— Так, Артём, только скажи мне, что ты опять ей перевёл! — голос у Кати дрогнул, но не от страха — от злости. Такой злости, от которой даже окна в кухне будто запотели.
Он стоял у холодильника, держал чашку кофе, будто это был щит.
— Не начинай, ладно? — тихо сказал он.
— Не начинай? Ты серьёзно? — Катя развернулась от плиты. — Тринадцатое число. У нас завтра платёж по ипотеке. А ты что? Опять в роли доброго самаритянина?
Артём медленно поставил чашку.
— Я просто помог Вике. Один раз. Она не справляется.
Катя коротко рассмеялась.
— Один раз? Артём, если бы твоя сестра падала с лестницы столько раз, сколько ты ей “один раз” помогал, у неё бы уже не осталось коленей!
Он вздохнул, не глядя ей в глаза.
— Ты бы понимала, если б у тебя был брат.
— У меня нет брата, но есть мозги. И память. Я помню, как “бедная Вика” отдыхала в Турции, пока мы выбирали между новым пылесосом и оплатой ЖКХ.
Он хотел возразить, но промолчал. Знал — спорить бесполезно. Катя, когда загорается, — как газовая комфорка: если не перекрыть, всё сгорит.
Она подошла ближе, поставила перед ним телефон с открытым приложением банка.
— Двадцать тысяч, Артём. Это что? Милостыня?
— Она попросила до зарплаты, — тихо. — Обещала вернуть.
Катя усмехнулась.
— Ага. И вернёт. В следующей жизни. Когда научится работать, а не ныть.
Он прошёл мимо неё, открыл окно. Октябрьский воздух ворвался в кухню — влажный, прохладный, с запахом асфальта и листвы.
— Кать, она моя сестра. Я не могу просто отвернуться.
— А я — кто тебе? — спросила она. Голос уже не был резким. Только усталым. — Я что, твой сосед по коммуналке?
Он замолчал.
— Ты десять лет со мной, Артём. Десять. И я не могу вспомнить, когда ты последний раз выбрал меня. Не «нас», а именно — меня.
Он хотел сказать, что всё не так, что он просто пытается быть человеком, не черствым. Но вместо этого лишь выдавил:
— Я просто не хочу, чтобы она осталась без квартиры.
— Без квартиры? — Катя усмехнулась. — Так пусть сдаёт ту, что ей досталась от родителей.
— Она её продала.
— Куда делась половина денег?
— Я не спрашивал.
Катя фыркнула.
— Конечно. Ты ведь не из любопытных. Ты просто тихо платишь за чужие ошибки, а потом удивляешься, почему у нас вечная нехватка.
Он отвернулся, посмотрел в окно — на серый двор, на детскую площадку, где под дождём стояли пустые качели.
— Она моя семья, — сказал он, будто оправдываясь перед самим собой.
— Нет, Артём. Семья — это здесь, — Катя стукнула пальцем по столу. — А там — твоя привычка быть хорошим мальчиком.
На кухне повисла тишина. Только где-то капала вода из плохо закрученного крана.
— Ты ведь ей уже перевёл, да? — спросила Катя тихо.
Он кивнул.
— Знаешь, — сказала она, — я даже не злюсь. Я просто устала быть последней в списке. После работы, после сестры, после твоего вечно виноватого взгляда.
Она сняла фартук, бросила его на стул.
— Всё. Я готовить не буду. Ешь сам. Или с ней, если время найдёшь.
И вышла из кухни.
Артём остался стоять. Слышал, как в спальне хлопнула дверь.
Он взял телефон, открыл переписку с Викой.
«Спасибо, ты меня спас, как всегда. Я потом отдам, честно. Ты лучший.»
Он перечитал это несколько раз. “Ты лучший”.
Почему-то стало не по себе. Не радостно — пусто.
Следующие дни были вязкие, как осенняя грязь.
Катя не кричала, не устраивала сцен. Просто стала другой. Тише. Спокойнее. Страшнее.
Она перестала спрашивать, во сколько он вернётся. Не писала в мессенджере “купишь хлеб?”. Просто сама покупала, молча клала на стол.
— Может, вечером кино? — осторожно предложил он через три дня.
— У меня стирка.
— Тогда завтра?
— Завтра отчёт на работе.
И так — каждый раз.
В квартире будто стало просторнее. Не от воздуха — от молчания.
Однажды вечером он вернулся домой и застал Катю на балконе. Она сидела в пледе, с бокалом вина и тетрадью.
Писала что-то, задумчиво глядя на улицу.
— Что это? — спросил он, стараясь говорить легко.
— Записываю расходы. Хочу понять, куда уходит моя жизнь.
— Не начинай опять.
— Не я начинаю. Я просто подводлю итоги.
Он сел рядом.
— Послушай, всё не так плохо, как ты думаешь.
— Не плохо, — кивнула она. — Просто обидно.
— Я не хочу, чтобы ты думала, будто она для меня важнее.
— А разве нет? — спокойно спросила она. — Вика просит — ты бежишь. Я прошу — ты обещаешь «потом».
Он не нашёл, что ответить.
Катя продолжила:
— Знаешь, что самое неприятное? Я ведь понимаю, почему ты так делаешь. Ты не хочешь быть плохим. Только вот не заметил, что в этой истории я у тебя — злодейка.
Он поднял взгляд.
— Не говори так.
— А как? Так и есть. Я та, что “не понимает”. Та, что мешает тебе быть добрым братом. Та, что «ругается».
— Я просто хочу помочь ей встать на ноги.
— А я хочу, чтобы ты помог нам не упасть лицом в грязь.
Тишина. Двор фонарём отсвечивал в стекле, как кадр из старого фильма.
На утро Артём поехал к сестре.
Вика жила в однокомнатной квартире на съёмном этаже нового жилого комплекса. Пахло кофе и каким-то ароматизатором с ванилью.
— Привет, братец, — улыбнулась она, встречая его в домашнем халате. — Что, жена опять злится?
— Не начинай.
— Ладно, ладно. Просто спрашиваю. — Она поставила перед ним чашку чая. — Не думала, что всё так выльется.
— Она устала, Вика.
— От чего? Что я живу?
Он тяжело выдохнул.
— От твоих просьб. От постоянного “спаси”.
— А я что должна делать? Я же одна. Ты хоть представляешь, каково это — остаться без поддержки?
— А я, по-твоему, в шоколаде? У меня кредит, работа, жена, которая скоро уйдёт.
Вика нахмурилась.
— Ты преувеличиваешь. Катя не уйдёт. Она слишком гордая, чтобы признать поражение.
— Это не поражение, — сказал он. — Это усталость.
— Ну, извини, — Вика развела руками. — Я не просила рождаться в одной семье с тобой. Но раз уж так случилось, помогай.
Он посмотрел на неё. На аккуратные ногти, на новый телефон, на сумку, явно не из дешёвых.
И вдруг понял: Катя была права.
— Я помогал. Но хватит. Больше не могу.
— Ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда.
— И что, ты выбрал её?
— Да.
— А я кто тебе тогда?
— Родная кровь. Но кровь — это не аргумент, когда от неё задыхается сердце.
Вика молчала.
Артём встал, взял куртку.
— Я должен всё исправить, пока не поздно.
Он ушёл.
На улице моросил дождь. Под ногами хлюпала грязь.
В голове гудело: “Исправить. Пока не поздно.”
Он не знал, как именно. Но впервые за долгое время чувствовал, что хочет не “помочь”, а вернуть что-то своё.
Дом. Жену. Себя.
Когда он вернулся, Катя уже спала. На столе стояла чашка с недопитым чаем и открытая книга.
Он посмотрел на неё — спящую, спокойную, будто чужую.
И понял: если он её потеряет, то всё остальное не будет иметь смысла.
Катя проснулась от того, что за окном кто-то гремел мусорными баками. Было воскресенье, семь утра. Серое небо, холодное стекло, и тишина — такая, будто мир решил выдохнуть после затянувшегося спора.
Она посмотрела на кровать. Пусто. Артёма не было.
— Началось, — сказала себе тихо и пошла на кухню.
На столе стояла записка:
«Пошёл за продуктами. Вернусь к десяти. Артём.»
Она усмехнулась. За продуктами. В воскресенье, в семь утра.
Угу. Конечно.
Ровно в десять он вошёл.
Пакеты, хлеб, кофе, сыр — всё, как по списку. И глаза — виноватые, усталые.
— Привет, — сказал, будто ничего не произошло.
— Привет. — Катя мыла кружку, не глядя. — Нашёл всё?
— Да. Даже то, чего не искал.
— Интересно.
Он поставил пакеты.
— Кать, я был у Вики.
— Поздравляю. Ещё деньги нужны?
— Нет. Я сказал ей, что больше не буду помогать.
Она остановилась.
— Правда?
— Правда.
— И что, отпустила?
— Ну… не сразу.
Катя повернулась к нему.
— Артём, давай честно. Ты ведь не сказал ей это сам. Ты дождался, пока я доведу тебя до стенки, а потом пошёл “исправляться”.
— Может быть. Но я сделал.
— Поздно. — Она отложила кружку, вытерла руки о полотенце. — Когда человек делает правильно под давлением — это не поступок. Это спасение собственной шкуры.
Он хотел возразить, но только тихо сказал:
— Я просто не хочу тебя потерять.
Катя усмехнулась.
— Потерять? А когда ты меня находил, Артём?
Он сел.
— Может, хватит?
— Хватит что? — подняла бровь она. — Говорить правду?
Он замолчал.
Понедельник прошёл как-то смазано.
Катя уехала раньше обычного, на работе не отвечала на сообщения. Артём даже заехал в офис, купил ей кофе — но не решился зайти внутрь.
Вечером, когда он вернулся домой, дверь открыла не она.
На пороге стояла Вика.
В пальто, с чемоданом.
— Привет, — произнесла она, словно всё нормально. — Можно войти?
— Что ты здесь делаешь?
— А где мне быть? Я квартиру съёмную сдала, там проблемы с хозяином. На пару дней к вам, ладно?
Он побледнел.
— Вика… нет. Катя…
— Катя, Катя! — отмахнулась она. — Я не собираюсь устраивать скандалы. Просто поживу пару ночей. Клянусь.
Он хотел сказать “нет”, но не смог. Как будто слова застряли.
— Хорошо. Только… тихо, ладно?
Вика кивнула.
— Конечно.
Она вошла, поставила чемодан у стены, села за стол.
— Классно вы тут живёте. Уютно.
Он только вздохнул.
— Она не знает, что ты приедешь.
— А надо было предупреждать? Я же не враг.
— Вика, пожалуйста.
— Да ладно тебе. Всё будет нормально.
Катя вернулась в девять вечера.
Вид Вики за столом застал её врасплох.
— О, какие люди. И без уведомления, — произнесла она, снимая куртку. — Сюрприз века.
Вика улыбнулась.
— Я всего на пару дней. Не переживай.
Катя посмотрела на Артёма.
— Это он разрешил?
Тот кивнул, неуверенно.
— Вика сказала, у неё проблемы…
— Проблемы у нас, Артём. А у неё — привычка.
— Катя, я…
— Не надо. — Она подняла руку. — Всё ясно.
Она пошла в спальню, а Вика, сделав глоток чая, тихо сказала брату:
— Твоя жена меня ненавидит.
— Она устала.
— От чего? От того, что у тебя есть семья кроме неё?
Он не ответил.
Ночь была тяжёлая. Катя не спала. Лежала, глядя в потолок, слушая, как из кухни доносится лёгкий смех Вики.
Смех. В их доме. После всего.
Утром она собрала вещи.
— Куда ты? — спросил Артём, когда увидел чемодан.
— На пару дней к Лене из офиса. Там спокойнее.
— Катя, подожди.
— Нет. Пусть поживёт. Может, тебе станет легче, когда под боком та, ради которой ты вечно геройствуешь.
— Ты не понимаешь.
— Понимаю. Слишком хорошо.
И она ушла.
Два дня без неё дом был как чужой. Вика ходила в халате, готовила омлеты, включала музыку. Артём ходил сжавшись, не зная, куда себя деть.
— Что ты такой? — спросила она на третий день. — Как будто я преступница.
— Потому что так и есть.
— О, началось. Только не надо из себя мученика. Ты сам меня пустил.
— Ошибся.
— Ну, поздно.
Он молча собрал её вещи.
— Уходи, Вика. Сегодня.
— Артём…
— Уходи, — повторил он. — Пока я ещё говорю спокойно.
Она посмотрела на него с вызовом, но всё-таки пошла.
На лестнице сказала:
— Знаешь, брат, если бы не я, ты бы вообще не знал, что такое ответственность.
Он закрыл дверь. Медленно, почти с облегчением.
Вечером он позвонил Кате.
— Привет.
— Говори, что случилось.
— Она ушла.
— Сама?
— Нет. Я попросил.
— И?
— Я хочу, чтобы ты вернулась.
— Я не уверена, что хочу.
— Кать, я понял всё.
— Все так говорят после катастрофы.
— Но я реально понял. Я дурак. Я позволил ей разрушить то, что мы строили.
— Не ей. Себе. — Голос у неё был усталый, но мягкий. — И разрушил не всё. Просто моё доверие.
— Можно я приеду?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я не хочу возвращаться туда, где меня не слышали.
Он замолчал. Потом тихо сказал:
— Я сделаю всё, чтобы ты услышала только меня. Без фона.
Катя не ответила. Повесила трубку.
Прошла неделя.
Артём жил в тишине. Без звонков, без смеха, без запаха её духов.
Работа — дом — кофе — снова работа.
Однажды вечером в дверь позвонили.
Он открыл — Катя.
Стояла с пакетом.
— Забыла кое-что.
— Заходи.
Она зашла, осмотрелась. В квартире было чисто. Никаких следов Вики. Только новый плед на диване.
— Что это? — спросила она, кивнув на плед.
— Купил. Чтобы хоть что-то стало новым.
— Символично.
— Катя, я правда всё закончил.
— Я вижу. — Она поставила пакет на стол. — Тут твои рубашки.
— Спасибо.
Молчание.
— Я больше не знаю, как с тобой разговаривать, — призналась она. — Как будто между нами пропала прошивка. Всё работает, но не соединяется.
Он сел напротив.
— А если начать заново?
— Нельзя начать заново, когда внутри уже трещина. Можно только жить рядом с ней и надеяться, что не разойдётся.
— Я готов.
Катя посмотрела на него долго. Потом сказала:
— Знаешь, я не злюсь больше. Просто перестала ждать.
Он сглотнул.
— А шанс?
— Это не шанс, Артём. Это решение. Моё.
Она встала.
— Я переезжаю насовсем.
— Куда?
— В квартиру у метро “Сокол”. Маленькая, но своя. Без “помочь”, без “подожди”.
— Катя, я…
— Не надо. Просто не мешай.
Она пошла к двери, потом обернулась.
— И да. Вике не звони. Пусть сама учится выживать.
Дверь закрылась тихо. Без хлопка.
Зима пришла рано.
Артём часто возвращался домой поздно. Иногда стоял у окна, глядя на огни, и ловил себя на мысли: а ведь раньше здесь пахло её духами и жареным хлебом.
Он не звонил. Ни ей, ни Вике.
Только однажды, в середине декабря, ему пришло сообщение от Кати:
«Как там плед? Греет?»
Он улыбнулся.
«Да. Но без тебя холодно.»
Ответа не было.
Катя тем временем обжилась в своей квартире. Купила новое кресло, завела кота.
По утрам варила кофе и слушала, как на улице шумит трамвай.
Жизнь шла. Спокойно, без рывков. Без ожиданий.
Иногда вспоминала Артёма — не с болью, а как старую песню, слова которой уже не нужны, но мелодия всё ещё приятна.
Весной они случайно встретились в супермаркете.
Он стоял у полки с крупами, она — выбирала зелень.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
— Ты хорошо выглядишь.
— А ты постарел.
— Зато честно.
— Зато спокойно, — улыбнулась она.
Неловкая пауза. Потом она добавила:
— Я не держу зла, Артём. Правда. Просто всё закончилось.
Он кивнул.
— Я понял.
Катя пошла к кассе.
Он остался стоять.
В голове звенело одно: “Закончилось.”
Дома он открыл старую фотографию — они вдвоём, на море, солнце, смех, песок в волосах.
Он не удалил снимок. Просто положил телефон экраном вниз.
Иногда что-то нужно оставить, чтобы помнить, каким ты был, когда ещё не боялся быть честным.
— Ты должна поручиться за меня! Банк не дает кредит! — умолял муж. — После твоих прошлых просрочек? Только под залог твоей машины!