На кухне пахло подгоревшим сахаром — варенье убежало, успев прилипнуть к конфорке. Галина Петровна вытирала плиту тряпкой. Руки дрожали, но она будто не замечала.
— Развестись… — прошептала она вслух, словно не веря. — Из-за меня, значит…
Голос был глухой, почти детский, словно она пыталась убедить саму себя, что ослышалась. Но телефон на столе подтверждал всё. На экране по-прежнему горело сообщение от сына:
«Мам, нам нужно серьёзно поговорить. Анна хочет развода, если так дальше пойдёт.»
Она села на табурет, глядя в пустоту. Сквозь тонкую занавеску пробивался серый свет — вечер близился, а она всё не могла собраться с мыслями.
— Столько лет для них старалась, — внезапно сказала она вслух, громче, чем хотела. —Всё для них, всё для него! Квартира, внук, помощь… А теперь — во всем виновата оказалась, старая дура.
Из коридора выглянул Сергей Иванович, её муж..
— Что случилось?
Галина не ответила. Лишь махнула рукой и отвернулась к окну.
***
Галина Петровна так и просидела на кухне до самого вечера. Сгорбившись, она глядела в одну точку. Время словно остановилось. Сергей Иванович тихо заходил пару раз, но ничего не говорил.
Позже, за ужином, она вдруг заговорила. Не глядя на мужа, только двигая ложкой манную кашу по тарелке.
— Помнишь, как мы квартиру для Лёши выбирали?
Сергей кивнул, не поднимая глаз от газеты.
— Помню.
—Три года откладывали, все сбережения сложили. Ничего себе не позволяли. Всё — чтобы у Лёшеньки была своя крыша. Молодые, чтобы не по съёмным метались…
Она положила ложку на край тарелки.
— И Анна тогда… такая милая казалась. Спасибо нам говорила. “Вы — как мои вторые родители”… А теперь я, видишь ли, лезу. Жить мешаю.
Сергей вздохнул, встал, налил себе воды из графина. Присел обратно, потёр шею.
— Ты всегда старалась как лучше. И я. Мы оба.
Когда Алексей только привёл Анну, Галина Петровна сразу подумала: славная девочка. Скромная, улыбчивая, из хорошей семьи. Волосы в косу, платье по колено, глаза внимательные. Не спорила, слушала внимательно, приносила пироги. С родителями её, Вячеславом и Мариной, встретились на свадьбе — те были тихие, сдержанные, держались немного особняком. Но в целом — приличные.
Свадьбу сыграли не пышную, но добрую. Праздник делали своими силами, как умели. На столах — оливье, холодец, бутерброды с красной икрой. Все смеялись, танцевали, пели «Катюшу». Галина Петровна тогда была счастлива — сын наконец не один, дом будет полон.
Через год родилась Полина. Казалось, что жизнь вошла в правильное русло. Галина ушла на полставки, помогала с внучкой, носилась по аптекам, варила компоты, стирала, гладила пелёнки. Когда у Анны случилась послеродовая хандра, она ночевала у них, молча делала всю работу, старалась не мешать. Всё делала — не потому что «надо», а от сердца. Она не чувствовала себя жертвой. Она радовалась, что может быть полезной.
— Только бы у них было всё хорошо, — говорила она тогда Сергею Ивановичу, развешивая детские комбинезоны на балконе. — Мы уж своё прожили. Теперь — их время.
А когда они наконец вручили ключи от новой квартиры — Анна даже заплакала. «Вы — золотые люди», — сказала она. Алексей смущённо обнял мать, промямлил: «Спасибо, мам… Мы вам это никогда не забудем».
А вот забыли. Или сделали вид, что забыли.
Теперь Анна была другой. Настороженная, отстранённая. Даже когда улыбалась, в глазах её читалась усталость, раздражение. Она говорила, что «хочет строить семью самостоятельно», что «пора уже жить своей жизнью». И в каждом «мы» отчётливо слышалось: без вас.
— А Полечка… — Галина Петровну вздохнула. — Сколько мы с ней проводили времени. Сколько мы ей игрушек, одежды. Я же с ней как с родной. И одевали, и игрушки, и книжки. А Анна тогда говорила: “Как хорошо, что у Полины есть такая бабушка”.
Сергей встал, собрал тарелки и отнёс в раковину. Под шум воды он сказал:
— Может, ещё всё наладится. Молодые… бывают вспышки.
— Нет, Серёж, — покачала она головой. — Не наладится. Что-то сломалось.
***
А сломалось всё в тот день. Телефон зазвонил утром в пятницу, когда Галина Петровна нарезала огурцы на салат. Экран мигнул — Анна. Сердце вздрогнуло, но она тут же нажала на зелёную кнопку.
— Алло?
— Доброе утро, Галина Петровна. Мы хотели бы пригласить вас с Сергеем Ивановичем в воскресенье. На разговор. Обсудить кое-что. В кругу семьи, — голос Анны был вежливым, ровным, но без малейшего тепла. . Сухой, как будто говорила с соседкой, не со свекровью.
Галина вытерла руки о фартук.
— А что за разговор?
— Лучше при встрече. Все будут.
Сергей Иванович, сидевший за столом с газетой, взглянул поверх очков:
— Опять что-то придумали?
— Говорят, «семейный разговор». Все будут. Но мне это уже не нравится.
Он промолчал. Только аккуратно сложил газету и убрал очки в футляр.
***
В воскресенье, войдя в квартиру сына, они почувствовали сразу: атмосфера другая. Никаких обычных «проходите», «чай поставлю», даже «здравствуй, мам». Анна стояла у окна, родители её — на диване. Алексей в углу у книжного шкафа, ссутулившись, будто ждал выговора.
— Значит так, — начала Анна. — Мы с Алексеем решили. Нам нужно больше места. Мы хотим второго ребёнка. Эта квартира — тесная. Мы планируем её продать и купить трёшку в «Северной долине». Там как раз акция. Мы уже говорили с агентом, будет оценка, потом риелтор займётся документами. Всё организуем сами. Вас хотели просто уведомить.
Марина Андреевна, мать Ани, кивнула:
— Это разумно. Молодая семья растёт.
— Подождите… «планируем продать»? — Галина Петровна встала. — А вы с кем это решили? Эту квартиру покупали мы. На наши деньги. Не вы. Как ты вообще…
Анна слегка вскинула брови:
— Ну, мы с Алексеем решили. Он же ваш сын. А это его квартира.
Отец Анны Вячеслав Валерьевич сухо добавил:
— Не стоит цепляться к формальностям. Главное — интересы детей.
— Формальности, говорите? — переспросил Сергей Иванович, вставая. Он говорил негромко, но голос был твердым. — Квартира оформлена на нас с Галей. Ни Алексей, ни ты, Анна, к ней никакого отношения не имеете. Продавать никто ничего не будет. Не поднимайте даже этот вопрос больше.
В комнате повисло напряжение. Анна покраснела.
— Как это ваша? — она повернулась к мужу. — Ты что, знал? И не сказал мне?
Алексей, всё это время смотревший в пол, поднял глаза, виновато моргнул.
— Я думал, это неважно… Ну, мы же живём вместе…
Анна вскочила:
— Значит, мы тут — просто гости, да?! — голос дрожал, но уже не от страха, а от злости. — Спрашивать теперь будем, можно ли в ванну зайти?! Или как — вас предупреждать заранее, если музыку включим?
Она шагала по комнате, тяжело дыша.
— Я устала, слышите? Устала жить как квартирантка! Мне надоело чувствовать себя лишней в «чужой» квартире. — сорвалась Анна. — Я не собираюсь плясать под вашу дудку. Если вы не дадите согласие — я подаю на развод. И Полину вы больше не увидите. Ни вы, ни он.
Алексей не сказал ничего. Ни слова. Даже не повернулся к матери. Только медленно опустил глаза — в угол, в пол, в никуда.
Из соседней комнаты раздался тихий детский голосок. Полина, играя с куклами, лепетала что-то себе под нос. Она ещё не знала, что мир за этой дверью уже треснул.
***
Дверь хлопнула так, что в шкафу звякнули стеклянные бокалы. Анна скрылась в комнате, не глядя ни на кого.
Марина Андреевна и Вячеслав Валерьевич переглянулись и, не сказав ни слова, направились к выходу. Ни прощания, ни взгляда, ни попытки сгладить углы. Через минуту хлопнула входная дверь.
Алексей прижался к стене, как будто надеялся стать невидимым.
— Мам… — начал он, но Галина Петровна подняла руку.
Сергей Иванович уже натягивал куртку.
— Пошли, Галь.
Они шли домой молча, по привычному маршруту — мимо аптеки, мимо школы, где Алексей когда-то учился. Только теперь каждый знакомый поворот казался чужим.
Ночью Галина не спала. Лежала на спине, глядя в потолок. Слышала, как Сергей тихо вышел на балкон. Потом — щелчок зажигалки. Он не курил почти десять лет. После инфар кта. Но этой ночью — закурил. Просто не нашёл другого выхода.
Утром, едва она поставила чайник, на кухонном столе завибрировал телефон. Экран светился именем, которое теперь вызывало не радость, а боль: Лёша.
Она взяла трубку. Говорить не хотелось, но не взять — было бы хуже.
— Мам, привет… — голос сына был натянутый, уставший. — Послушай. Аня… она не отступает. Говорит: либо квартира, либо развод. Я… я просто не хочу, чтобы семья развалилась. Мы же семья. У нас ребёнок. Я думал… может, ты всё-таки…
— Уступлю? — тихо перебила она. — Ради мира?
С минуту была тишина.
— Лёша, — сказала она наконец. — Ты взрослый. Сам решай. Мы с отцом своё уже сделали. Предоставили вам кров. Если хотите большего, зарабатывайте сами.
И повесила трубку. Просто — поставила точку.
***
Галина Петровна стояла у окна, не включая свет. На подоконнике лежала старая коробка из-под обуви — с надписью «Лёшины». Там были фото, открытки, его рисунки из первого класса. Она вытянула одну — Алексей лет пяти, в тельняшке, держит её за руку и смеётся без передних зубов.
Галина медленно села за стол. Разложила фотографии. Свадьба — Анна в белом, вся сияет, Алексей рядом, немного растерянный, но счастливый. Потом — с новорождённой Полей на руках. Они с Сергеем тогда чуть не плакали от радости.
Она провела пальцем по краю снимка.
— Где я ошиблась?.. Может, правда… меня было слишком много? Может, нужно было сразу отстраниться. Не ездить, не помогать, не влезать…
Она вспомнила, как Алексей в детстве разб ил коленку и звал её сквозь слёзы — «Мааам! Иди сюда! Больно!» — А она прибежала, прижала, обняла. Тогда она чувствовала, что нужна.
А теперь — он выбрал жену. Молчал, когда надо было защитить.
Слёзы не шли. Было сухо, будто внутри всё выгорело.
— Любовь — это не держать, — сказала она себе вслух. — Это отпускать. Но не потакать неблагодарности.
Она встала, собрала фотографии обратно в коробку. Потом, не спеша, подошла к шкафу, достала папку с документами.
— Всё, хватит. Мы сделали, что могли. Теперь пусть сами решают, что для них важнее — квартира или семья.
***
В нотариальной конторе Галина Петровна и Сергей Иванович сидели за столом с номариусом, сжав в руках оба паспорта, крепко, как будто это был щит.
— Значит, квартира завещается вашей внучке, Полине Алексеевне., — повторил нотариус, глядя на экран монитора. — Но с условием: до её совершеннолетия квартира остаётся в вашей совместной собственности. Всё верно?
— Верно, — кивнула Галина Петровна.
— О завещании кто-нибудь знает? — уточнил нотариус, бегло просматривая текст.
— Никто, — сказал Сергей Иванович. — И пусть так и остаётся. Пока не время.
Подписи. Щелчок печати. Бумага сложена, убрана в плотный конверт. Конверт — в сумку Галины. Как будто запечатали не документы, а какой-то крохотный обрывок надежды на справедливость.
Когда вышли на улицу, было не холодно. Но как-то пусто. Они молча прошли до остановки, каждый — в своих мыслях. Ни радости, ни облегчения. Просто — сделали, что сочли правильным.
Прошла неделя. Потом вторая. Потом — Новый год. Алексей не звонил. Ни одной СМС, ни короткого «как вы», ничего. Тишина.
Анна исчезла, будто её вычеркнули ластиком. Ни намёка на примирение, ни попытки наладить контакт. На Рождество тоже никто не приехал. Да и, по правде говоря, никто особенно и не ждал.
Они вдвоём, как старые путники, просто продолжали жить. Варили суп, гладили бельё, слушали новости, иногда спорили из-за какой-то мелочи — как будто ничего не случилось.
А потом, в середине февраля, неожиданно пришло сообщение. Ватсап мигнул зелёной точкой.
Галина Петровна включила голосовое и сразу сжалось сердце:
— Бабушка… я скучаю. Можно я к вам приду? Только к вам. Я помню, как мы пекли блины.
Голос Полины — немного сонный, чуть грустный, очень живой. Маленький комочек тепла пробился сквозь лёд последних месяцев.
Галина посмотрела на Сергея. Тот отложил газету и просто кивнул.
Она нажала на микрофон.
— Конечно, Полечка. Всегда. Мы тебя ждём.
***
Прошёл год.
Галина Петровна сидела на скамейке у подъезда. Рядом на корточках устроилась Полина. Из косички выбилась тонкая прядка, и она всё время сдувала её. Шесть лет — возраст, когда девочки уже рассуждают как взрослые, но всё ещё верят в волшебство. Поля складывала из каштанов «тортик» и сосредоточенно украшала его рябиной.
— Бабушка, — вдруг спросила она, не отвлекаясь от дела. — А ты правда меня в садик водила? Когда я была маленькая?
Галина улыбнулась. Сердце сжалось от нежности — как будто это был не вопрос, а признание в доверии.
— Конечно, правда. В синих резиновых сапожках, если шёл дождь. И пели с тобой «Антошку», помнишь?
Полина засмеялась.
Алексей всё-таки приехал. Один. Через полгода. Без Анны. Развода не было, но брака — по сути — уже не было. Разговаривали мало. Натянуто. Он приносил фрукты, спрашивал: «Как ты?» — и смотрел в сторону, будто искал, куда спрятаться от своих же решений.
Но Галина уже ничего не ждала. Не злилась, не оправдывала. Всё, что нужно было понять, она уже поняла. Все эмоции выгорели, как лампочка, которая сначала моргает, а потом просто гаснет.
Полина бережно положила каштан ей на колени — блестящий, гладкий, тёплый от рук.
— Это тебе. Чтобы ты была счастливая, — сказала она серьёзно.
Галина Петровна погладила внучку по голове, поправила прядку, улыбнулась:
— Спасибо, милая.
Она посмотрела вдаль, на дом, на окна, за которыми прошла половина её жизни. И подумала:
«Не мы воспитали плохую невестку. Это её родители забыли, объяснить ей простые вещи: благодарность важнее прав. А любовь — это не контроль и не требования. Это участие. И доброта»
И стало как будто немного легче.
– Пусть сама разбирается, – сказала его мать, и я застыла, понимая, что он поддерживает её