Дождь лупил по асфальту, превращая тротуар в грязную реку. Татьяна тащила Аленку за руку, другой рукой прижимая к себе Мишку, который хныкал и путался в слишком больших ботинках. Ее рваная сумка промокла насквозь, ремень впивался в плечо, но она не останавливалась. Сергей плелся сзади, его шаги шлепали по лужам, а проклятья тонули в шуме дождя. Они шли в никуда — просто подальше от квартиры сестры, от криков, от унижения.
— Мам, я замерзла, — прошептала Аленка, ее зубы стучали. Кукла, которую она сжимала, была мокрой, как тряпка, и болталась в руке, будто мертвая.
— Скоро найдем, где согреться, малышка, — выдавила Татьяна, но голос ее дрожал. Она сама не верила своим словам. Куда идти? У подъезда, где они ночевали вчера, уже ошивались местные алкаши, а в соцзащите им только и сказали: «Оформляйте документы, ждите очереди». Очереди на что? На жизнь?
Они завернули за угол, к старому гастроному с треснувшей вывеской. Под козырьком ютилась скамейка, насквозь мокрая, но хоть немного укрытая от дождя. Татьяна усадила детей, стянула с себя куртку и накрыла их, словно одеялом. Мишка уткнулся ей в бок, Аленка прижалась к брату. Их лица были бледными, глаза красными от слез и усталости.
— Сережа, — тихо позвала Татьяна, обернувшись. — Надо что-то делать. Детям нельзя так.
Сергей стоял, прислонившись к стене, и смотрел в пустоту. Его волосы прилипли ко лбу, куртка промокла, а руки дрожали — то ли от холода, то ли от похмелья.
— А что я могу? — буркнул он, не поднимая глаз. — Денег нет, работы нет, жилья нет. Всё, Тань, приплыли. — Он сплюнул в лужу, его голос был хриплым, как будто кто-то выжал из него последние силы.
Татьяна стиснула зубы. Ей хотелось заорать, вцепиться в него, вытрясти хоть каплю того Сергея, которого она когда-то любила. Того, кто катал Мишку на плечах и приносил ей цветы с лотка у метро. Но перед ней был чужой человек — опухший, сломленный, с запахом перегара, который въелся в него, как клеймо.
— Тогда уйди, — прошептала она, ее голос дрожал от ярости. — Если не можешь помочь, просто уйди. Я сама справлюсь.
Сергей дернулся, будто его ударили. Его глаза, мутные от алкоголя, на секунду прояснились, но тут же снова потухли.
— Куда я пойду? — пробормотал он. — Ты же знаешь, без меня вы вообще пропадете.
— Пропадем? — выкрикнула Татьяна, так громко, что Аленка вздрогнула. — Сережа, мы уже пропали! Ты квартиру пропил, нас на улицу выгнали, а ты мне про «без тебя» заливаешь?! Уходи, я сказала!
Она задыхалась, слезы катились по щекам, смешиваясь с дождем. Сергей смотрел на нее, его лицо исказилось, но он не двинулся с места. Вместо этого он рухнул на скамейку, закрыв лицо руками.
— Прости, Тань, — пробормотал он, его голос был едва слышен. — Я не хотел… я правда пытался…
Татьяна отвернулась, ее грудь разрывалась от боли. Она не хотела его прощать. Не хотела снова верить в его «пытался». Но дети смотрели на нее — Мишка с надеждой, Аленка со страхом, — и она знала, что не может просто взять и сломаться.
— Мам, мы домой пойдем? — тихо спросил Мишка, его голос дрожал.
Татьяна сглотнула ком в горле. Она присела перед сыном, взяла его холодные ладошки в свои и заставила себя улыбнуться.
— Скоро, мой хороший, — прошептала она. — Мама найдет нам дом. Обещаю.
Она поднялась, вытерла слезы рукавом и огляделась. Дождь не утихал, улица была пустой, только вдалеке мигал светофор. В голове крутился один адрес — приют для женщин с детьми, о котором ей рассказала соцработница. Это был не дом, а койка в комнате на шестерых, но там было тепло, сухо и кормили раз в день. Лучше, чем подъезд.
— Вставайте, — твердо сказала она, поднимая детей. — Мы идем в одно место, там нас примут.
Аленка вцепилась в ее руку, Мишка послушно встал, хотя его глаза были полны вопросов. Сергей медленно поднялся, его взгляд был пустым.
— Тань, я с вами, — пробормотал он. — Не гони.
Она посмотрела на него, и в ее груди снова вспыхнула ярость. Но сил спорить не было.
— Иди за нами, — холодно бросила она. — Но если опять напьешься, Сережа, я тебя выгоню. Ради детей.
Они двинулись по улице, под дождем, который, казалось, смывал с них последние крупицы надежды. Татьяна шла впереди, ее шаги были тяжелыми, но решительными. Она не знала, что ждет их в приюте, но знала одно: ради Мишки и Аленки она будет драться. Даже если весь мир против нее.
Спустя час они стояли у обшарпанной двери приюта. Здание было старым, с облупившейся краской, но из окон лился теплый свет. Женщина в застиранном свитере, представившаяся Верой Ивановной, впустила их. Внутри пахло супом и хлоркой. Детей сразу увели в игровую комнату, где другие малыши возились с кубиками. Татьяна сидела в кабинете, сжимая в руках кружку с горячим чаем, пока Вера Ивановна заполняла бумаги.
— У нас тут строго, — говорила женщина, не отрываясь от документов. — Никакого алкоголя, никаких драк. Работу искать будете, я помогу с биржей труда. Детей в садик и школу оформим. Но жить тут можно не больше полугода. Справитесь?
Татьяна кивнула, ее горло сжалось. Полгода. Это был шанс, пусть и крошечный.
— Справлюсь, — тихо сказала она. — Ради них.
Сергей сидел в углу, молчал, глядя в пол. Вера Ивановна бросила на него косой взгляд, но ничего не сказала.
Ночью Татьяна лежала на узкой койке, слушая, как посапывают Мишка и Аленка на соседней кровати. В комнате было тесно, храпела соседка, но здесь было тепло, а дети были сыты. Впервые за неделю она не боялась, что их выгонят на улицу. Но сон не шел. В голове крутились слова Ольги, крики матери, взгляд Василия, полный усталости и злости. Она знала, что сестра не простит ее за этот вечер. Знала, что мать будет винить всех, кроме себя. И знала, что Сергей, лежащий на раскладушке в мужской комнате, скорее всего, снова сорвется.
Но в темноте, среди чужих храпов и скрипа кроватей, она вдруг почувствовала что-то новое. Не надежду — до нее было далеко. Но решимость. Она больше не будет ждать, пока кто-то спасет ее. Не от матери, не от сестры, не от Сергея. Завтра она пойдет на биржу труда. Завтра начнет собирать документы на пособие. Завтра сделает первый шаг, чтобы Мишка и Аленка больше никогда не спали в подъезде.
Дождь за окном стих. В тишине Татьяна закрыла глаза и впервые за долгое время позволила себе дышать.
По какой из траекторий разрешено выполнить разворот?