалось странное облегчение. Может, и правда, нужно было давно все выказать?
Утром Павел ушел на работу, едва попрощавшись. Она весь день ждала звонка от Людмилы Петровны — они дружили больше тридцати лет, неужели все разрушилось из-за одной сумки? Но телефон молчал.
К вечеру в дверь позвонили. На пороге стоял Павел непривычно серьезный.
— Можно? — спросил он, хотя всегда входил без интереса. — Мам, нам надо это.
Валентина Сергеевна молча впустила сына и прошла на кухню. Они сели друг напротив друга, как вчера, но что-то изменилось.
— Я был у Оксаны, — начал Павел. — Она обижена, конечно.
— Я не хотел ее обидеть, — тихо сказала Валентина Сергеевна.
— Знаю. — Павел внимательно посмотрел на мать. — Мам, мы с Оксаной не злоупотребляем Твою добротой, правда. Ты просто скажи, если тебе тяжело…
Что-то в его голосе — забота, непривычная взрослость — заставило ее сдаться.
— Да! Тяжело! — Она вдруг почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. — Пенсия маленькая, цены растут, а вы будто не замечаете… Я не хочу просить помощи, но и тратить последнее — страшно!
Она уже не могла остановиться:
— Я всю жизнь экономила, всю жизнь боялась, что не хватит! Что ты будешь голодать, что не смогу тебя выучить… А теперь что? Теперь я старая, больная, и что у меня осталось? Только эта квартира да пенсия, на которую только-только хватает на лекарства и еду. И когда приходят гости — да, я рада им, но внутри все сжимается: опять расходы, опять готовка…
Валентина Сергеевна закрыла лицо руками и разрыдалась. Павел сидел ошеломленный, будто впервые увидел свою мать.
— Ты просто скажи, если тебе тяжело… — Павел положил свою руку на морщинистую ладонь матери.
Валентина Сергеевна отвернулась, упрямо глядя в окно. На карнизе чирикали воробьи, весна уже вступала в свои права, скоро и в палисаднике зацветут её любимые тюльпаны.
— А что говорить? — наконец произнесла она. — Вы всё равно не поймёте. Выросли в другое время, привыкли, что всё легко достаётся.
— Ну почему же не поймём? — Павел придвинулся ближе. — Объясни. Мы с Оксаной работаем, зарабатываем…
— Вот именно! — Валентина Сергеевна резко повернулась к сыну. — Зарабатываете! А приходите ко мне есть. Почему?
Павел растерялся.
— Так принято… В семье…
— Принято! — Валентина Сергеевна всплеснула руками. — А что ещё принято? Может, принято спросить, есть ли у старой матери деньги на эти обеды?
Она почувствовала, как снова поднимается волна возмущения, но усилием воли подавила её.
— Паша, — сказала она уже спокойнее, — я получаю четырнадцать тысяч. Из них три — на лекарства, семь — на коммуналку и телефон. Остаётся четыре тысячи на еду на месяц. Это сто тридцать рублей в день, сынок. А когда вы приходите впятером… — она запнулась, подсчитывая, — это уже двадцать шесть рублей на человека.
Павел смотрел на мать расширенными глазами. Он никогда не задумывался о таких расчётах.
— Господи, мама… Почему ты раньше молчала?
— А что говорить? — Валентина Сергеевна горько усмехнулась. — «Сынок, дай денег»? Я всю жизнь гордилась тем, что сама справляюсь. Тебя вырастила без помощи, и сейчас не хочу быть обузой.
— Какой обузой? — Павел вскочил, заходил по кухне. — Ты моя мать!
— Вот именно, — кивнула Валентина Сергеевна. — Мать должна помогать детям, а не наоборот. Так меня учили.
Павел остановился, оперся руками о стол и посмотрел матери прямо в глаза.
— А меня ты чему учила? Помнишь, как мы соседке Клавдии Петровне суп носили, когда она болела? А как для одинокого дяди Гриши в подъезде продукты покупали? Ты мне всегда говорила: «Мы — одна семья».
Валентина Сергеевна молчала. Да, было такое. Она сама так считала. Но то были другие времена, до перестройки, до инфляции, до болезней и одиночества…
— Я понимаю, почему ты злишься, — продолжил Павел. — Ты боишься. Боишься остаться без денег, без помощи… Но, мама, неужели ты думаешь, что я позволю тебе голодать?
Он сел рядом и обнял её за плечи. Валентина Сергеевна почувствовала, как что-то внутри неё дрогнуло и поплыло. Слёзы снова подступили к глазам.
— Я просто… — она всхлипнула, — я просто устала делать вид, что всё в порядке. Что мне легко. Что я справляюсь.
— Я знаю, — Павел крепче обнял мать. — Знаю, мам. Только надо было раньше сказать.
Они сидели так долго, почти не разговаривая. За окном стемнело. Наконец Павел отстранился и решительно произнёс:
— Вот что мы сделаем. Я поговорю с Оксаной. Мы будем помогать — регулярно, каждый месяц. И никаких «я не возьму» — ты сама учила меня уважать старших. А ещё… ещё мы будем приходить со своими продуктами. Как тебе такая идея?
Валентина Сергеевна неуверенно пожала плечами.
— Не знаю… Это неловко как-то.
— Ничего не неловко, — отрезал Павел. — Так даже правильнее. Мы же не в гостиницу приходим, а к родному человеку. Будем приносить продукты, вместе готовить, вместе убирать.
Впервые за долгое время Валентина Сергеевна почувствовала, как тяжесть, давившая на плечи, немного отступила. Может, и правда так будет лучше? Не нужно будет ломать голову, чем накормить ораву родственников, не придётся экономить на себе…
— Хорошо, — тихо сказала она. — Давай попробуем.
Павел улыбнулся и поцеловал мать в щёку.
— Я люблю тебя, мам. И хочу, чтобы ты была счастлива. Без забот и проблем, понимаешь?
Валентина Сергеевна кивнула. Она понимала. Впервые за долгое время она по-настоящему понимала своего сына.
Неделю после конфликта в доме Валентины Сергеевны было тихо. Ни звонков, ни визитов — только Павел молча заходил по вечерам.
В пятницу в дверь позвонили. На пороге стояла Оксана с большой сумкой продуктов.
— Можно? — спросила она неуверенно.
Валентина Сергеевна пропустила её. Оксана прошла на кухню и начала выкладывать продукты: хлеб, молоко, яйца, сыр и домашний пирог.
— Паша всё объяснил, — сказала она тихо. — И я поняла.
Они сидели за чаем, осторожно подбирая слова, пока Оксана не спросила:
— Почему вы никогда не говорили о проблемах с деньгами?
— Не привыкла жаловаться, — пожала плечами Валентина Сергеевна. — Стыдно как-то.
— Мы с Пашей уже договорились помогать каждый месяц, — сказала Оксана.
— Не нужно мне подачек, — ответила Валентина Сергеевна, но уже без прежней резкости.
— Это не подачки! Это нормально, когда близкие помогают друг другу.
В дверь снова позвонили. Пришли Людмила Петровна с Костиком. Мальчик протянул бумажный цветок:
— Это тебе, бабуля Валя. Я сам сделал.
Людмила Петровна переминалась с ноги на ногу.
— Валя, я подумала… А что если мы будем приносить еду, когда приходим?
— Или можем готовить вместе, как раньше, — предложила она. — На два дома сразу.
Валентина Сергеевна вспомнила, как в трудные девяностые они варили огромный борщ на две семьи.
— А что, это мысль, — кивнула она. — Вместе и дешевле, и веселее.
Когда вечером пришёл Павел, кухня была полна народу: Людмила Петровна командовала, Оксана нарезала салат, а мать вынимала из духовки пирог.
— Знаешь, сынок, — тихо сказала Валентина Сергеевна, — я поняла, что главное не в том, чтобы всех кормить. А в том, чтобы быть вместе. — Она улыбнулась. — Но это не значит, что я ресторан! Теперь каждый вносит свою лепту!
За окном наступал апрель, и первые тюльпаны распускались, обещая тепло и обновление.
— Продай свою квартиру, купим двушку, чтоб всем места хватало, — сказал муж после того, как его мать начала приходить каждые выходные