— …а я ему говорю: «Лёха, ты тормозуху-то проверял вообще?». А он, прикинь, смотрит на меня такими глазами, будто я его спросил, есть ли жизнь на Марсе! — Женя ввалился в квартиру, и волна запаха, состоящего из пива, сигаретного дыма и чужого веселья, вкатилась вместе с ним. Он со смехом стянул кроссовки, бросил ключи на тумбочку и, не зажигая свет в коридоре, прошёл на кухню, где горела одна лампа над столом.
Вероника сидела на стуле, прямая, как натянутая струна. Она не смотрела на него. Её взгляд был прикован к экрану смартфона, лежащего перед ней на столе. Тусклый свет лампы выхватывал из полумрака её бледное лицо и плотно сжатые губы. Женя плюхнулся на стул напротив, его пьяная эйфория ещё не успела выветриться, и он с шумным удовольствием откинулся на спинку стула, который жалобно скрипнул под его весом.
— Вероник, ты чего не спишь? Ждала своего героя? Мы там так у Лёхи посидели, просто угар. Он себе колонку новую купил, орёт — все соседи, наверное, на ушах стояли. Ты бы слышала, как Виталик пел «Батарейку»… Чистый Летов, отвечаю.
Она молча, двумя пальцами, подвинула телефон по гладкой столешнице к нему. Движение было медленным, выверенным, словно она двигала по доске шахматную фигуру, ставя ему мат. На экране светился открытый чат под названием «Пацаны». Вся переписка состояла из стикеров, хохочущих смайликов и коротких фраз. А в центре всего этого была фотография. Её фотография, сделанная пару дней назад, когда она шла из магазина. Её застали врасплох: в руке тяжёлый пакет, волосы растрепались от ветра, и в этот самый момент на её плечо и голову приземлился водяной шарик, сброшенный какими-то подростками с балкона. Мокрое пятно на футболке, прилипшие пряди волос, растерянное и злое выражение лица. И подпись, сделанная поверх фото жирным красным шрифтом: «Когда попыталась уклониться от мужского внимания». Ниже шёл парад остроумия: «Вероника принимает душ», «Мокрые киски в нашем районе», и ещё с десяток подобных комментариев от Лёхи, Виталика и остальных его «друзей».
Женя посмотрел на экран, и по его лицу расплылась пьяная, глупая ухмылка. Он фыркнул, а потом издал короткий смешок, качнув головой.
— А, это… Да я видел. Ну, Лёха — юморист, конечно. Чё ты, Вероник, пацаны просто прикалываются. Нормальная тема.
Эта фраза, произнесённая с беззаботной лёгкостью, ударила её сильнее, чем тот водяной шарик. Она медленно подняла на него глаза. В её взгляде не было обиды или слёз. Там было чистое, незамутнённое презрение. Так смотрят на что-то отвратительное, что случайно обнаружили на подошве своего ботинка.
— Прикалываются, — повторила она ровным, безжизненным голосом. — Ты сидел там, смотрел на это, смеялся вместе с ними, а потом пришёл сюда и назвал это «нормальной темой». Ты позволяешь этим уродам вытирать об меня ноги, превращать меня в посмешище. Хорошо.
Она резко повысила голос, и в нём зазвенела холодная, острая сталь. Весь её вид изменился. Она подалась вперёд, и её глаза превратились в две узкие щёлки, из которых сочилась ледяная ярость.
— А что же ты только про меня всё рассказываешь своим друзьям?! Почему ты не говоришь им, какой ты «молодец» в постели, что в свои двадцать восемь без таблеток обойтись не можешь?!
Пьяная ухмылка на лице Жени застыла, а потом медленно сползла, будто её стёрли ластиком. Глаза, только что смешливо блестевшие, округлились и сфокусировались на ней с выражением животного ужаса. Весь хмель, всё веселье, вся расслабленность вылетели из него в одну секунду, оставив после себя лишь липкий, холодный пот на лбу. Он понял. Он понял не то, ЧТО она сказала. Он понял, ЧТО она только что сделала. Она не просто оскорбила его в ответ. Она взяла его самый глубокий, самый постыдный, самый тщательно охраняемый секрет и вышвырнула его на всеобщее обозрение. Она дала его «друзьям», для которых мужская репутация была всем, ядерное оружие, способное превратить его из «своего парня» в жалкого импотента, объект для насмешек, которые будут в тысячу раз злее и унизительнее, чем мемы с её фотографией. Это был удар не по самолюбию. Это был удар по его месту в стае. И она это знала.
Секунды растянулись в липкую, удушливую вечность. Лицо Жени, только что румяное от алкоголя и веселья, превратилось в серую маску. Шок сменился неверием, которое, в свою очередь, уступило место холодной, трезвой ярости. Он медленно поднялся со стула. Движение было тяжёлым, будто он внезапно постарел на двадцать лет и теперь каждый сустав протестовал. Он не смотрел на неё, его взгляд был прикован к какой-то точке на стене за её спиной.
— Ты… что ты наделала? — голос был тихим, хриплым, лишённым всяких эмоций. Это был не вопрос. Это было обвинение в государственной измене.
Вероника не отпрянула. Она осталась сидеть, глядя на него снизу вверх, и в этой позе было больше силы и вызова, чем если бы она вскочила и начала кричать. Она наблюдала за ним с холодным, почти научным интересом, как энтомолог за поведением насекомого, которому только что оторвали крылья.
— Я? — она слегка наклонила голову. — Я всего лишь задала вопрос, Женя. Очень логичный вопрос. Ты делишься с ними подробностями моей жизни, превращая меня в анекдот. Почему бы тебе не поделиться и своей? Чтобы всё было честно.
— Честно?! — его голос наконец обрёл силу и сорвался на рычание. Он опёрся костяшками пальцев о стол, нависая над ней. Столешница под его руками прогнулась. — Ты слила им это! Ты дала им в руки оружие! Ты же знаешь Лёху, знаешь Виталика! Они же меня теперь сожрут! Они же из меня клоуна сделают на всю оставшуюся жизнь! Это не «честно», это предательство!
Он ждал, что она испугается его гнева, его позы, его голоса. Но Вероника даже не моргнула. Она смотрела прямо ему в глаза, и её взгляд был твёрдым, как сталь.
— Оружие? Я дала им оружие? Нет, Женя. Ты сам давал им его, по одному патрону, каждый день, на протяжении всех этих лет. Ты думаешь, это из-за дурацкой фотки с шариком? Ошибаешься. Это было просто последним уведомлением о том, что мой лимит терпения исчерпан.
Она говорила так же спокойно, но каждое слово было выверено и било точно в цель.
— Помнишь, как ты рассказал им, что я расплакалась на просмотре «Хатико»? А они потом месяц при встрече спрашивали у меня: «Вероника, собачку не жалко?». И ты стоял рядом и хихикал. Помнишь, как я купила то зелёное платье, а Лёха сказал, что в нём я похожа на огурец? И ты, вместо того чтобы заткнуть его, сказал: «А чё, зато аппетитный, прям тут бы почистил и съел, если ты понимаешь о чём я!». Ты помнишь, как рассказывал им в деталях о нашей ссоре из-за отпуска, а потом Виталик при мне брякнул: «Слышал, Женькина опять характер показывает?». Женькина! Не Вероника. Женькина! Будто я твоя собственность, вещь, которую можно обсуждать.
Он хотел что-то возразить, открыть рот, но не мог. Потому что всё это было правдой. Мелкими, незначительными на его взгляд эпизодами, которые для неё складывались в одну большую, уродливую картину тотального неуважения.
— Ты каждый раз выбирал их смех, их одобрение. Моё унижение было для тебя приемлемой ценой за то, чтобы оставаться «своим парнем» в их стае. Так что не смей говорить мне о предательстве, — она с силой оттолкнула его руку от стола. — Предатель здесь только один. И он каждый вечер приходит домой, воняя чужим весельем, построенным на костях моего достоинства. Ты не просто позволял им это делать. Ты был их главным поставщиком материала. Ты сам подносил им эти шарики с водой, а они просто кидали.
Слова Вероники повисли в кухонном воздухе, плотные и ядовитые, как испарения ртути. Женя стоял, будто оглушённый взрывом, который прогремел внутри его черепа. Все его мысли, все пьяные оправдания и наглые ухмылки рассыпались в пыль. Перед ним стояла не его жена, не Вероника, а чужой, холодный и безжалостный человек, который только что нажал на кнопку самоуничтожения его мира. Паника, липкая и отрезвляющая, схватила его за горло.
Он рванулся к тумбочке в коридоре, где бросил телефон. Его руки, вдруг ставшие чужими и непослушными, шарили по поверхности, смахнув ключи, которые со звоном упали на пол. Схватив смартфон, он вернулся на кухню. Пальцы дрожали, несколько раз промахнувшись мимо иконки чата. Он должен был что-то написать. Немедленно. Сказать, что это шутка. Что Вероника не в себе. Что угодно.
— Что ты собираешься им написать? — её голос прозвучал прямо за его спиной. Спокойный, лишённый всякого волнения. Он замер, не оборачиваясь. — Я… я скажу, что ты пошутила, — выдавил он, лихорадочно соображая. — Скажу, что ты злишься из-за фотки и решила так… отомстить. Они поймут.
Вероника издала тихий, сухой смешок. В нём не было веселья, только безграничное презрение.
— Поймут? О, они поймут, Женя. Ещё как поймут. Но совсем не то, что ты думаешь. Дай-ка я расскажу тебе, как всё будет. Прямо сейчас Лёха, который ещё не до конца протрезвел, перечитает твоё сообщение и отправит его Виталику в личку с тремя хохочущими смайликами. Завтра утром, когда вы будете договариваться о встрече, кто-нибудь обязательно напишет: «Женька, ты там как, в боевой готовности?». И все всё поймут. Это будет первая шутка. Разминочная.
Она медленно обошла его и села на стул, закинув ногу на ногу. Она снова стала хозяйкой этого пространства, а он стоял посреди кухни, как нашкодивший школьник с телефоном в руках.
— А потом, когда вы встретитесь в баре, начнётся настоящее веселье. Тебе придумают прозвище. Что-нибудь вроде «Капитан Нестояк» или «Виагрыч». И будут называть тебя так за спиной. Сначала шёпотом, потом всё громче. Каждый раз, когда ты будешь отходить в туалет, они будут обсуждать, сколько таблеток ты выпил сегодня. Когда к вашей компании подойдёт какая-нибудь девушка, Лёха обязательно скажет: «Познакомься, это наш Женя. Он парень надёжный, но… со своими особенностями». И подмигнёт остальным.
Её голос был ровным и монотонным, будто она зачитывала прогноз погоды, а не смертный приговор его репутации.
— А самое унизительное начнётся потом. Когда пройдёт первая волна шуток. Лёха похлопает тебя по плечу и с самым серьёзным видом скажет: «Жень, ну ты это… не переживай. У меня есть телефончик одного хорошего врача, андролога. Реально мужик толковый, моего дядю на ноги поставил». И он не будет шутить. Он искренне будет считать, что делает тебе одолжение, проявляет заботу. Он будет смотреть на тебя с жалостью. И эта жалость будет хуже любой насмешки. Ты перестанешь быть для них равным. Ты станешь объектом опеки, больным, неполноценным. И каждый их взгляд, каждое слово поддержки будет напоминать тебе об этом.
Женя слушал, и холод, начавшийся в желудке, расползался по всему телу. Она не выдумывала. Она с пугающей точностью описывала их повадки, их гнилую суть дружбы, построенной на постоянном самоутверждении за чужой счёт. Он почувствовал, как земля уходит из-под ног, и в отчаянии решил нанести ответный удар. Единственный, на который был способен.
— Ты думаешь, ты такая умная, да? — прошипел он, поворачиваясь к ней. — Сидишь тут, психоаналитик хренов. А на самом деле просто скучная и закомплексованная. Вечно недовольная, вечно с кислой миной. Может, проблема не во мне и не в моих друзьях? Может, проблема в том, что с тобой просто тошно находиться рядом? Ты же серая, как этот асфальт за окном! Твой дурацкий блог про умные книги, который читают полтора человека, твои разговоры о высоком… Кому это интересно? Ты просто завидуешь, что у меня есть друзья, есть жизнь, а у тебя — ничего, кроме твоей унылой правоты!
Он выпалил это, надеясь увидеть на её лице боль, обиду, слёзы. Но Вероника лишь слегка улыбнулась уголком рта. Улыбка была страшнее, чем любой крик.
— Это всё, на что ты способен, Женя? Перейти на оскорбления? Слабо. Очень слабо.
Его слова, брошенные с отчаянием загнанного в угол зверя, не произвели ожидаемого эффекта. Улыбка Вероники не исчезла, она стала лишь шире, хищнее. Она смотрела на него так, словно он только что подтвердил какую-то её давнюю теорию. Его попытка задеть её, унизить, оказалась для неё лишь забавным барахтаньем мухи в паутине. И это бессилие взбесило его окончательно. Он сделал шаг к ней, его лицо исказилось от злобы.
— Смешно тебе? Думаешь, я не знаю, почему ты такая? — зашипел он, выплёвывая слова, пропитанные ядом. — Потому что ты неудачница! Обыкновенная, серая неудачница! Помнишь, как ты собиралась стать великой писательницей? Ночами сидела, строчила свой гениальный роман? И где он, твой роман, Вероника? Где твои восторженные читатели и литературные премии? Их нет! Ты оказалась бездарностью, и всё, на что тебя хватило — это писать нудные обзоры на чужие книжки для трёх калек в твоём бложике! Ты просто завидуешь, что я, простой парень, живу и радуюсь, а ты, со своими великими амбициями, прозябаешь в тени! Может, если бы ты была хоть немного интереснее, если бы от тебя не веяло этой тоской и унынием, мне бы и таблетки не понадобились!
Он нанёс свой самый сильный удар. Он вытащил на свет её самую сокровенную, самую болезненную неудачу, ту, о которой она говорила только с ним, в моменты наивысшего доверия. Он взял её мечту, растоптал её и швырнул ей в лицо, обвинив в своей собственной мужской несостоятельности. На секунду улыбка на её лице дрогнула. В глазах мелькнуло что-то похожее на боль, но оно тут же исчезло, сменившись холодным, расчётливым блеском. Он дал ей то, чего ей не хватало для последнего шага. Полное моральное право на аннигиляцию.
— Понятно, — сказала она тихо, почти ласково. И в этой ласке было больше угрозы, чем в любом крике.
Она медленно встала. Её движения были плавными, отточенными, как у хищника, готовящегося к прыжку. Женя инстинктивно отшатнулся. Она подошла к нему вплотную, так близко, что он почувствовал холод, исходящий от неё. Он ожидал пощёчины, удара, чего угодно, но она просто протянула руку.
— Дай сюда телефон.
Её голос не допускал возражений. Он, загипнотизированный её спокойствием, ослабил хватку, и она легко забрала смартфон из его влажной, безвольной ладони. Она не отошла. Стоя прямо перед ним, она разблокировала экран его же пальцем и открыла тот самый чат «Пацаны». Её пальцы быстро и уверенно забегали по клавиатуре. Женя с ужасом смотрел на экран, видя, как под её ногтями рождается сообщение от его имени. Он хотел вырвать телефон, остановить её, но тело будто парализовало. Он мог только смотреть.
Она набрала всего одно предложение. Короткое, простое и написанное в его манере.
«Пацаны, Вероника права. С этим делом у меня беда. Без колёс никак».
Она на мгновение задержала палец над кнопкой «Отправить», посмотрела ему прямо в глаза, давая в полной мере насладиться моментом его казни, и с лёгким, едва заметным нажимом отправила сообщение. Синяя плашка с текстом выскочила в ленте чата. Дело было сделано.
Вероника не стала смотреть на его реакцию. Она с холодным безразличием положила телефон на стол экраном вверх, чтобы он мог видеть неизбежные ответы, которые сейчас начнут приходить. Чтобы он видел, как его мир рушится в прямом эфире. Затем она развернулась и молча пошла в спальню. Она не хлопнула дверью. Просто тихо прикрыла её за собой, отрезая себя от него и от того, что сейчас начнётся на кухне.
А Женя остался стоять посреди комнаты, один. Он смотрел на светящийся экран телефона, на котором уже появилось первое уведомление от Лёхи — стикер с персонажем, у которого от удивления глаза вылезли из орбит. И в этой наступившей пустоте он с абсолютной ясностью осознал, что это не конец скандала. Это конец всего…
Как самостоятельно открыть машину, если забыли ключи? Четыре простых способа