Хрустальная ваза разлетелась на осколки, ударившись о стену в сантиметрах от головы Андрея. Он даже не вздрогнул — наверное, подсознательно ждал этого. Финальной точки в разговоре, который начался много месяцев назад, ещё до болезни Миши.
— Уходишь? — голос Марины звучал неожиданно спокойно. — Сейчас, когда твой сын не может даже встать с постели без посторонней помощи?
Андрей смотрел в окно, избегая взгляда жены. Дождь превращал улицу в размытое полотно, как на его старых картинах, которые он забросил 10 лет назад.
— Я не могу так больше, — слова давались ему с трудом. — Этот дом превратился в госпиталь. Мы давно не семья, Марина. Мы — медицинская бригада при умирающем ребёнке.
— Нет, он не умирает! — впервые в её голосе прорвалась ярость. — Он борется! А ты? Ты просто сбегаешь к своей галеристке.
«Людмила» — имя, которое не произносили в их доме уже 15 лет, — вдруг заполнило всё пространство между ними. Старая любовь, внезапно возникшая из прошлого, когда Андрей оказался особенно уязвим.
— Она предложила мне выставку… — Андрей понимал, насколько жалко это звучит. — Мои старые работы, конечно…
Марина устало опустилась в кресло.
— И переночевать тоже предложила?
В этот момент из детской комнаты раздался тихий звук. Миша позвал маму. Андрей инстинктивно шагнул к двери, но Марина поднялась быстрее.
— Не утруждайся, — она прошла мимо него, не оборачиваясь. — Ты чемодан собрал? Оставь ключи на столе в прихожей.
Его дорогой чемодан смотрелся нелепо среди коробок с лекарствами и медицинским оборудованием.
— Значит, правда, — она не спрашивала, она констатировала факт. — Ушёл с корабля, пока он тонет.
— Вы ничего не понимаете! — Андрей вдруг почувствовал потребность объясниться перед этой немолодой женщиной. — Я просто не могу здесь находиться. Каждый день видеть, как он мучается…
— И ты решил: если ты этого не видишь, то страдания исчезнут? — Елена покачала головой. — А знаешь, почему по-настоящему сильные мужчины редки, Андрей? Потому что испытания выдерживают единицы.
Андрей нервно дёрнул плечом:
— Я архитектор. Я не спасатель. Я не создан для этого.
— А Мариночка создана? Мне нужно передохнуть. Иначе я сойду с ума. Я вернусь, — внезапно сказал Андрей. — Когда всё наладится.
Елена молча открыла ему дверь.
— Ты хоть понимаешь, что ты теряешь? — спросила она, когда он переступил порог.
Он не ответил. Тогда он был уверен, что делает правильный выбор.
Людмила жила в пентхаусе с видом на реку. Её галерея занимала весь первый этаж роскошного особняка в центре города. Когда-то, ещё студентами, они с Андреем мечтали о таком месте — светлом, просторном, наполненном искусством.
— Ты выглядишь каким-то потерянным, — Людмила протянула ему бокал вина. — Не переживай, мы вернём тебя к жизни.
Она не изменилась за эти годы — всё та же ослепительная улыбка, идеальная осанка, внимательные кошачьи глаза, видящие тебя насквозь. Только теперь весь её образ довершали безупречный маникюр, брендовая одежда и уверенность женщины, привыкшей получать то, что хочет.
— Я предал их, — Андрей смотрел на тёмную воду за окном. — Моего мальчика парализовало. А я сбежал.
— Нет, ты не сбежал, — мягко возразила Людмила, садясь рядом. — Ты взял паузу, чтобы восстановить силы. Какой прок от тебя, если ты сломаешься? Ведь ты же не врач. Ты не можешь вылечить его.
Она умела находить нужные слова — всегда это было её суперспособностью: говорить людям то, что они хотели услышать.
— А теперь расскажи мне о своих картинах, — Людмила положила руку на его плечо. — Я видела несколько в каталогах. Они просто гениальны. Почему ты перестал рисовать?
И Андрей начал говорить — о картинах, о несбывшихся мечтах, о том, как архитектура вытеснила живопись из его жизни. Он говорил всю ночь, пока за окнами не начало светать. А о Марине и Мише они больше не вспоминали.
— Мам, папа не вернётся? — Миша лежал неподвижно, только глаза следили за каждым движением Марины по комнате.
— Ему нужно время, чтобы разобраться в себе, — Марина знала, что не может лгать сыну, но и вся правда казалась невыносимой.
— Я видел ту фотографию, — тихо произнёс Миша. — На папином столе. Там такая красивая женщина, и они обнимаются. Там папа молодой, улыбается. С нами он так никогда не улыбался.
Сердце Марины сжалось. Она знала ту фотографию. Людмила — первая любовь Андрея, которую он, по его словам, «оставил ради семейной жизни». Марина всегда чувствовала, что эта история не завершена.
— Да, сынок, иногда взрослые совершают ошибки, — Марина села на край кровати. — Очень глупые ошибки. Но это не значит, что папа тебя не любит. Иногда людям бывает трудно справиться с болью.
— Трусом, — бабушка говорит, что боль нужно встречать лицом к лицу. Иначе она съест тебя изнутри.
Марина улыбнулась и поцеловала сына в лоб:
— Да ты мудрее всех нас.
Той ночью, когда Миша уснул, она долго сидела у компьютера, просматривая медицинские статьи и исследования. Страницы мелькали перед глазами, сливаясь в одно сплошное пятно, пока она не наткнулась на статью о новом экспериментальном методе лечения. Автор — профессор из Германии — описывал удивительные результаты. Шансы были малы, но они существовали. А когда есть шанс — есть и надежда.
Первая выставка Андрея прошла с оглушительным успехом. Его старые картины — абстрактные, наполненные скрытой болью и странной красотой — вызвали фурор в художественных кругах. Писали о «возвращении забытого гения», коллекционеры наперебой скупали полотна. Людмила сияла — это был и её триумф тоже.
— Видишь? — она обняла его после закрытия выставки. — Я всегда знала, что ты особенный. Марина просто похоронила твой талант в семейных обязательствах.
Андрей молчал. Успех принёс не радость, а странное опустошение. Миша… Он представлял, как сын мог бы гордиться им, если бы знал.
Прошло полгода. Людмила превратила их отношения в безупречную картинку для социальных сетей: «известный архитектор и художник с успешной галеристкой». Она организовывала званые ужины, водила его на премьеры, знакомила с нужными людьми. Андрей позволял ей управлять своей жизнью, чувствуя какое-то странное оцепенение. Он редко вспоминал о семье — не потому что не любил их, а потому что воспоминания причиняли слишком сильную боль.
Несколько раз он звонил Елене, но разговор каждый раз обрывал после нескольких формальных фраз о состоянии Миши. Новости он узнавал окольными путями — через общих знакомых. Новости были неутешительные: улучшений не наблюдалось.
Андрей наткнулся на контракт о продаже серии его картин зарубежному коллекционеру. Суммы были впечатляющими, но его имя стояло только в описании лотов. Документ был подписан Людмилой как единоличной владелицей работ.
— Это что? — он положил бумаги перед ней, когда она вернулась с деловой встречи.
— А, это? — она небрежно махнула рукой. — Пустая формальность. Так проще с юридической точки зрения. Все деньги, разумеется, твои. Но попозже.
— Ты продаёшь мои картины без моего ведома?
— Андрей, милый, — рассмеялась она, — ты сам просил меня заняться всеми этими скучными деталями. Ты помнишь? «Я художник, я не хочу думать о контрактах и продажах» — это твои слова.
Он помнил. Но всё же что-то царапало его изнутри.
В ту ночь ему приснился Миша — здоровый, бегущий по пляжу. «Папа, смотри, как я могу!» — кричал мальчик, делая колесо на песке. Андрей проснулся в слезах.
Марина продала их семейный дом — просторный особняк в престижном районе, который когда-то спроектировал сам Андрей. Деньги пошли на лечение в Германии. Профессор Хофман согласился принять Мишу в свою программу.
— Это экспериментальная методика, — предупредил он Марину. — Шансы на успех — 50 на 50.
— У нас и так нет выбора, — ответила она. — Мы принимаем любой шанс.
Елена переехала вместе с ними в маленькую съёмную квартирку недалеко от клиники. Они начали новую жизнь — без прошлого, без Андрея, с одной только целью: поставить Мишу на ноги.
Лечение было мучительным. Миша стонал от боли после процедур, плакал ночами, умолял вернуться домой. Но постепенно, очень медленно, появились первые результаты: лёгкое движение в парализованных конечностях, возвращение чувствительности.
В один из дней, когда профессор Хофман проводил очередное обследование, он неожиданно спросил:
— В вашей семье были случаи нейродегенеративных заболеваний? Возможно, у отца мальчика?
Марина удивлённо покачала головой:
— Нет, насколько я знаю. А что?
— Я обнаружил генетическую аномалию, которая могла спровоцировать такую острую реакцию на травму. Обычно позвоночник не должен был так пострадать от такого падения. Но если есть врождённая предрасположенность…
Елена, сидевшая в углу кабинета, внезапно подняла голову:
— У Сергея — отца Андрея — была странная болезнь. Он умер молодым, когда Андрею было всего пять. Никто не говорил об этом, но я слышала от его матери, что это было какое-то наследственное заболевание нервной системы.
Спустя год Андрей сидел в мастерской Людмилы, бессмысленно глядя на чистый холст. Он не мог рисовать — вдохновение покинуло его в тот самый день, когда он обнаружил контракт. После этого было ещё много открытий: манипуляции Людмилы, её ложь, использование его имени в своих целях. Но он оставался с ней — парализованный собственной виной и страхом того, что ждёт его за пределами этого комфортного кокона.
Телефонный звонок прервал его мысли. Номер был незнаком.
— Андрей? — голос бывшего коллеги звучал неуверенно. — Знаю, что не должен, но… я только что видел твою жену и сына в городе. Они вернулись.
Сердце Андрея пропустило удар.
— Миша… как он?
— Ходит. С тростью, но ходит. Они были в музыкальной школе…
Музыкальная школа? Миша никогда не интересовался музыкой. Или просто никогда не говорил об этом отцу, который видел в сыне только будущего спортсмена.
Через час он стоял возле маленькой квартиры в спальном районе. Его руки дрожали, когда он нажимал звонок. Дверь открыла Елена. На её глазах не было удивления — только усталость и что-то похожее на презрение.
— Я хочу видеть их, — сказал Андрей вместо приветствия.
— Зачем? — просто спросила Елена. — Ты думаешь, ты нужен им сейчас? Ты же снова сбежишь, когда станет трудно.
— Я был глупцом, — его голос дрогнул. — Я уже всё осознал. Людмила… она не та, кем я её считал. Всё это время я думал только о Марине и Мише. Всё это время…
Елена горько усмехнулась:
— А письма, звонки, твоя помощь — это тоже были проявления твоих мыслей о них?
Андрей опустил голову:
— Я боялся. Боялся, что они не простят меня.
— И правильно боялся, — голос Марины заставил его вздрогнуть.
Она стояла в глубине коридора — похудевшая, с новой короткой стрижкой, но всё такая же красивая. Рядом с ней, опираясь на трость, стоял Миша. Их сын — подросший, изменившийся, с недетской серьёзностью во взгляде.
— Папа… — произнёс мальчик без эмоций, словно это было просто слово из словаря.
Андрей шагнул вперёд, нелепо раскрыв руки, но Марина остановила его взглядом.
— Мы собираемся на концерт, — сказала она. — У Миши выступление. Он играет на фортепиано.
— Я не знал, что ты…
— Многого ты не знал, — просто ответил мальчик. — И уже не узнаешь.
— Я хочу вернуться, — слова, которые Андрей репетировал сотни раз, прозвучали так жалко и фальшиво, что он сам осознал свою ошибку. — Я люблю вас обоих.
— Знаешь, что самое страшное? — тихо спросила Марина. — Не то, что ты ушёл. А то, что ты даже не попытался бороться вместе с нами. А мы справились без тебя. И теперь уже не нуждаемся в тебе.
— Я могу измениться! — Андрей почувствовал, как к горлу подступают слёзы. — Дайте мне шанс!
— 15 лет назад я уже сделала свой выбор, когда выбрала тебя, а не карьеру за границей, — Марина застёгивала пальто сына. — Ты использовал его. Игра окончена.
Когда они уходили, Елена задержалась в дверях:
— Болезнь Миши… она наследственная, Андрей. От твоего отца. Его травма была такой тяжёлой из-за генетической предрасположенности, которую ты передал ему. Это не твоя вина, конечно. Но знаешь, что по твоей вине? То, что ты не был рядом, когда мог искупить это невольное проклятие своей любовью и поддержкой.
Они ушли, закрыв дверь на ключ. Андрей медленно опустился на колени прямо на лестничной клетке, чувствуя, как рушится мир вокруг него.
Он наблюдал за ними издалека. Марина и Миша, держась за руки, входили в концертный зал. Мальчик всё ещё опирался на трость, но шёл уверенно. Они улыбались друг другу — два человека, прошедших через ад и вышедших из него сильнее, чем были.
Андрей не посмел подойти. Он просто смотрел, стоя под дождём, понимая непоправимость своей ошибки. Они справились без него. Они были счастливы без него. И это было самым страшным наказанием.
Людмила звонила уже в четвёртый раз: «Где ты? Мы опаздываем на открытие выставки!» Он выключил телефон и медленно побрёл прочь от концертного зала, унося с собой только одну мысль: иногда цена возвращения оказывается непомерно высокой, и платить её приходится всю оставшуюся жизнь.
Животные на рыбалке: забавные фото животных, которые любят порыбачить