Ксения проснулась резко, будто кто-то толкнул её в грудь. Сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит. Подушка была влажной от слёз, лицо горело. В голове всё ещё звучал голос матери — резкий, требовательный, беспощадный. Крики. Обвинения. Та самая сцена, которая повторялась в кошмарах годами.
Ксения судорожно вытерла лицо ладонями, ощущая липкость пота на коже. Поджала ноги к груди, уткнулась лицом в подушку, пытаясь успокоить дыхание. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Постепенно сердцебиение замедлилось, но тревога осталась. Всегда оставалась после таких снов.
Во сне мать снова отнимала у неё первую зарплату. Ксении было семнадцать, она только устроилась на работу продавцом в магазин одежды. Получила свои первые тринадцать тысяч рублей и с гордостью принесла домой. Хотела отдать родителям половину, а на остальное купить себе куртку и новые кроссовки. Старые совсем развалились, дырявые, стыдно было носить.
Но мать забрала всё. Просто вырвала конверт из рук и сказала: «Не строй из себя умную. Всё, что ты зарабатываешь, идёт в семью. Мы тебя растили, кормили, одевали. Теперь твоя очередь».
Ксения тогда заплакала. Просила оставить хоть немного. Мать только фыркнула: «Куртку купишь потом. Не развалишься».
Этот сон повторялся снова и снова. Иногда раз в месяц, иногда чаще. Каждый раз Ксения просыпалась с тяжестью в груди, будто прошлое не отпускает, держит за горло. Но теперь она знала — больше не зависит от них. Она вырвалась. Уехала. Построила свою жизнь.
Ксения встала с кровати, прошла в ванную, умылась холодной водой. Посмотрела на своё отражение в зеркале. Тридцать два года. Короткие тёмные волосы, синяки под глазами от недосыпа, худое лицо. Но свободное. Это лицо принадлежало ей, а не матери.
Когда-то Марина Ивановна не позволила дочери учиться очно. Ксения мечтала поступить в университет, уехать в другой город, начать новую жизнь. Но мать сказала категорично: «Никаких университетов. Будешь работать. У нас денег нет на твои прихоти». Отец промолчал, как всегда. Сергей Петрович всю жизнь молчал, когда мать принимала решения.
Ксения терпела три года. Работала продавцом, кассиром, официанткой. Всю зарплату отдавала родителям. Сама донашивала старую одежду, не покупала косметику, не ходила с подругами в кафе. Копила тайком — по тысяче, по две. Прятала деньги в старой книге под кроватью. За три года накопила двести тысяч рублей.
В двадцать лет Ксения собрала вещи и уехала. Не предупредила. Просто ушла рано утром, когда родители ещё спали. Оставила записку на столе: «Я переезжаю в другой город. Не ищите меня». Мать потом звонила, кричала, угрожала. Ксения сперва молча слушала, а потом перестала брать трубки.
Переехала в Екатеринбург. Сняла комнату в общежитии, устроилась менеджером в строительную компанию. Поступила в университет на заочное отделение, на экономиста. Училась по вечерам, работала днём. Через пять лет получила диплом. Ещё через два года взяла ипотеку и купила маленькую двушку на окраине.
Квартира была скромной — тридцать восемь квадратных метров, старый дом, но с хорошим ремонтом. Ксения обставила её сама: светлая мебель, тёплые пледы, комнатные цветы на подоконнике. Здесь было тихо. Никто не кричал, не требовал, не обвинял. Это был её дом. Её крепость.
С родителями Ксения почти не общалась. Раз в год поздравляла с Новым годом — коротким сообщением, без звонка. Мать отвечала сухо: «Спасибо. Живём». Отец не писал вообще. Ксения не скучала. Наоборот, чувствовала облегчение, что они далеко.
Утро началось как обычно. Ксения заварила кофе, открыла ноутбук, включила тихую музыку. Работала удалённо — составляла отчёты для компании, которая занималась логистикой. Зарплата была хорошей, семьдесят тысяч в месяц. Из них двадцать уходило на ипотеку, десять на коммуналку и продукты, остальное откладывала. Жила скромно, но спокойно.
Выпила кофе, просмотрела электронную почту, ответила на несколько писем. День обещал быть спокойным — никаких встреч, никаких срочных задач. Ксения планировала закончить работу пораньше, сходить в магазин, вечером посмотреть сериал. Обычный день. Тихий день.
Но в одиннадцать утра раздался звонок в дверь.
Ксения вздрогнула. Не ждала никого. Не заказывала доставку. Подошла к двери, посмотрела в глазок. На лестничной площадке стояли двое — женщина и мужчина. Пожилые. Знакомые силуэты.
Сердце ухнуло вниз.
Мать. Отец.
Ксения замерла, не веря своим глазам. Как они нашли её? Зачем приехали? Время словно остановилось. В голове пронеслись десятки мыслей, но ни одна не сложилась в понятную картину.
Марина Ивановна позвонила снова, настойчивее. Ксения медленно открыла дверь.
Мать стояла на пороге — полная, с седыми волосами, в старой куртке и потёртых сапогах. Лицо усталое, с глубокими морщинами. Рядом отец — сутулый, в вязаной шапке, с пакетами в руках. Сергей Петрович не поднимал глаз.
Марина Ивановна не ждала приглашения. Шагнула внутрь квартиры, оттолкнув дочь плечом.
— Ну что стоишь? Пусти отца.
Ксения отступила, чувствуя, как сердце снова колотится, будто ей снова семнадцать. В воздухе повисло напряжение, густое, липкое. Мать прошла в коридор, огляделась, кивнула с одобрением.
— Неплохо устроилась. Видно, что на себя работала, а не на семью.
Ксения открыла рот, хотела что-то сказать, но голос застрял в горле. Марина Ивановна уже двинулась дальше, в гостиную, будто была здесь хозяйкой.
— Мы с отцом продали квартиру, — бросила мать, не оборачиваясь. — У нас долги.
Ксения застыла в дверях. Слова прозвучали так буднично, словно мать сообщала о погоде.
— Что? — только и смогла выдавить Ксения.
Марина Ивановна тяжело опустилась на диван, вздохнула.
— Долги у нас. Кредиты. Отец брал деньги в банке, не рассчитал. Потом ещё взяли займы в микрофинансовой. Проценты росли, платить нечем было. Пришлось квартиру продавать.
— Как… как это произошло?
— А как? — мать махнула рукой. — Жизнь тяжёлая. Зарплаты маленькие. Болезни. Лекарства дорогие. Набрали долгов, вот и всё.
Ксения слушала, и внутри всё кипело. Эти люди не интересовались ею годами. Не звонили на день рождения, не спрашивали, как дела. А теперь явились, будто ничего не было.
Сергей Петрович стоял у двери, перебирал в руках шапку, бормотал что-то невнятное.
— Ксюша, ты совсем от семьи оторвалась. Забыла родителей. Не звонишь, не пишешь. Мы с матерью одни остались.
Слова резали слух. Ксения сжала кулаки, чувствуя, как внутри поднимается злость.
— Я забыла? — тихо переспросила Ксения. — Я?
Отец не ответил, опустил голову ещё ниже. Марина Ивановна продолжала говорить, словно не слышала дочь.
— Вырученных денег от продажи не хватило для покрытия долгов. Продали за два миллиона, а должны были четыре. Коллекторы уже ищут. Нам негде ночевать. Пока поживём тут.
Ксения оцепенела. Слова долетали до неё, как сквозь вату. «Поживём тут». Не спросили. Не попросили. Просто заявили.
Марина Ивановна встала с дивана, прошла в спальню. Открыла дверь, заглянула внутрь.
— О, тут удобная кровать. Мы с отцом будем спать здесь. Ты можешь на диване.
Ксения стояла на месте, чувствуя, как внутри поднимается горький ком. Всё происходящее казалось кошмаром, из которого невозможно проснуться. Мать уже распоряжалась в её квартире, будто имела на это право.
Сергей Петрович молча принёс сумки с лестничной площадки, поставил у стены. Две большие сумки, потрёпанные, с торчащими вещами. Марина Ивановна начала двигать стул, поправлять шторы, осматривать шкаф.
— Здесь пусто. Можно наши вещи повесить.
Ксения наблюдала, как чужие руки вторгаются в её личное пространство. Грудь наполнилась тяжёлым, вязким отчаянием. Хотелось закричать, выгнать их, захлопнуть дверь. Но голос не слушался. Ноги будто приросли к полу.
В этот момент Ксения тихо, почти шёпотом, сказала себе под нос:
— Родственнички приехали спасаться от долгов.
Горькая усмешка тронула губы. Злость сдерживала дрожь в руках. Марина Ивановна даже не обернулась — словно не услышала. Мать уже считала это место своим.
Прошло несколько минут. Ксения стояла в дверях спальни, глядя, как родители обживаются. Сергей Петрович сидел на краю кровати, снял сапоги. Марина Ивановна открыла шкаф, начала вешать свои вещи рядом с одеждой дочери.
Потом мать подошла к прикроватной тумбочке, выдвинула ящик. Порылась там. Достала несколько купюр.
— А у тебя тут десятка лежит, — произнесла Марина Ивановна. — Меня ждали, видать.
Ксения напряглась, не веря своим ушам. Мать уже начала рыться в её вещах. И уже присваивала себе её деньги. Те самые десять тысяч, которые Ксения отложила на покупку нового пылесоса. Старый сломался неделю назад.
Ксения бросилась в спальню.
— Мама, положи на место!
Марина Ивановна повернулась к дочери, держа купюры в руке. Лицо матери было спокойным, будто ничего особенного не происходило.
— Что ты раскричалась? Не последнее же забираю. Деньги нужны на еду. Мы с дороги голодные.
— Это мои деньги! — голос Ксении дрожал. — Положи на место!
Мать фыркнула, сунула купюры в карман куртки.
— Твои, не твои. Мы родители. Ты должна нам помогать.
Волна ярости, перемешанная с бессилием, прошла по телу Ксении. Снова. Снова то же самое. Снова у неё отнимают всё, что принадлежит ей по праву.
В памяти всплыли сцены из прошлого. Мать, забирающая деньги. Крики. Упрёки. Обиды. Тогда Ксения молчала, боялась противостоять, боялась, что мать выгонит её из дома. Но сейчас это был её дом. Её квартира. Её жизнь.
Ксения смотрела на мать холодным, твёрдым взглядом. Что-то внутри окончательно сломалось. Больше не было страха. Только злость. Чистая, яростная злость.
— Убирайтесь, — тихо сказала Ксения.
Марина Ивановна подняла брови, будто не расслышала.
— Что ты сказала?
— Я сказала — убирайтесь из моей квартиры. Сейчас же.
Голос дрожал, но звучал твёрдо. Ксения впервые говорила без страха, без попыток оправдаться. Внутри ощущалось странное облегчение, будто тяжесть, давившая годами, вдруг исчезла.
Мать встала с кровати, шагнула к дочери.
— Ты что себе позволяешь? Мы родители! Мы тебя растили, кормили! А ты нас выгоняешь?
— Вы меня растили? — Ксения шагнула вперёд, не отступая. — Вы забирали у меня всю зарплату! Не дали учиться! Я сбежала от вас, потому что не могла больше терпеть!
— Как ты смеешь!
— Я смею! — крикнула Ксения, и голос её сорвался. — Это моя квартира! Моя! Я купила её сама! Я работала годами, чтобы иметь своё место! И я не позволю вам снова вторгаться в мою жизнь!
Марина Ивановна закричала, обвиняя дочь в чёрствости и неблагодарности. Сергей Петрович попытался вмешаться, но только растерянно топтался у двери, бормотал что-то про то, что не надо ссориться. Ксения не слушала. Подошла к сумкам, подняла одну, потащила к выходу.
— Что ты делаешь?! — мать схватила дочь за руку, попыталась остановить.
Ксения резко дёрнула руку, освободилась.
— Убирайтесь! Сейчас же! Или я вызову полицию!
— Ксения, ты с ума сошла! — кричала Марина Ивановна. — Мы родители! У нас нет жилья! Куда мы пойдём?!
— Мне всё равно! — Ксения тащила вторую сумку, выставляла её в коридор. — Идите к родственникам! К знакомым! Снимите комнату! Но не здесь!
Отец попытался взять дочь за плечо, но Ксения отстранилась.
— Ксюша, ну что ты… Мы же семья…
— Нет, — отрезала Ксения. — Мы не семья. Вы годами использовали меня. А когда я ушла, даже не пытались наладить отношения. И сейчас явились, потому что вам некуда идти. Но это не моя проблема.
Марина Ивановна попыталась снова войти в квартиру, но Ксения загородила дверь.
— Ты бессердечная! — кричала мать. — Чёрствая! Мы тебя вырастили, а ты нас предаёшь!
— Вы предали меня, когда отняли первую зарплату, — спокойно ответила Ксения. — Когда не дали учиться. Когда забирали всё, что я зарабатывала. А теперь пришли за последним, что у меня есть.
Слово за словом скандал перерастал в открытую ярость. Ксения выталкивала родителей к выходу, не желая слушать больше ни слова. Мать цеплялась за дверной косяк, кричала про неблагодарность. Отец молча брал сумки, опустив голову.
На пороге Ксения остановилась, посмотрела на мать.
— Те десять тысяч, что ты забрала, — это компенсация за билеты обратно. Больше от меня ничего не ждите.
Голос звучал спокойно, без истерики, но с железной решимостью. Марина Ивановна открыла рот, чтобы что-то сказать, но Ксения не дала.
Захлопнула дверь перед их лицами. Повернула ключ, поставила цепочку. Прислонилась к двери спиной, медленно сползла на пол.
Тишина.
Ксения сидела в коридоре, обхватив колени руками. Дыхание было рваным, сердце колотилось. Руки тряслись. Но внутри было спокойно. Впервые за много лет по-настоящему спокойно.
За дверью послышались голоса. Мать кричала что-то про то, что вернётся, что дочь пожалеет. Потом шаги, удаляющиеся по лестнице. Тишина.
Ксения встала, прошла в спальню. Посмотрела на кровать, где ещё минуту назад сидел отец. На шкаф, где мать вешала свои вещи. Открыла окно, впуская свежий воздух. Квартира снова стала только её.
Села на край кровати, закрыла глаза. Внутри поднималось странное чувство — смесь облегчения и боли. Больно было от того, что родители оказались такими. Что не изменились. Что снова пришли только за деньгами, за помощью, а не потому, что соскучились или захотели наладить отношения.
Но облегчение было сильнее. Ксения впервые в жизни защитила себя. Не позволила использовать себя. Не сломалась под криками и обвинениями. Выстояла.
Вечером Ксения заварила чай, села у окна. Город мерцал огнями внизу, машины тянулись сплошной лентой. Жизнь продолжалась. Её жизнь. Без родителей, которые забирают всё. Без страха, что завтра придут и снова попытаются вторгнуться.
На следующий день Ксения поменяла замки. Вызвала мастера, поставила новые — с надёжными ригелями. Потом заблокировала номера родителей в телефоне. Решила, что если они попытаются вернуться, вызовет полицию. Больше не будет колебаний.
Прошла неделя. Мать пыталась звонить с чужих номеров, но Ксения не отвечала. Потом пришло сообщение от дальней тёти, которую Ксения видела последний раз лет десять назад. Тётя писала, что родители остановились у неё, но жить постоянно не могут, и просила Ксению помочь им с жильём.
Ксения удалила сообщение, не ответив.
Через месяц пришло письмо от отца. Он писал, что мать больна, что им тяжело, что они раскаиваются. Просил дочь простить, дать шанс. Ксения прочитала письмо, сложила обратно в конверт и выбросила.
Она знала — если впустит их снова, всё повторится. Они придут, займут её пространство, будут требовать, обвинять, забирать последнее. Потому что не умели иначе. Потому что всегда считали, что дочь им должна. За то, что родили. За то, что кормили. За то, что вырастили.
Но Ксения больше никому ничего не должна. Она выросла сама. Выучилась сама. Купила квартиру сама. И защитить себя должна тоже сама.
Прошло полгода. Жизнь вошла в прежнее русло. Работа, дом, тишина. Ксения перестала видеть кошмары. Больше не просыпалась в холодном поту от криков матери. Прошлое наконец отпустило.
Однажды вечером, сидя за столом на кухне, Ксения подумала о том, что так могла и не найти сил выгнать родителей. Могла испугаться, поддаться чувству вины, впустить их в свою жизнь. И тогда всё, что она строила годами, рухнуло бы.
Но она выстояла. Защитила себя. И это было правильно.
Ксения допила сок, встала, прошла в спальню. Легла на свою кровать, в своей квартире, в своём доме. Закрыла глаза и уснула спокойно. Без кошмаров. Без страха. Свободно.
— Я не ожидал, что ты такая глупая. Я не хочу содержать тебя всю жизнь, – сурово произнес мужчина