Февраль в Сосновке выдался на редкость лютым. Снег скрипел под ногами так, словно кто-то специально подсыпал под него битое стекло, а морозный воздух обжигал лёгкие при каждом вдохе.
В такие дни всё живое предпочитало найти укромное местечко и переждать холода. Но только не Лада (сразу будем называть ее так) — пёстрая дворняга с умными карими глазами и оборванным когда-то в драке ухом. Ей нельзя было отсиживаться в тепле. Ей нельзя было просто переждать.
На ней лежала ответственность куда больше, чем выжить самой в эти лютые дни.
Под крыльцом заброшенного дома на окраине деревни, в наспех вырытой яме, выстланной старыми тряпками и сухой травой, лежали пятеро щенков — её щенков.
Крохотные, слепые комочки, родившиеся всего две недели назад, когда зима ещё казалась не такой безжалостной. Они постоянно пищали, требуя молока, но с каждым днём его становилось всё меньше. Лада не ела уже третьи сутки, и её собственное тело истощалось, не в силах поддерживать и свою жизнь, и жизнь щенков.
Вот и сегодня Лада брела по деревне, едва переставляя лапы, которые до колен проваливались в снег.
Ветер трепал её шерсть, когда-то густую и блестящую, а теперь жалкую и спутанную.
Рёбра выпирали так сильно, что казались полосками на боках, а впалый живот подтягивался к позвоночнику. Но в глазах — глазах измученной, голодной собаки — горела решимость.
Она заглянула в первый двор, втянув носом воздух в надежде уловить запах чего-то съестного. Из дома вышла полная женщина с ведром в руках.
— Пошла вон! — крикнула она, заметив собаку, и замахнулась. — Нечего тут шастать! Ишь, побираться пришла!
Лада поджала хвост и отступила. Она не злилась на женщину — слишком хорошо понимала, что люди в деревне и сами еле справлялись. Урожай в прошлом году был скудным, многие запасли лишь самое необходимое, чтобы дожить до весны.
Даже помои, которыми раньше можно было поживиться, сейчас были скудными — одна картофельная кожура да капустные листья, и те промерзшие, безвкусные.
Следующий двор встретил её глухим рычанием привязанного пса — крупного, откормленного. Такие не делятся добычей, да и вообще не прощают вторжения на их территорию. Лада пошла дальше.
Так она обошла почти всю деревню, заглядывая в каждый двор, но всюду встречала лишь холодный приём. Кто-то прогонял её палкой, кто-то кидал снежком, а большинство просто не обращали внимания на очередную бродячую собаку. В Сосновке их хватало.
К полудню, когда солнце выглянуло из-за серых туч, но не принесло ни капли тепла, силы стали покидать Ладу. Она побрела обратно к своему логову, под крыльцо заброшенного дома.
Ей нечего было принести щенкам — собственное молоко почти совсем пропало. Но она должна была вернуться, хотя бы чтобы согреть их своим телом.
На окраине деревни, почти у самого леса, стояла лавка Семёна Петровича — приземистое здание из тёмного дерева с железной вывеской, на которой от времени почти стёрлись буквы. Это был единственный магазин на всю Сосновку, куда привозили товары из районного центра раз в неделю.
Проходя мимо, Лада вдруг остановилась, втянув носом пахнущий съестным воздух. У крыльца лавки стояли мешки с крупой, мукой и ещё какими-то продуктами, которые должны были занести внутрь.
От них шёл ароматный запах, от которого у изголодавшейся собаки закружилась голова. Она шагнула ближе, но из дверей магазина вышел сам хозяин — крупный мужчина с окладистой бородой и хмурым взглядом.
— А ну пошла отсюда! — рявкнул он, махнув на неё шапкой. — Ещё разорви мешок с крупой, кому я потом это продам?
Лада поджала хвост и отошла в сторону, но не ушла совсем.
Что-то внутри неё — может, инстинкт, может, зачатки разума, которыми природа наградила эту дворнягу — подсказывало, что именно здесь, у лавки, есть шанс найти еду. Пусть не сразу, пусть не сейчас, но нужно только подождать. Должен быть способ.
Она устроилась неподалёку, возле забора соседнего дома, откуда был виден вход в магазин. Положив голову на лапы, Лада внимательно наблюдала за каждым входящим и выходящим человеком.
Люди шли с пустыми руками, а возвращались с сумками и пакетами, из которых доносился запах еды. Хлеб, колбаса, сыр — от этих ароматов у Лады сводило челюсти и начинала непроизвольно выделяться слюна.
День клонился к вечеру, когда из лавки вышла молодая женщина с маленькой девочкой. Женщина несла сумку с продуктами, а девочка с аппетитом жевала что-то, зажатое в руке. Лада, чей голод достиг уже предела, поднялась и, повинуясь какому-то неясному побуждению, медленно вышла им навстречу.
А потом случилось что-то странное. Вместо того чтобы подбежать и попытаться выпросить кусочек, как это обычно делают бродячие собаки, Лада вдруг опустилась на снег. Она вытянула вперёд правую лапу, будто та была ранена, и посмотрела на женщину с ребёнком глазами, полными боли. Из горла вырвался тихий, жалобный скулёж.
Девочка замедлила шаг, с интересом разглядывая собаку.
— Мама, смотри, у неё лапка болит! — воскликнула она, дёргая мать за рукав. — Бедная собачка!
Женщина остановилась, настороженно посмотрела на Ладу. Но эта тощая, измученная собака, лежащая на снегу с таким страдальческим видом, не выглядела опасной.
— И правда, похоже, ранена, — сказала она, присматриваясь. — Может, в капкан попала или с другой собакой подралась.
— Можно я ей дам кусочек? — спросила девочка, протягивая надкусанный хлеб с маслом.
— Только осторожно, — предупредила мать. — Не подходи слишком близко, мало ли что.
Девочка отломила кусочек и осторожно бросила его Ладе. Та молниеносно проглотила угощение, не забывая при этом держать «повреждённую» лапу на весу.
— Ладно, идём, а то холодно стоять, — поторопила женщина, и они двинулись дальше.
Лада проводила их взглядом, всё ещё лёжа в позе раненого животного. И только когда они скрылись за поворотом, она поднялась, встряхнулась от снега и ровно встала на все четыре лапы!
Лада решила продолжить свою «охоту».
Она вернулась к своему наблюдательному посту у забора и стала ждать новых покупателей.
Следующей из лавки вышла пожилая женщина, сгорбленная под тяжестью большой сумки. Лада осторожно приблизилась к ней, хромая на переднюю лапу и жалобно скуля.
Но старушка, кажется, не заметила собаку, слишком занятая своей тяжёлой ношей. Тогда Лада сделала нечто удивительное — она слегка забежала вперёд, заглядывая старушке в глаза, а потом очень осторожно, без всякой агрессии, потянула зубами за угол пакета, торчащий из сумки.
— Ах ты, божья тварь! — всплеснула руками старушка, заметив наконец собаку. — Есть хочешь, да? Погоди, сейчас.
Она достала из сумки небольшой круг колбасы и , отломив кусочек, бросила его на снег перед Ладой. Собака благодарно вильнула хвостом и быстро съела угощение.
— Ишь ты, какая смышлёная, — покачала головой старушка. — Не кидается, не лает, а просто просит, как человек. Погоди-ка, у меня ещё хлеб есть.
Она отломила кусок буханки и тоже бросила его собаке, которая проглотила его с видимой благодарностью в глазах.
— Ну, бывай, собачка, — сказала старушка и пошла своей дорогой.
Так, используя свою хитрую тактику, Лада за остаток дня сумела выпросить ещё несколько кусков еды у разных покупателей. Кто-то брезгливо отмахивался, боясь бродячей собаки, но многие, тронутые её «ранением» и умным, почти человеческим взглядом, делились своими покупками.
К вечеру, когда Семён Петрович закрывал лавку, у Лады в желудке был приличный набор еды — несколько кусков хлеба, остатки колбасы, даже кусочек сыра, который кто-то сердобольный бросил ей напоследок.
Добравшись до заброшенного дома, Лада протиснулась под крыльцо, в тёплую яму, где в куче тряпок копошились пять маленьких щенков. Они встретили мать радостным писком, тут же принявшись ее сосать.
С этого дня у Лады появилась работа — каждое утро она приходила к лавке Семёна Петровича и ждала покупателей, разыгрывая перед ними сцену с хромой лапой или осторожно намекая на голод, потянув за краешек пакета. Большинство людей реагировали с пониманием и сочувствием, делясь с «бедной собакой» своими припасами.
Некоторые в деревне уже стали узнавать её — «раненая собака у лавки», как они её называли. Кто-то специально приносил для неё остатки еды и с умилением наблюдал за её благодарностью. Благодаря этому Лада постепенно набиралась сил, её щенки росли и крепли, несмотря на зимнюю стужу.
Но не все были рады присутствию бродячей собаки у единственного магазина в деревне.
Особенно недоволен был сам хозяин лавки, Семён Петрович — грузный мужчина с вечно нахмуренными бровями. Он несколько раз пытался прогнать Ладу, кидал в неё снежками и даже грозился вызвать отловщиков бродячих животных из райцентра.
— Только клиентов мне распугивает! — ворчал он. — Того и гляди, кого-нибудь за руку цапнет!
Но большинство жителей Сосновки вступились за умную собаку, которая никогда не лаяла, не бросалась на людей, а лишь скромно просила кусочек еды, глядя своими умными глазами.
— Если бы все собаки были такими воспитанными, — говорила старая Матрёна Степановна, местная учительница на пенсии, — то никаких проблем бы с ними не было.
Однажды вечером, когда лавка уже закрывалась, и Лада собралась было уходить, Семён Петрович вышел на крыльцо и внимательно посмотрел на собаку. Она замерла, ожидая очередного окрика или снежка, но вместо этого мужчина лишь хмыкнул и ушёл обратно в магазин.
Через минуту он вернулся с куском варёного мяса в руке.
— На, бери, — сказал он, протягивая угощение. — Вижу, не для себя стараешься, раз в пасти всё уносишь, а не ешь тут же.
Лада осторожно взяла мясо, стараясь не задеть пальцы человека.
— Щенки у тебя, что ли? — спросил Семён Петрович, глядя на собаку почти с интересом.
Лада не могла ответить, но её глаза, казалось, говорили всё за неё.
— Ладно, беги к ним, — махнул рукой лавочник. — Но завтра приходи, я тебе что-нибудь оставлю. Только без этой твоей хромоты, ясно? Вижу, что притворяешься.
С этого дня Лада просто приходила к лавке вечером, садилась поодаль и терпеливо ждала, когда хозяин выйдет и даст ей что-нибудь съестное. А он, к удивлению многих, действительно стал подкармливать бродячую собаку.
— С чего бы это ты вдруг добрым стал? — дивились соседи.
— А мне интересно, куда она с едой бегает, — отвечал Семён Петрович. — Не для себя же старается. Может, щенков кормит, а может, ещё кого. Хочу разузнать.
И вот однажды, когда февральские морозы наконец уступили место мартовской оттепели, Семён Петрович решил проследить за Ладой. Дав ей обычную порцию — остатки супа и два куска хлеба, — он незаметно пошёл за ней, держась на расстоянии.
Лада, не подозревая о слежке, быстро трусила по знакомой дороге к заброшенному дому. Там она проскользнула под крыльцо, и Семён Петрович услышал писк — высокий, тонкий звук, который могли издавать только щенки. Он осторожно подошёл ближе и, нагнувшись, заглянул под крыльцо.
В полумраке, на куче старых тряпок лежали пять щенков — уже подросших, с открытыми глазами, но всё ещё довольно слабых и худых. Лада стояла над ними, выкладывая принесённую еду. Каждый щенок получал свою долю, и только потом мать сама съедала остатки.
— Так вот оно что, — пробормотал Семён Петрович. — Умная девка. Материнский инстинкт, чтоб его.
Лада, услышав голос человека, насторожилась и встала перед щенками, готовая защищать их. Но, узнав лавочника, она лишь настороженно смотрела на него, не проявляя агрессии.
— Да не бойся ты, — сказал он, выпрямляясь. — Не трону я твоих малышей. Слишком уж ты умная, чтобы с тобой враждовать.
На следующий день Семён Петрович появился у заброшенного дома с ведром тёплой каши.
— Значит так, — сказал он, словно собака могла его понять, — будете теперь здесь жить, пока щенкам не станет получше. А потом что-нибудь придумаем.
Лада благодарно виляла хвостом, глядя на человека с таким выражением, словно понимала каждое слово.
— И имя тебе надо дать, — продолжал лавочник, почёсывая бороду. — Как насчёт Лады? По-моему, подходит.
Словно в знак согласия, собака подошла ближе и осторожно лизнула его руку.
— Вот и договорились, — улыбнулся Семён Петрович.
Весть о том, что у лавки Семёна Петровича поселилась умная собака со щенками, быстро облетела всю деревню.
Жители Сосновки часто приходили посмотреть на Ладу и её щенков. Они приносили еду, тёплые тряпки для подстилки, а некоторые — те самые, кто раньше гонял бродячих собак со дворов, — теперь смотрели на неё совсем иначе. В Ладе видели не просто дворнягу, а заботливую мать, умную и преданную.
Когда щенки подросли и стали достаточно самостоятельными, их быстро разобрали по домам. Никто в деревне не смог устоять перед историей о матери, которая сделала всё, чтобы спасти своих детей.
А Ладе Семён Петрович предложил остаться у него — во дворе лавки, в небольшом сарае, где он устроил ей тёплую конуру.
— Будешь вроде как охранницей, — сказал он, хотя всем было ясно, что Лада никогда не лаяла и не проявляла агрессии даже к чужакам.
Но собаке, кажется, было всё равно, какую роль ей отвели. Главное — у неё теперь был дом, еда и люди, которые о ней заботились. А Семён Петрович, хоть и не признавался в этом, радовался не меньше.
Теперь с ним всегда была Лада — умная собака с таким понимающим взглядом, что казалось, она видит людей насквозь.
— Ты всё понимаешь, правда? — спрашивал он иногда, когда никто не слышал. — Наверное, даже больше нас понимаешь.
Лада в ответ просто махала хвостом и смотрела на него глазами, которые как будто говорили: «Ещё бы не понимать. Всегда понимала».
Время шло. Лада стала своей в Сосновке — каждый знал эту собаку, которая не лаяла без причины, не кидалась на людей, а просто наблюдала за всем умными глазами.
А байка про то, как собака хитро придумала добывать еду для щенков в голодную зиму, превратилась в местную легенду. Жители с гордостью рассказывали её приезжим, мол, у нас даже собаки умнее, чем в других местах.
И когда какой-нибудь недоверчивый гость спрашивал: «Откуда вы знаете, что она притворялась раненой, а не была травмирована по-настоящему?», старая Матрёна Степановна только таинственно улыбалась.
— А вы посмотрите ей в глаза, — говорила она. — Лада всё понимает. Всегда понимала.
И, глядя в эти глубокие карие глаза, в которых отражалась вся мудрость мира, трудно было не поверить, что это правда.
– А если я директору позвоню, он подтвердит, что ты был в командировке? Подозрительно чистый, и загар такой ровный