Когда Ирина вошла в прихожую, пахло табаком. Свет в коридоре не горел — лампочка, которую Андрей обещал заменить неделю назад, по-прежнему не работала. Она наощупь включила торшер в гостиной и увидела мужа — он сидел на диване с усталым лицом и рассеянным взглядом, будто не заметил, что прошло уже девять вечеров подряд, как между ними почти не было слов.
— Ты ел? — спросила она тихо, раздеваясь.
Андрей кивнул, не отрывая взгляда от пола. Ирина знала, что не ел. Он стал врать по мелочам — это раздражало. Не ложь как таковая, а вот это безразличие, с которым он её подавал. Раньше он злился, спорил, кипятился. А теперь — тишина.
На кухне было пусто. В холодильнике — банка горчицы, вчерашняя гречка и полбутылки соевого соуса. Ирина открыла шкаф — почти все продукты, которые она купила на неделю, исчезли. Даже чай. Андрей не ел — он всё унес. Опять.
— Куда ты дел продукты? — не сдержалась она, вернувшись в комнату. — Я же на неделю закупилась. Всё пропало. Опять.
Андрей вздохнул.
— Маме отвёз. У неё вообще ничего нет, ты же знаешь.
Ирина усмехнулась, но глаза её не улыбались.
— У нас тоже теперь ничего нет. Ты в курсе?
— Это временно, — пробормотал он. — Я всё уладил. Скоро всё решится.
Она подошла ближе.
— Что значит «решится»?
— Я продал квартиру, — сказал он почти спокойно. — Деньги уже переведены. Мы съезжаем через две недели. Мамин дом спасём, а сами… пока у неё поживём, там просторно. А потом новую возьмём. Вместе. Всё нормально будет.
Ирина почувствовала, как будто в комнате стало тесно. Воздух сжался. Она села рядом, очень медленно, чтобы не заорать.
— То есть ты даже не сказал мне. Просто… продал. Нашу квартиру. Где мы живем. Где я за свои деньги делала ремонт. Где…
— Вообще-то квартира по документам моя. Да что ты начинаешь! — вспылил он. — У тебя только про квартиру и разговоры. Это же мать! Она в беде! Она воспитала меня одна, между прочим. И сейчас ей нужна помощь. Разве не очевидно, кого я должен был спасти?
Вот оно. Всегда одно и то же.
Ирина встала. Говорить дальше не имело смысла. Всё уже было сказано — много раз, разными словами, с криками и без. И всегда в центре была она. Галина Сергеевна.
В голове у Ирины начали всплывать детали: как она стирала чужое постельное бельё, когда свекровь приезжала на неделю и оставалась на месяц. Как та называла её «разбалованной», потому что Ирина зарабатывала больше Андрея. Как возмущалась, что у невестки своё мнение. И как Андрей каждый раз говорил: «Ну потерпи. Это ненадолго».
Оно оказалось навсегда.
— Я ухожу, — сказала она.
— Куда ты пойдёшь?
— Не знаю. Но точно не к твоей маме.
Он молчал. Потом резко вскочил, подошёл к ней.
— Ты серьёзно? Из-за квартиры? Ты готова всё сломать?
Она смотрела на него так, будто видела чужого человека. Мужа, которого она когда-то выбрала, уже не было. Остался сын своей матери, готовый сжечь мост ради одного телефонного звонка.
— Не из-за квартиры, Андрей. А из-за того, что я тебе — никто. Что моё мнение — пустое место. Что ты даже не подумал. Просто решил, как тебе удобно. А я — приложение.
— Ты всё преувеличиваешь…
— Нет. Я просто поняла, где моё место. И это — не рядом с тобой.
Она не плакала. Слёзы давно закончились. Осталось только ощущение, что она держалась за что-то, чего больше нет. Как будто руки её ещё вцеплены в перила поезда, который давно ушёл.
Андрей снова сел на диван. Даже не попытался остановить.
Ирина молча пошла в спальню. Сумка была уже почти собрана. Она знала, что этот день настанет — просто надеялась, что позже. Или никогда.
Ей некуда было идти. Но остаться — было хуже.
Ирина сидела в кафе у станции метро, уткнувшись в чашку кофе, который не ощущался ни на вкус, ни на запах. Подруга Нина не задавала вопросов. Она просто пришла, села рядом.
— Я могу поехать к тебе? — сказала Ирина, — мне просто надо пару дней собраться с мыслями. Я не хочу жалеть потом, что ушла сгоряча.
Нина хмыкнула.
— Ты терпела не сгоряча, а сгоряча ушёл он. Только ты об этом не сразу поняла.
Ирина кивнула.
Через час она уже была у подруги в однушке, где запах свежей стирки смешивался с духами и кошачьей шерстью. Спала плохо. Мелькали лица — Андрей, свекровь, себя видела со стороны — как будто кто-то смотрел старую видеозапись. Как она улыбается, красит стены в голубую спальню, как копит на мебель, как расписывается за доставку. Всё — не нужно. Всё — чужое.
У Галины Сергеевны были свои планы. Она звонила сыну по несколько раз в день, требовала отчётов, расспрашивала, когда переведут остаток денег. Дом в их районе был уже под арестом. Несколько недель назад к ней приходили коллекторы, стучали в двери, а соседка Гали делала вид, что её нет дома. Долг — почти миллион. Галина утверждала, что отдала деньги родственнику на открытие кофейни. Тот исчез. Договора никакого нет. Только расписка, написанная ручкой на обрывке бумаги.
— Ты же понимаешь, — жалобно говорила она Андрею, — без тебя мне конец. Этот дом — всё, что у меня есть. Это твой родной дом! Я там тебя с пелёнок поднимала! Ну неужели ты позволишь, чтобы меня выгнали?
Андрей понимал. Ему было страшно. И стыдно. И вдвойне тяжело, потому что выбирать приходилось между женщиной, которая дала ему жизнь — и той, с кем он эту жизнь строил.
Но выбор он уже сделал.
Квартира, в которой они с Ириной жили, официально была его. Досталась от отца, умершего шесть лет назад. Тогда Андрей решил не продавать, хотя мать уговаривала: «Купим тебе двушку в новом районе!». Но он настоял. Вложились с Ириной в ремонт, чуть ли не каждый розеточный блок выбирали вместе. Да, юридически — его. Но морально… она тоже была её.
На третий день Ирина получила от Андрея сообщение:
«Я не хотел так. Прости. Можешь вернуться — я всё улажу.»
Она не ответила сразу. Сначала поехала в ту самую квартиру. Постояла под дверью. В подъезде пахло краской — сосед, видно, обновлял стены. Из-за двери доносился голос — мать Андрея что-то громко обсуждала по телефону. Про кредиты. Про то, что «теперь всё под контролем». Ни одной нотки вины.
Ирина тихо спустилась вниз. Вернувшись к Нине, впервые за много дней расплакалась. Не истерично — тихо. Почти беззвучно.
Через неделю она сняла квартиру-студию, с узкой плитой и неудобным диваном. Оставила работу на старом месте — не могла больше каждый день встречать коллег, знавших её как “жену Андрея”. Устроилась в редакцию. Зарплата — больше. Никто не задавал лишних вопросов.
Каждое утро она варила себе кашу, читала новости, слушала, как за стеной сосед учит ребёнка считать. Иногда они встречались у лифта. Ирина улыбалась. Просто — чтобы вспомнить, что можно быть доброй. Без страха, что этим снова кто-то воспользуется.
Однажды вечером она зашла в продуктовый — купить молоко. И почти столкнулась с Андреем.
Он стоял у стенда с овощами, с той же сутулостью, как раньше. В руках — сетка с картошкой, лицо помятое, взгляд растерянный.
— Ира, — выдохнул он, будто увидел не живого человека, а сон, из которого не хочет просыпаться.
Она остановилась, но не подошла ближе.
— Ты как?
— Живу с мамой. Всё сложно. Я… ты знаешь, я всё испортил.
Она молчала. Он смотрел на неё с надеждой — может быть, она скажет, что простила, что вернётся, что всё можно начать заново.
Но она не сказала.
— Я подала на развод, надеюсь, у тебя всё будет хорошо, — ответила Ирина спокойно. — Правда.
И пошла мимо. Не оглядываясь.
Он не побежал за ней.
Ирина вышла из магазина и медленно зашагала в сторону дома. Было прохладно. На остановке стояла бабушка с авоськой, молодой парень курил, глядя в телефон. Жизнь шла, как будто ничего не произошло. И действительно — для города ничего и не произошло. Обычная женщина просто ушла от мужа. Кто-то скажет — «подумаешь, не сошлись характерами». А кто-то никогда не поймёт, сколько лет она пыталась эти характеры подстроить, уговорить, выровнять, проглотить, примирить.
Прошёл почти год.
Ирина сменила стрижку на каре, записалась в бассейн и ездила в Суздаль на выходные — одна, с рюкзаком и фотоаппаратом, который лежал без дела с тех пор, как она вышла замуж. Ей всё ещё было грустно. Особенно по утрам. Особенно по привычке — когда хотела что-то рассказать, поделиться мелочью, и понимала, что рассказать некому. Но это была уже не та боль, что раньше. Не про потерю, а про тишину, которая приходит после урагана.
Подруга Нина однажды сказала:
— Ты выглядишь как человек, которому больше ничего не должны. Ни муж, ни свекровь, ни жизнь. Ты просто — ты. Я давно такой тебя не видела.
Ирина улыбнулась. Она по-прежнему помнила. Всё помнила. Но уже без желания вернуться.
Андрей жил с матерью в съёмной двушке. Свою продал, долг матери погасил. Остатка хватило на год вперёд, но потом пришлось туго. Галина Сергеевна после спасения дома всё чаще жаловалась на здоровье, отказывалась переезжать обратно в свой старый дом — мол, там скучно и «глушь». Он злился, но молчал. Возвращаться было некуда. Развод был оформлен, Ирина получила компенсацию небольшую. Это был знак щедрости или может таким образом хотел её вернуть, не понятно.
На звонки Ирина не отвечала. На сообщения — тоже. Иногда Андрей просматривал её соцсети. Видел фото из музеев, выставок, кафе. Она снова была жива.
Он нет.
Однажды весной она ехала в автобусе, когда рядом сел мальчик лет восьми с мамой. Он громко читал таблички на остановках и без умолку спрашивал: «А если бы машины ездили по небу, им бы не мешали облака?» Мама отвечала спокойно, без раздражения. Ирина смотрела на них и вдруг поняла — она больше не злится. Ни на мужа, ни на его мать.
Злость прошла. Осталась — ясность. Она больше не хочет возвращаться туда, где её голос ничего не значил.
Ирина встретила Павла. Не в кафе, не на сайте, не по совету подруг. Просто — в электричке. Они встретились ещё раз — и ещё. Он был не похож на Андрея. Не в смысле — «лучше» или «хуже». Просто — другой. Паша умел слушать. Он не пытался её переделать. И не делал вид, что всё знает лучше.
Всё было медленно. Без клятв и страстей. Просто — спокойно.
Однажды Ирина прошла мимо дома, где когда-то жила с Андреем. Новые жильцы повесили зелёные занавески. На подоконнике стояли кашпо. Она постояла немного и пошла дальше.
Не оборачиваясь.
Потому что теперь у неё было всё: свобода, тишина, внутренняя опора. У неё не было квартиры. Не было прошлого. Не было общих фотографий в альбомах.
Но у неё была она сама. Настоящая. Цельная. Уверенная, что если однажды снова придётся выбирать — она выберет себя. И больше никогда не позволит сделать из себя чью-то тень.
— С этого дня у нас раздельный бюджет!