— Ну, Янусь, ну послушай…
Голос Стаса был вкрадчивым, обволакивающим, как тёплый сироп. Он подошёл сзади и положил тяжёлые, тёплые ладони ей на плечи, слегка сжав. Жест, который раньше означал поддержку и нежность, сейчас ощущался как попытка мягко, но настойчиво вдавить её в кресло, не дать подняться и уйти. Яна не вздрогнула. Она лишь на секунду задержала палец над клавишей, прерывая сухой, деловитый стук, которым была наполнена комната последние два часа. На мерцающем прямоугольнике экрана ровными рядами застыли столбцы смет, списки контактов, переписка с флористами и ведущими. Её мир. Упорядоченный, логичный, имеющий свою цену и ценность.
— Я слушаю, Стас, — ответила она, не поворачивая головы. Её голос был ровным, может, чуть более низким, чем обычно. Это была её профессиональная интонация — тон, которым она общалась с нерадивыми подрядчиками и капризными клиентами.
Он глубоко вздохнул, собираясь с силами для очередного захода на эту проклятую тему.
— Катя звонила. Она в панике. Ничего не успевает. Ведущий, которого она нашла, какой-то странный, ресторан не подтверждает бронь… Она совсем одна. Ну помоги ей, а? Ты же всё это умеешь, для тебя это раз плюнуть.
Яна медленно откинулась на спинку кресла, и его руки соскользнули с её плеч. Она повернулась к нему. Не резко, не с вызовом, а с бесконечной, почти физической усталостью во взгляде. Она смотрела на его лицо — такое родное и сейчас такое чужое в своём искреннем, наивном недоумении. Он действительно не понимал. Это было самым ужасным.
— Стас, твоя сестра Катя уже обращалась ко мне. Официально. Как к профессионалу. И я, как профессионал, подготовила ей коммерческое предложение. Более того, как родственнице, я сделала ей скидку в пятьдесят процентов. Пять-де-сят. Это даже не себестоимость, это ниже. Это был жест доброй воли. Знаешь, что она мне ответила?
Он отвёл глаза, начал рассматривать узор на ковре. Он знал.
— Она была на эмоциях… — пробормотал он.
— Она назвала меня алчной стервой, — отчеканила Яна, не давая ему уйти в спасительные дебри оправданий. — Она сказала, что «наживаться на родне — это последнее дело» и что я могла бы и «просто по-человечески помочь». После чего нашла себе организатора вдвое дешевле, который, как я понимаю, и оказался тем самым «странным ведущим». Так что, нет, Стас. Я не буду ей помогать.
Он снова посмотрел на неё, и в его взгляде заплескалась обида.
— Но это же Катька, моя сестра! Мы же семья! В семье не считают деньги. Неужели тебе сложно? Ты же любишь всю эту свадебную суету, ты живёшь этим!
Вот оно. Этот убийственный аргумент, который обесценивал всё: её бессонные ночи, её сорванные нервы, её многолетний опыт, превращая её профессию в милое девичье хобби.
— Я не «люблю суету», Стас. Я работаю. Я управляю проектами. Свадьба — это не праздник, это проект с бюджетом, сроками и десятками зон ответственности. И то, что я делаю это хорошо, не значит, что это легко. Это значит, что я профессионал. И мой профессионализм — это то, чем я зарабатываю на жизнь. На нашу с тобой, между прочим, жизнь.
— Так ты отказываешься? Просто вот так? Отказываешься помочь моей сестре? — его голос начал набирать силу, в нём появились жёсткие, обвиняющие нотки. — Из-за какой-то дурацкой обиды?
Яна молча смотрела на него ещё несколько секунд. Она видела, что любые слова, любая логика разбиваются о глухую стену его семейной солидарности. Для него она была не права по умолчанию, потому что посмела выставить счёт его сестре. Он не защищал её. Он не пытался понять её. Он просто хотел, чтобы она сделала так, как ему удобно, как удобно его семье. Она молча развернулась обратно к ноутбуку. Её пальцы снова легли на клавиатуру.
— Я не отказываюсь, — сказала она холодно, глядя в экран. — Я просто не работаю бесплатно. Этот разговор окончен.
Стас не ушёл. Он замер за её спиной, и Яна чувствовала его присутствие каждой клеткой. Это было уже не тёплое давление рук, а тяжёлое, гнетущее поле обиды и негодования, которое, казалось, сгущало воздух в комнате. Она слышала, как он дышит — прерывисто, с шумом, как человек, который ищет, за что бы зацепиться в споре, перебирая в голове аргументы один унизительнее другого. Он начал ходить по комнате. Неторопливо, из угла в угол, его шаги по ламинату были глухими и нарочито весомыми. Это была его тактика — создание физического дискомфорта, заполнение собой всего пространства, чтобы от его присутствия нельзя было укрыться даже за монитором.
— Я не понимаю тебя. Совсем, — начал он снова, но уже другим тоном. Не просительным, а обвиняющим, тоном прокурора, обращающегося к закоренелому преступнику. — Это ведь не просто про деньги, ты же умная, ты должна это видеть. Это про отношение. Про то, как мы выглядим в глазах моей семьи.
Яна продолжала методично кликать мышкой, переключаясь между вкладками. Она не подавала виду, что слушает, но каждое его слово впивалось в неё, как заноза.
— Катька всегда была за меня. Всегда. Помнишь, когда у меня были проблемы с той работой? Кто первый приехал, сидел со мной до ночи, убеждал, что я справлюсь? Она. Когда мы только начинали встречаться, и твои подруги на меня косо смотрели, кто им сказал: «Он хороший, вы просто его не знаете»? Она. Она всегда была на моей стороне. А теперь, когда ей, один раз в жизни, нужна помощь, её брат, то есть я, выглядит как подкаблучник, чья жена выставляет его семье счета. Ты меня унижаешь перед ними, Яна.
Манипуляция была настолько грубой и прямолинейной, что на секунду Яне захотелось рассмеяться. Он брал заслуги сестры перед ним и пытался выставить их как долговое обязательство для неё. Он выстраивал извращённую логическую цепочку: Катя была добра к Стасу, Стас её муж, следовательно, она обязана работать на Катю бесплатно. Это было абсурдно, но он произносил это с такой искренней верой в свою правоту, что становилось не по себе.
Он остановился прямо перед её столом, опёрся костяшками пальцев о столешницу и наклонился к ней, заглядывая в лицо.
— Это просто бизнес, да? Ты превратила нашу семью в свой бизнес-проект? Что дальше? Выставишь мне счёт за ужин? За то, что я дышу с тобой одним воздухом? Где та Яна, на которой я женился? Та, у которой было сердце?
В этот момент что-то изменилось. Не в нём, а в ней. Она вдруг с кристальной ясностью поняла, что все её слова, все её попытки объяснить ценность своего труда, своего времени, своего самоуважения — всё это было бесполезно с самого начала. Он не слышал её. Он слушал только эхо своих собственных обид и желаний. Он не хотел её понимать. Он хотел, чтобы она прогнулась. И любой её аргумент он воспринимал лишь как очередной повод для нового витка обвинений.
Яна медленно подняла на него глаза. Спокойно, без тени эмоций. Затем её взгляд снова опустился на экран. Она прекратила бессмысленно переключать вкладки. Её движения стали точными, выверенными, как у хирурга. Палец лёг на тачпад. Курсор метнулся в левый верхний угол экрана, открывая почтовую программу. Стас замолчал, с недоумением наблюдая за её действиями. Он, видимо, решил, что она сдалась и сейчас будет писать Кате примирительное письмо.
Курсор замер над строкой поиска. Яна вбила одно слово: «Катя». Система послушно выдала несколько цепочек писем. Она выбрала ту, что была помечена как «Коммерческое предложение». Открыла. На экране появился аккуратный файл с логотипом её агентства. Таблицы, описания услуг, тайминги. И в самом низу, две финальные строки: «Итого: …» и под ней «Скидка для родственников 50%: …».
Её палец снова лёг на тачпад. Курсор медленно, почти торжественно, прочертил синюю линию, выделяя строку со скидкой. На её лице не дрогнул ни один мускул. Она нажала клавишу Delete. Строка исчезла. Затем она так же методично стёрла старую итоговую сумму и вбила новую, вдвое большую. Полную. Рыночную. Без единого рубля уступки.
Она нажала «Переслать», ввела в поле адресата почту Кати, а в копию поставила почту Стаса. И нажала «Отправить». Звук отправленного письма в наступившей тишине прозвучал оглушительно.
Только после этого она снова повернулась к застывшему мужу.
— Я только что выслала твоей сестре новый прайс, — её голос был холодным и твёрдым, как сталь. — Скидка для родственников отменена ввиду неуважительного отношения к моему труду. Условия — стопроцентная предоплата. И передай ей, что если она или ты ещё раз заговорите со мной о бесплатной помощи, я добавлю в счёт отдельную строку — «компенсация за моральный ущерб и потраченное время». Сумму я определю сама.
Стас не двинулся с места. Он стоял, как статуя, высеченная из чистого, концентрированного изумления. Его мозг, казалось, отказывался обрабатывать произошедшее. Это было не просто несогласие, не очередной виток спора. Это была показательная казнь его просьбы, его авторитета, его представлений о семье. Он смотрел на спину Яны, на её прямую, несгибаемую осанку, и не мог поверить, что эта холодная, отстранённая женщина — его жена. В кармане его джинсов глухо завибрировал телефон. Один раз, второй. Уведомление из почты. Его копия письма. Доказательство.
Он медленно достал телефон, палец дрогнул, прежде чем разблокировать экран. Вот оно. Чёрным по белому. «Коммерческое предложение_v2». И внутри эта цифра. Безжалостная, полновесная, коммерческая. Цифра, которая была не просто ценой, а декларацией войны. В этот самый момент телефон зазвонил снова, но уже настоящим, требовательным звонком. На экране высветилось: «Катя».
Стас сглотнул. Он бросил на Яну быстрый, полный упрёка взгляд, словно это она заставила его отвечать на этот звонок, и нажал на зелёную кнопку.
— Кать, привет… Да, я видел. Успокойся, пожалуйста… Нет, я не знал, что она это сделает… Катя, перестань кричать, я ничего не слышу… Я поговорю с ней. Я всё решу. Давай, я перезвоню.
Он сбросил вызов, и его лицо из растерянного превратилось в тёмное, злое. Вся та мягкость и вкрадчивость, с которой он начинал этот разговор час назад, испарилась без следа. Он больше не был мужем, который ищет компромисс. Он был братом, чью сестру только что публично унизили. И унизила её его собственная жена.
— Ты хоть понимаешь, что ты сделала? — его голос был низким и глухим, в нём не было крика, но была угроза. Он швырнул телефон на диван и сделал шаг к ней. — Ты решила повоевать? Показать, кто тут главный? Ты только что плюнула в лицо всей моей семье. Моей.
Яна молчала, продолжая смотреть в экран погасшего ноутбука. Она давала ему выговориться. Она знала, что сейчас на неё обрушится всё: его обида, его уязвлённое самолюбие, его рабская преданность сестре.
— Это уже не про деньги, Яна! Это про уважение! Ты выставила меня последним идиотом! Теперь я должен звонить сестре и что-то объяснять? Что мне ей сказать? Что моя жена оказалась мелочной, мстительной стервой, которая готова утопить родных за копейку? В тебе что, калькулятор вместо сердца?
Он обошёл стол и встал прямо перед ней, нависая, пытаясь задавить своим ростом, своим гневом. — А я ведь просил тебя по-хорошему. По-человечески. Думал, в тебе осталось хоть что-то. Но нет. Только бизнес, прайсы, предоплаты. Ты превратилась в машину по зарабатыванию денег. Бездушную, холодную машину. Я смотрю на тебя и не узнаю.
Его гнев достиг пика. Он ждал от неё реакции: слёз, крика, оправданий. Чего угодно, что позволило бы ему почувствовать себя правым, сильным, контролирующим ситуацию. Но Яна сделала то, чего он ожидал меньше всего. Она медленно подняла голову, и её абсолютно спокойный, холодный взгляд встретился с его, горящим от ярости. В её глазах не было ни вины, ни страха. Только лёд.
Она дала ему насладиться этой тишиной, этим противостоянием взглядов ровно три секунды. А потом её губы тронула едва заметная, горькая усмешка. Она произнесла слова медленно, разделяя их, вбивая каждое, как гвоздь.
— Тебе надо, ты и езжай к своей сестре, помогай ей там с подготовкой к её свадьбе, а я бесплатно этим заниматься не буду! И мне плевать, что это твоя родня, любая работа должна оплачиваться!
Эта фраза ударила его сильнее, чем любая пощёчина. Это был ультиматум. Это была черта, проведённая прямо посреди их общей спальни, их общей жизни. Она не просто отказала. Она отделила его проблемы от их общих. Она вышвырнула его вместе с его сестрой и их «семейными ценностями» за невидимую дверь, оставив их разбираться со всем самостоятельно. Спор о работе в эту секунду закончился. Началось прямое столкновение двух миров, двух философий, двух людей, которые вдруг осознали, что стоят по разные стороны баррикад. И перемирия не будет.
Прошло не больше двадцати минут. Двадцать минут густой, вязкой тишины, наполненной невысказанными обвинениями. Стас сидел на краю дивана, уставившись в одну точку на ковре. Он не двигался, но всё его тело было напряжено, как сжатая пружина. Он проиграл. Проиграл не просто в споре, а в чём-то гораздо более важном, и теперь ждал, когда последствия этого проигрыша вышибут дверь. Дверь и вправду не заставила себя ждать. Резкий, требовательный звонок в домофон разрезал тишину, как скальпель.
Стас вздрогнул, словно его ударило током. Он поднял на Яну взгляд, полный немой мольбы и одновременно упрёка, но она даже не повернула головы. Она знала, кто это. Она ждала этого. Стас поплёлся в прихожую, и через минуту в комнату ворвалась Катя. Она была точной копией своего брата в состоянии гнева — та же тёмная краска на скулах, те же пылающие праведным возмущением глаза. За ней, как тень, вошёл Стас, и его присутствие за её спиной превратило сцену из простого визита в трибунал.
— Я хочу посмотреть тебе в глаза! — Катя начала без предисловий, остановившись в паре метров от стола Яны. Её голос звенел от обиды. — Просто понять, как можно быть такой… такой…
Она запнулась, не находя нужного слова, которое могло бы вместить всю глубину её презрения. Стас тут же пришёл на помощь.
— Такой жадной, Катя. Просто жадной и бессердечной. Я же тебе говорил.
— Ты унизила меня! — подхватила Катя, вновь обретая дар речи. — Ты выставила меня нищей попрошайкой, а потом ещё и посмеялась, прислав этот свой… счёт! Думаешь, если у тебя успешный бизнес, тебе всё можно? Можно топтать людей? Родных людей? Мы всем расскажем, Яна. Всем нашим общим знакомым. Расскажем, как ты на самом деле относишься к семье своего мужа. Посмотрим, как это отразится на твоей хвалёной репутации!
Они стояли вдвоём, брат и сестра, единый фронт, уверенные в своей правоте и в силе своей угрозы. Они давили на самое больное, как им казалось, — на её профессиональное имя, на тот самый мир, который она так отчаянно защищала. Они ждали, что она сломается, начнёт оправдываться, просить прощения.
Именно в этот момент Яна медленно поднялась из-за стола. Она не подошла к ним. Она просто встала, посмотрела сначала на Катю, потом на Стаса, и на её лице появилось странное выражение — смесь усталости и холодного решения.
— Хорошо, — сказала она тихо, но так отчётливо, что оба нападавших замолчали на полуслове. — Я вам помогу. Бесплатно.
На секунду в комнате повисла абсолютная тишина. Стас и Катя переглянулись. В их взглядах сначала промелькнуло недоверие, а затем — чистый, незамутнённый триумф. Они победили. Они дожали её. Катя даже позволила себе победную усмешку.
— Садитесь, — Яна кивнула на диван. Её тон был деловым, как на встрече с новыми клиентами. Нерешительно, всё ещё не до конца веря в свою удачу, они опустились на диван.
Яна осталась стоять. Она сцепила руки за спиной и начала говорить. Но это была не организация свадьбы. Это был профессиональный, хладнокровный разбор предстоящей катастрофы.
— Итак, давайте пройдёмся по вашему плану. Начнём с главного — с площадки. Вы выбрали ресторан «Астория» на окраине города, потому что у них низкая цена за банкет. Верно? — Катя неуверенно кивнула. — А вы поинтересовались, почему она низкая? Ваша свадьба в середине августа. В том зале, который вы забронировали, нет системы кондиционирования. Там есть два окна, которые выходят на солнечную сторону. Через час после начала банкета температура в помещении поднимется до тридцати пяти градусов. Ваши гости, особенно пожилые родственники, будут сидеть мокрые, обмахиваясь салфетками. Макияж невесты потечёт через сорок минут. Мужчины снимут пиджаки и галстуки, и на всех фотографиях у вас будет не элегантный праздник, а сборище измученных людей в сауне.
Катя открыла рот, чтобы что-то возразить, но Яна не дала ей вставить ни слова.
— Фотограф. Вы нашли мальчика-любителя, который делает красивые снимки в парке на закате. Прекрасный выбор для прогулки. Но он никогда не снимал в условиях сложного света в ЗАГСе. У него нет ни нужной оптики, ни выносных вспышек. Результат: на выходе вы получите либо тёмные, смазанные силуэты, либо лица с резкими тенями и блеском от встроенной вспышки. Ваши самые главные, официальные фотографии будут похожи на репортаж из подвала.
Её голос был ровным, безэмоциональным. Она не обвиняла, она констатировала факты.
— Ведущий. Тот самый «странный», которого вы нашли за три копейки. Я знаю его. Его зовут Валерий. Его фирменная программа — это пошлые конкурсы с переодеваниями и алкоголем. Готовьтесь к тому, что вашему отцу придётся с завязанными глазами искать коленку вашей мамы среди других женщин, а свидетель со стороны жениха будет изображать стриптизёра под Верку Сердючку. Вашим родителям и их друзьям будет стыдно. Вам будет стыдно.
Лицо Кати из победного становилось сначала растерянным, потом испуганным. Она смотрела на Яну, как кролик на удава.
— Торт. Вы заказали его у домашнего кондитера? Они используют крем на основе сливочного масла, потому что он дешёвый. В вашем душном зале он «поплывёт» ещё до того, как вы доберётесь до его разрезания. Он осядет и потеряет форму. Ваша красивая свадебная мечта превратится в бесформенную, подтаявшую массу.
Яна сделала паузу, обводя взглядом их побелевшие лица.
— Вот, я помогла вам, — закончила она свой монолог всё тем же ледяным, профессиональным тоном. — Я бесплатно показала вам, во что вы своими руками превращаете самый важный день в вашей жизни. В душный, стыдный, плохо сфотографированный провал со сползшим тортом. Дальше сами.
Она развернулась, взяла со стола свою сумочку и, не глядя на застывшие на диване фигуры брата и сестры, молча вышла из комнаты, оставив их наедине с руинами их будущего праздника и оглушительным пониманием того, что она только что сделала. Она не просто отказала им в помощи. Она уничтожила их мечту…
— Ты всегда прощала, простишь и сейчас — заявил муж