Голос Кати звучал резко.
— Я серьезно, Ань, тебе надо заняться собой. Взгляни на себя. Живот, щеки…
Анна невольно посмотрела на свое отражение в стекле витрины: тяжелая куртка, под ней скрывается уставшее тело. В одной руке тяжелые сумки с продуктами, в другой – телефон. Лицо бледное, круги под глазами. Да, она уже не та стройная студентка, с которой Катя когда-то дружила.
— Катя, я просто не успеваю. Работа, дети, мама…
— Это всё отговорки. Вон Лена с нашего отдела, тоже мать двоих, а как выглядит? В спортзал ходит, в йога-клубе занимается. А ты? Сумки таскаешь вместо штанги.
Анна тяжело вздохнула.
— Мне правда некогда, — тихо ответила она. — У меня мама требует внимания, Сашка с учебой совсем скатился, а Лёша… — она осеклась, но подруга уже поняла.
— Опять в кризисе? — в голосе Кати зазвучала насмешка. — Сорок девять лет, хочет понять, кто он. Ты не задумывалась, что, если бы ты выглядела иначе, он бы не «терялся»?
Анна сжала ручку пакета. Боль от этих слов эхом ударила в грудь.
— Я устала, Кать. Физически, морально. Нет сил. А если я не сделаю — никто не сделает. Мама жалуется, что я забываю про нее, учеба Саши, ссоры с Лёшей, Ванечка… Я не живу, я бегу. И конца не видно.
Катя фыркнула:
— Тебе нравится быть мученицей? Может, хватит? Начни с себя. Хотя бы просто запишись в зал.
Анна молчала. Внутри бушевало раздражение, смешанное с горьким осознанием: Катя не понимает. Она не была в ее шкуре.
***
В доме витал запах невынесенного мусора. В прихожей валялись кроссовки старшего сына, рядом растеклась грязная лужица от снега, принесённого кем-то на ботинках.
Анна тяжело сгрузила пакеты с продуктами на кухонный стол. Лопатки ныли, пальцы казались деревянными от сумок, которые она тащила от магазина пешком. Спина ломила.
На диване в гостиной сидел пятнадцатилетний Саша, уткнувшись в телефон. Слабое свечение экрана освещало его застывшее, отстранённое лицо. Он даже не повернулся на звук хлопнувшей двери.
— Ты хоть поздоровался бы, — устало бросила Анна, раздеваясь.
— Угу, — буркнул он, не отрываясь от экрана.
Из кухни послышался шум воды. Анна заглянула туда. Лёша, её муж, лениво жарил яичницу.
— Где ты была? — голос его был ровным, но в нём сквозила досада.
— Работала. Потом в магазин зашла. Продукты закончились, — ответила она, вздохнув.
— Как всегда, — тихо бросил он, ставя ложку. — Я же говорил, что надо планировать покупки заранее. У нас дома есть что поесть.
Анна устало посмотрела на него.
— Правда? И что именно? Полбанки майонеза и кусок вчерашнего хлеба?
— Не надо драматизировать, — отмахнулся он, уходя в коридор. — Я работал, устал.
Анна хотела сказать, что она тоже работает. Что приходит и сразу погружается в дела: разбирать вещи, готовить, убирать, проверять уроки младшего. Но не сказала. Только посмотрела, как он прошёл мимо, даже не взглянув в её сторону.
— Мам, помоги мне с уроками! — голос младшего сына, Вани, донёсся из детской.
Анна снова глубоко вдохнула и, не отвечая, начала разбирать пакеты. Морковь, картошка, кусок мяса — всё это надо почистить, нарезать, приготовить ужин. Параллельно загрузить стиралку, вытереть пролитый чай на столе и помыть пол в коридоре.
Она поставила кастрюлю на плиту, включила воду.
— Я не железная, — пробормотала себе под нос.
Саша в гостиной фыркнул.
— Ага, а ведёшь себя так, как будто обязана всё делать. Может, расслабишься?
Анна резко обернулась.
— Это ты мне говоришь? Ты хотя бы тарелку за собой убрал сегодня? Или только играть в телефон умеешь?
— Я вообще-то тоже устаю, — огрызнулся он, не отрываясь от экрана.
Лёша появился в дверях, глядя на них с раздражением.
— Опять ругаетесь? Господи, ну хватит уже.
Анна тяжело вздохнула.
— А кто будет всё это делать, Лёш? Ужин, уборка, Ваня с его уроками? Я? Одна?
Муж пожал плечами.
— Ну, ты же справляешься. Зачем менять то, что работает?
В горле встал ком. Она хотела сказать, что ничего не «работает». Что она тонет. Что устала быть незаметной, устала тащить. Но вместо этого она молча развернулась и пошла в детскую.
— Мам, ты чего? — раздался голос Вани.
— Всё хорошо, малыш, давай смотреть твои уроки.
Она села за стол, открыла тетрадь. Буквы плыли перед глазами. Мир сужался до карандашных линий на бумаге. Анна прикусила губу, чтобы не заплакать.
Где-то в гостиной продолжал мерцать экран телефона. А на кухне так и осталась стоять пустая кастрюля.
***
На следующий день она забежала на работу, уже опаздывая. На часах 9:17. Опять.
За её столом уже лежала стопка документов. Рядом стояла Лена, коллега, с надменно сдвинутыми бровями и скрещенными на груди руками.
— Доброе утро, — прохрипела Анна, стаскивая куртку.
— Ань, у тебя с бумагами затуп? Клиенты уже нервничают, — шеф явно был недоволен.
Он стукнул ладонью по стопке документов.
— Я с утра разбираюсь с этим, хотя это твоя зона ответственности.
Лена склонила голову набок, с видом человека, который заранее знает, как это закончится.
— Я… — Анна быстро пробежалась глазами по отчетам, сердце колотилось. Ошибка. Опять. — Это… вчера был сложный день, я исправлю.
Шеф склонился над столом.
— Ты исправишь. Но знаешь, что самое неприятное? Это не первый раз. Мне что, каждую цифру за тобой проверять? Нам нужен бухгалтер, а не студент-практикант.
Лена фыркнула, не скрывая удовольствия. Анна почувствовала, как кровь прилила к лицу. Объяснять, что она приходит домой и не садится за сериалы, а бросается в круговорот обязанностей, не имело смысла. Никто здесь не видел её реальности. Они видели только ошибочные цифры.
— Я разберусь, — глухо сказала она.
Шеф вздохнул, потер переносицу.
— Надеюсь. В следующий раз мне придётся думать, насколько ты нам подходишь.
Он ушёл, хлопнув дверью.
Лена склонилась к ней, заговорщически понизив голос:
— Знаешь, Ань, если ты не справляешься — просто скажи. Может, стоит кому-то другому взять на себя сложные задачи?
Её голос капал мёдом, но в глазах плясало торжество. Анна стиснула зубы, но промолчала.
Она открыла папку, и цифры поплыли перед глазами. Перед ней лежали бумаги, а за спиной — стены, которые медленно сжимались.
***
После работы нужно было забежать к маме.
Анна шла по старому двору, где прошло её детство. Окна знакомого подъезда были пыльными, подъезд пахнул сыростью и чужими жизнями. Она тяжело вздохнула, поправила сумку на плече и поднялась на третий этаж. Дверь открылась сразу, как будто мать ждала у порога.
— Наконец-то, — ворчливо сказала она, не давая дочери даже переступить порог. — Опять не было два дня! Я уже думала, ты забыла про меня.
Анна закрыла глаза, задерживая раздражение.
— Мам, я работала.
— Да-да, конечно. А ты знаешь, что соседка моя, Марья Васильевна, её дочь каждый день к ней приходит? А ты? Раз-два в неделю и то, как будто милость мне делаешь!
Анна молча прошла в комнату, поставила продукты на стол. В воздухе стоял запах лекарств и старости. Сердце кольнуло от вины. Да, мама не болела всерьез, но ее одиночество давило как бетонная плита.
— Я устала, мам…
Мать вздохнула, но в глазах не было сочувствия. Только требовательность.
— Все мы устаем. Ты хоть бы побеседовала со мной нормально. А то пришла — и уже убежать хочешь.
Анна отвела взгляд в окно, где качались голые ветки деревьев. Они обе тонули в одиночестве, каждая в своем.
***
— Хорошо, мам…
Анна пыталась собраться с мыслями. Тут зазвонил телефон. Взглянув на экран, она увидела имя младшего сына.
— Мам, на завтра в школу нужен природный материал? Ну, знаешь, шишки, веточки…, — его голос звучал торопливо.
Анна закрыла глаза, подавляя раздражение. Ещё одна задача. Ещё одно «надо».
— Хорошо, Ваня, я соберу, — ответила она мягко.
— Спасибо, мам!— он повесил трубку.
Она вышла от мамы. Автобус подъехал сразу, словно ждал её. Анна заняла место у окна, наблюдая, как за стеклом несутся снежные хлопья. Когда её остановка приблизилась, она не вышла. Ей на следующей. Там, за перекрёстком, находился парк.
Она вышла из автобуса, морозный воздух мгновенно охватил лицо, свежий и бодрящий. Анна сделала глубокий вдох. Медленный, осознанный. В груди разлилось чувство облегчения.
Парк раскинулся перед ней, утопая в белом покрывале. Ветки деревьев склонились под тяжестью снега, мягкие сугробы хрустели под ногами. Воздух был наполнен тишиной. Здесь не было вечных требований, упрёков, вечного «Ань, ты не забыла…?».
Она шагала медленно, сознательно. Подняла с земли замёрзшую шишку, затем ещё одну. Взяла сухую веточку и гладкий жёлудь, покрытый снежной коркой. Казалось, что эти простые действия наполняли её чем-то важным. Она не торопилась. Впервые за долгое время.
Проходя мимо скамейки, она опустилась на неё, позволив себе минуту просто посидеть. Закрыла глаза, прислушалась к шороху ветра в заснеженных кронах, к далёкому скрипу лыж на дорожке, к редким шагам. Её пальцы, обычно вечно сжимающие телефон, сумки или калькулятор, теперь просто лежали на коленях. Расслабленные.
На мгновение мир перестал требовать от неё чего-то. Она не должна была ни готовить, ни решать чужие проблемы, ни оправдываться. Здесь, в этом зимнем парке, среди деревьев и свежего снега, она существовала только для себя.
Ей казалось, что прошло совсем немного времени. Но часы показывали, что пора бежать. Она встала, собрала пригоршню шишек и направилась домой.
***
Анна вернулась домой, держа в руках пакет с собранными шишками, веточками и желудями. На её варежках застыли мелкие снежинки, а щеки приятно горели после прогулки. Едва она переступила порог, как в воздухе повисло напряжение.
—Ты вообще дома бываешь? — Лёша смотрел на неё с раздражением, стоя в дверном проёме кухни. Его брови сдвинулись, а голос звучал уставшим, но напористым.
Анна спокойно поставила пакет на тумбу и сняла пальто, стряхнув с него оставшийся снег.
— Я была в парке. Собирала материал в школу для Вани, — ответила она ровным голосом.
— А нас кто кормить будет? — он вскинул руки, будто предъявляя ей очевидную истину. С кухни доносился слабый запах подгоревшей каши, видимо, его попытки приготовить ужин закончились неудачей.
Анна разулась, медленно оглядела мужа. Её раньше разрывало бы чувство вины. Сейчас – нет. В груди было спокойно.
— Я не могу быть всем и сразу, Лёш. Я тоже человек, — она произнесла это мягко, но твёрдо, встречая его взгляд.
— Мам, есть что поесть? — выглянул из комнаты Саша. Он стоял в дверях, держа в руках телефон, на экране которого всё ещё мерцала запущенная игра.
Она улыбнулась, мягко, чуть устало.
— Скоро, Саш. Немного отдохну и приготовлю что-нибудь.
Атмосфера в доме, хоть и всё ещё напряжённая, уже не давила на неё так, как раньше.
Анна прошла на кухню, поставила чайник и села за стол, вытянув ноги. В руках она перебирала жёлуди, словно изучая их, а в голове была ясность. Ей не нужно доказывать свою ценность, оправдываться.
***
Спустя месяц жизнь текла в том же ручье. Анна – всё такая же зажатая в «бутерброде» между долгом и еще одним долгом женщина-сэндвич. Утро начиналось с привычного марафона — будильник, завтрак наспех, школа, работа. Вечер заканчивался заботами — уроки, уборка, готовка, забота о Ване, попытки докричаться до Саши, редкие и всё более молчаливые разговоры с Лёшей. В выходные – упрёки и ворчание мамы. Но что-то всё-таки изменилось.
Она стала давать себе передышки. Несколько раз в неделю Анна ускользала в парк, уходя от бесконечного списка дел, от давления, от вины, от вечного ощущения, что её должно быть больше, чем она есть. Она гуляла, вдыхала свежий, зимний воздух, слушала хруст снега под ногами, разглядывала ветки деревьев, касалась руками шероховатой коры. Иногда просто останавливалась, закрывала глаза и слушала, как мир существует без неё. И это было удивительно спокойно.
Нет, она пока не похудела, не начала бегать по утрам или не записалась на йогу, как советовала Катя. Но она больше не сутулилась так сильно. Щёки стали румяными, а осанка — чуть увереннее. В глазах больше не было пустоты, с которой она привыкла мириться. Теперь там появилось что-то новое — может, лёгкий вызов, может, искра, но точно не безысходность.
Впервые за долгое время она чувствовала, что принадлежит самой себе. И это было только начало.
Опудриваю чеснок в апреле , после всходов, такой смесью. Перья не желтеют, а зубчики растут крупные с кулак.