Вечер выдался тихим и дождливым. Алина, свернувшись калачиком на диване в своей скромной съемной квартире, дорабатывала проект. В комнате царил уютный полумрак, освещенный лишь мягким светом с монитора. Звонок раздался так неожиданно, что она вздрогнула. На экране телефона высветилось имя «Мама». Алина на мгновение замерла, предчувствуя недоброе. Мать редко звонила просто так, чтобы поинтересоваться ее делами.
Она сделала глубокий вдох и провела пальцем по экрану.
— Алло, мам?
Голос Ларисы Петровны был холодным и ровным, без тени тепла.
— Алина, я звоню по поводу юбилея отца.
— Я знаю, я уже купила…
— Послушай меня внимательно, — мать резко прервала ее. — Не приходи.
В трубке повисло напряженное молчание.
— Что? — не поняла Алина.
— Я сказала, не приходи. Не надо.
— Мам, но это же юбилей папы! Пятидесятипятилетие! Как я могу не прийти?
— Ты прекрасно понимаешь, — голос Ларисы зазвучал раздраженно. — Гости будут серьезные, коллегии Виктора, наш круг. А ты… Ты всегда приходишь и портишь всё своим видом.
У Алины перехватило дыхание, словно от удара в грудь.
— Каким… видом?
— Ну что притворяться? — мать фыркнула. — Вечно у тебя вид забитой, несчастной мыши. Глаза опухшие, одежда какая-то серая. В прошлый раз, на Новый год, ты пришла в этом своем простом платье, а вокруг все блистали. Все только и смотрят, шепчутся: «Вот, дочь Виктора, а жизнь не сложилась». Мне за тебя стыдно.
Каждое слово было отточенным лезвием. Алина чувствовала, как по щекам текут горячие слезы, но сдержать их не могла.
— У меня жизнь сложилась… Я работаю, у меня своя квартира…
— Съемная! — с презрением отрезала Лариса. — И работа эта твоя… дизайнер. Это несерьезно. Ни мужа, ни детей, ни положения. На фоне Светланы, жены Максима, ты просто тень. Она так держится, такие связи! А ты? Только кислую мину строишь.
— Я не строю мину… Мне просто грустно иногда, — всхлипнула Алина, пытаясь вытереть слезы рукавом.
— Вот именно. «Грустно». На празднике всем должно быть весело. А твое уныние заразительно. Отец тоже неловко себя чувствует, когда ты сидишь, как чужая. Он не показывает, но я вижу. Не порти ему праздник. Не порти нам всем. Стыдно перед гостями будет.
Алина сжала телефон так, что пальцы побелели. Гнев, горький и беспомощный, подступил к горлу.
— Так что, я тебе не дочь? Я позор семьи, которую нужно прятать?
— Не драматизируй. Просто пойми ситуацию. Отдохни в свой выходной. Посмотри кино. А подарок… Максим с Светой от тебя передадут. Всё, у меня дела.
— Мам, подожди…
Щелчок в трубке был оглушительно красноречив. Мать не стала ее слушать. Разговор был окончен.
Алина медленно опустила телефон на колени. Тишина в квартире стала давящей, нарушаемой лишь мерным стуком дождя в окно. Она обхватила себя руками и тихо плакала, глотая соленые слезы. Было ощущение, что ее только что вышвырнули за порог собственной семьи, объявили ненужной, несостоявшейся, недостойной.
Ее взгляд упал на небольшую коробку, аккуратно завернутую в подарочную бумагу с темно-синим орнаментом. Она лежала на журнальном столике. Часы. Точные, дорогие, швейцарские часы, о которых ее отец как-то обмолвился, что мечтает о таких. Она три месяца откладывала с каждой зарплаты, урезала себя во всем, чтобы сделать ему по-настоящему стоящий подарок. Не просто бутылку коньяка, а нечто символичное, вечное.
И теперь этот подарок, в который она вложила столько надежды и любви, должен был быть передан через ее наглого брата и его язвительную жену? Чтобы они преподнесли его, как от себя? Чтобы мать с гордым видом наблюдала, как ее «успешные» дети дарят отцу роскошь?
Нет.
Она резко встала, смахнула слезы. В груди что-то затвердело. Унижение и боль медленно переплавлялись в упрямство.
Она подошла к окну, глядя на расплывчатые огни города в дождливой мгле. Фраза матери «Не порти нам праздник» звенела в ушах, как набат.
«Хорошо, — подумала Алина, сжимая кулаки. — Я приду. Я приду и посмотрю, кому из нас будет стыдно».
Тем временем в просторной и безвкусно богатой гостиной родительского дома царила предпраздничная суета. Лариса Петровна, уже одетая в новый строгий костюм, поправляла на столе расстановку дорогого хрусталя. Ее лицо, обычно напряженное, сейчас выражало редкое удовлетворение.
Дверь распахнулась, и в дом ввалились Максим и Светлана. Они внесли с собой шум, громкие голоса и шлейф парфюма. Максим, дородный и с напускной важностью, бросил ключи от новенького внедорожника на трюмо.
— Ну что, мам, готов принять поздравления? — громко провозгласил он, обнимая Ларису за плечи.
— Тише, ты, слон в посудной лавке, — с укором, но с явной нежностью в голосу сказала мать. — Гости скоро начнут подъезжать.
Светлана, худая, с острым взглядом и идеально уложенными волосами, прошлась по комнате, оценивающе окинув взглядом приготовления.
— Стол неплохо сервирован, Лариса Петровна. Хотя икры маловато. Но для вашего круга, думаю, сойдет.
Лариса лишь вздохнула, привыкнув к бесцеремонности невестки. Светлана происходила из «нужной» семьи, и ее связи помогли Максиму устроиться на теплое место. Это давало ей особые привилегии в общении.
— Как прошел разговор с нашей неудачницей? — опустившись в кресло, спросила Светлана, с наслаждением растягивая последнее слово.
Лариса Петровна выпрямилась, ее лицо вновь стало непроницаемым.
— Я все сказала. Не придет.
— Ура! — фривольно воскликнул Максим, доставая из бара бутылку коньяка. — Можно будет нормально отдохнуть, без ее грустных глаз. Вечно она портит всю атмосферу.
— А ты уверена, что она послушается? — Светлана прищурилась. — Вдруг возьмет и явится, чтобы сделать пакость?
— Куда ей, — отмахнулась Лариса. — Она и слова поперек сказать не смеет. Знает, что позорить себя не стоит.
— Надеюсь. Потому что я не стану сдерживаться, — холодно заметила Светлана. — Если она испортит этот вечер, я ей тут же все в лицо выскажу. Мой брат сегодня приедет, он вице-президент в холдинге «Северсталь-Инвест». Его мнение для Виктора Петровича важно. И я не позволю какой-то нервной истеричке все испортить.
— Не волнуйся, светик, — Максим налил себе коньяк. — Мама все под контролем.
В этот момент из кабинета вышел Виктор Петрович. Он выглядел немного потерянным в своем новом дорогом костюме. Его взгляд сразу же беспокойно забегал по комнате.
— Лара, а Алина когда? Она сказала, во сколько подъедет?
Наступила короткая пауза. Лариса обменялась быстрым взглядом с сыном.
— Она не приедет, Виктор. Звонила, сказала, что плохо себя чувствует.
Лицо Виктора Петровича помрачнело. Искорка ожидания, горевшая в его глазах, погасла.
— Как не приедет? Но она же обещала… Я думал, мы хоть сегодня пообщаемся…
— Что с ней общаться-то? — вклинился Максим, хлопнув отца по плечу. — Начнет ныть про свою работу, про съемную квартиру. Тебе на юбилее нужны такие темы? Расслабься, пап. Мы с Светой тебя сегодня повеселим. И гости все достойные.
— Но она же дочь… — тихо пробормотал Виктор.
— И ведет себя как капризный ребенок, — отрезала Лариса. — Не омрачай праздник, Виктор. Веди себя как подобает. Всем будет лучше.
Она резко повернулась и пошла на кухню, демонстративно закончив разговор. Виктор Петрович беспомощно вздохнул и опустил взгляд. Он давно привык, что его мнение в семье — последнее.
Максим тем временем подошел к жене.
— Кстати, о подарке, — понизив голос, сказал он Светлане. — После торжества надо будет пару слов сказать насчет инвестиций в наш новый проект. Папа под шафе, гости важные — самое время.
— Не сомневайся, — улыбнулась Светлана. — Мой брат его правильно настроит. Главное, чтобы твоя сестра не вздумала появиться. Я тогда сцену устрою такой, что она навсегда забудет дорогу в этот дом.
Она сказала это громко, нарочито, чтобы услышал Виктор Петрович. Он услышал. И, молча повернувшись, побрел обратно в кабинет, чувствуя себя не хозяином праздника, а марионеткой в тщательно отрежиссированном спектакле, где ему отводилась роль богатого и довольного статиста. Мысль о дочери, одинокой в этот вечер, грызла его изнутри, но голос жены и сына звучал в его голове громче.
Алина стояла перед зеркалом в своей спальне, вглядываясь в свое отражение. Простое черное платье, скромное, но элегантное, туфли на невысоком каблуке. Никаких ярких украшений, только маленькие серебряные сережки — подарок отца на совершеннолетие. «Вид забитой, несчастной мыши», — пронеслись в голове слова матери. Она сжала губы и поправила прядь волос. Нет, сегодня она не мышь. Сегодня она просто Алина. Дочь, которая пришла поздравить своего отца.
Она взяла со стола аккуратно упакованную коробку с часами, положила ее в сумку и вышла из квартиры. Каждый шаг по мокрому асфальту отдавался гулким эхом в душе. Сердце бешено колотилось, в горле стоял ком. Она представляла себе картину: шумный зал, нарядные гости, смех, и ее одинокая фигура в дверном проеме. Но отступать было поздно.
Такси подъехало к знакомому дому, окна которого ярко светились в наступающих сумерках. Из приоткрытого окна доносились приглушенные звуки музыки и гомон голосов. Алина глубоко вздохнула, расплатилась и медленно пошла к парадному входу. Казалось, каждый нерв в ее теле был натянут как струна.
Она нажала кнопку звонка. Дверь открыла растерянная девушка-официантка с подносом в руках.
— Я к Виктору Петровичу, — тихо сказала Алина и, не дожидаясь приглашения, шагнула внутрь.
Теплый, насыщенный запахами дорогой еды и парфюмерии воздух ударил ей в лицо. Гостиная была полна народа. Мужчины в строгих костюмах, женщины в вечерних платьях. Все сияло, звенело и смеялось. И вот этот смех резко оборвался, едва лишь несколько человек у входа заметили ее.
Сначала это был шепот. Потом тишина, медленно и неумолимо поползшая из прихожей в гостиную, как пятно. Десятки пар глаз уставились на нее с любопытством, недоумением и осуждением. Алина застыла на пороге, чувствуя, как горит лицо. Она пыталась отыскать в толпе глаза отца.
И тут же увидела ее. Лариса Петровна, застывшая как изваяние посреди комнаты с бокалом в руке. Ее лицо, секунду назад умиротворенное и гостеприимное, исказилось гримасой чистого, немого ужаса, который мгновенно перешел в ледяную ярость. Она молча, не сводя с дочери горящего взгляда, поставила бокал на стол и направилась к ней, рассекая толпу, как ледокол.
Она подошла вплотную, так что Алина почувствовала резкий запах ее духов.
— Что ты здесь делаешь? — прошипела Лариса сквозь стиснутые зубы, ее губы едва шевелились, чтобы не привлекать внимания, но каждый звук был отточен как бритва. — Я же сказала тебе не приходить.
Алина попыталась сделать шаг вперед, но мать преградила ей путь.
— Я пришла поздравить папу.
— Убирайся. Сию же минуту. Ты не видишь, какие здесь люди? Ты хочешь опозорить меня? Опозорить отца?
— Я не собираюсь никого позорить. Я просто хочу поздравить его с юбилеем.
— Твое присутствие уже позор! — голос матери сорвался на высокую, шипящую ноту, и несколько ближайших гостей откровенно прислушались. — На тебя смотрят. Над нами будут смеяться. Уходи, пока я тебя публично не выгнала.
Из-за спины матери появилась Светлана. Она оценила Алину с ног до головы презрительным взглялом и сладким, ядовитым голосом произнесла:
— Алинка, ну что ты как маленькая? Неужели нельзя понять, когда ты лишняя? Иди домой, не порти людям праздник.
Алина чувствовала, как почва уходит из-под ног. Она была как загнанный зверь в центре круга. Она попыталась найти хоть одну поддержку, хоть один дружелюбный взгляд в толпе, но видела лишь любопытство и отстраненность.
И в этот самый момент, через головы гостей, она увидела его.
Виктор Петрович стоял в дверном проеме гостиной. Увидев дочь, его лицо озарилось такой искренней, неподдельной радостью, что у Алины сжалось сердце. Он улыбнулся, его глаза заблестели, и он сделал шаг towards ней, протянув руки.
— Алиночка, дочка, ты пришла!..
Но он не успел закончить. Лариса резко развернулась, уловив его движение, и одним стремительным жестом встала между мужем и дочерью, словно живой щит. Ее взгляд, брошенный на Виктора, был таким острым и повелительным, что он замер на месте, его улыбка медленно угасла, а руки беспомощно опустились.
Наступила полная тишина. Вся драма была разыграна за считанные секунды на глазах у изумленной публики. И в этой звенящей тишине Алина поняла все. Она была здесь не просто нежеланной. Она была изгоем. Позором, которого стыдятся, которого прячут.
Она больше не могла дышать этим воздухом, полным лицемерия. Не могла выносить этих взглядов. Она сжала ремешок сумки с подарком так, что костяшки пальцев побелели, и, не сказав больше ни слова, развернулась и бросилась прочь из этого дома, хлопнув дверью так, что стеклянная вставка задребезжала.
Ошеломляющая тишина, длившаяся, возможно, всего пару секунд, взорвалась оглушительным гвалтом. Пока Алина, ничего не видя перед собой, швырнула входную дверь и выбежала в подъезд, за ее спиной в гостиной началось настоящее смятение.
Первой пришла в себя Лариса Петровна. Ее лицо, искаженное гневом, стало маской праведного негодования. Она повернулась к гостям, подняв руки, пытаясь взять ситуацию под контроль.
— Дорогие гости, прошу прощения за эту неприятную сцену! — ее голос, дрожащий от ярости, старался звучать ровно и печально. — Дочь… у нее, к сожалению, не все в порядке с нервами. Мы стараемся ей помочь, но, видимо, кризис… Вы же понимаете.
Этот пассаж был встречен сочувственным гулом. Однако Светлана, увидев, что свекровь берет ситуацию под контроль, решила добавить свои пять копеек. Она громко, чтобы слышали все, сказала своей соседке:
— Представляешь? Явилась, чтобы на папином юбилее устроить истерику. Ни стыда, ни совести. Вечно она жертву из себя строит.
В этот момент дверь снова распахнулась. Все замерли.
Алина стояла на пороге. Она не убежала. Она вернулась. Лицо ее было мокрым от слез, но в глазах горел сухой, холодный огонь. Она прошла несколько шагов по прихожей, ее взгляд был прикован к матери.
— У меня… не в порядке с нервами? — ее голос, тихий, но четкий, прорезал гул. — Это ты так называешь правду, мама? Правду о том, что твоя дочь — позор для твоего безупречного фасада?
Лариса побледнела.
— Алина, замолчи и уйди. Не усугубляй.
— Нет, я хочу, чтобы все услышали! — Алина повысила голос, обводя взглядом столпившихся гостей. Некоторые отводили глаза, другие смотрели с жадным любопытством. — Я хочу поздравить отца с юбилеем, а меня, как последнюю собаку, выгоняют с порога! Моя же мать говорит мне: «Не приходи, стыдно перед гостями будет»!
В толпе прошел шокированный шепот. Лариса аж подпрыгнула.
— Ты врешь! Я никогда…
— Ты! — Алина резко, с силой, на которую сама не рассчитывала, ткнула пальцем в сторону Светланы, которая смотрела на нее с ядовитым удовольствием. — А ты… «Надень что-нибудь приличное, а то у тебя даже водку не ту купишь, экономьеза»! Это твои слова? Я все помню!
Светлана фыркнула, но смутилась под пристальными взглядами окружающих.
— Не выдумывай, дура.
И это слово стало последней каплей. Вся боль, все унижения, копившиеся годами, вырвались наруогужим, горьким криком. Алина повернулась к матери, и слова, которые она произнесла, повисли в воздухе, заставив многих ахнуть.
— А ты знаешь, кто ты?! Ты не мать! Ты — тварь! Холодная, бессердечная тварь, которая ради своего благополучия готова растоптать собственную дочь!
В гостиной воцарилась мертвая тишина. Даже музыку кто-то приглушил. Лариса стояла, как громом пораженная, ее рот был приоткрыт от немого ужаса. Публичное оскорбление, такое прямое и жестокое, было хуже любого физического удара. Оно срывало с нее все маски, обнажая ту самую правду, которую она так тщательно скрывала.
Из толпы гостей наконец вырвался Виктор Петрович. Лицо его было серым, руки тряслись.
— Алишка… дочка… прекрати… — его голос был слабым и потерянным.
Но было поздно. Алина, выдохнув все, снова обернулась и на этот момент побежала по-настоящему. Она выскочила в подъезд, и на этот раз дверь с грохотом захлопнулась за ней, поставив точку в этом скандале.
Она бежала по темной улице, не разбирая дороги, рыдая в голос. Дождь, который начал накрапывать, смешивался со слезами на ее лице. Она чувствовала себя абсолютно разбитой, опустошенной, уничтоженной. Она кричала матери самое страшное, что могла придумать, но легче от этого не стало. Была только всепоглощающая боль.
Добежав до ближайшей скамейки, она рухнула на нее, спрятав лицо в ладонях. Ее всего трясло. В кармане пальто завибрировал телефон. Сквозь пелену слез Алина увидела на экране незнакомый номер. Она смахнула вызов. Через минуту телефон завибрировал снова. Тот же номер. Рука сама потянулась к кнопке сброса, но палец дрогнул. Кто это мог быть в такой момент? С насмешкой от матери? От брата?
С третьей попытки она, всхлипывая, все же поднесла трубку к уху.
— Алло? — ее голос сорвался на шепот.
— Алина Викторовна? — произнес вежливый, спокойный мужской голос, который она никогда раньше не слышала. — Вас беспокоит Сергей Альбертович. Я адвокат. Мне нужно срочно с вами поговорить.
Алина сидела на холодной влажной скамейке, не в силах сдвинуться с места. Тело будто налилось свинцом, а в ушах стоял оглушительный звон после скандала. Рыдания постепенно стихли, сменившись пустой, леденящей душой опустошенностью. Она снова посмотрела на экран телефона. Незнакомый номер. Адвокат. Мысль работала медленно, сквозь густой тупой боли.
Кто этот человек? Зачем он звонит ей сейчас, в такую минуту? Может, это какая-то уловка? Новая насмешка от Максима или Светланы? Но голос звучал слишком спокойно и официально, без тени издёвки.
Пальцы сами потянулись к телефону, и она снова набрала номер, который только что отвергла.
— Алло? — на этот раз ее голос прозвучал хрипло и устало.
— Алина Викторовна, спасибо, что перезвонили. Меня зовут Сергей Альбертович Крюков. Я адвокат. Прошу прощения за беспокойство в столь поздний час, — сказал тот же ровный, располагающий голос.
— Откуда вы знаете мой номер? И что вам нужно? — в голосе Алины прозвучала настороженность.
— Ваш номер мне дал ваш отец, Виктор Петрович. Мы с ним давно знакомы. Я присутствовал сегодня на его юбилее. По его личному приглашению.
Алина сжала телефон так, что он затрещал. Юбилей. Сцена в прихожей. Ее публичное унижение. Этот человек все видел.
— И что? Вы хотите сказать, что стали свидетелем моего позора? Поздравляю, — в ее голосе зазвучала горечь.
— Алина Викторовна, я стал свидетелем чего-то совершенно иного. Я видел невероятную жестокость по отношению к вам. И, как юрист и старый друг вашего отца, я не могу остаться в стороне. Мне необходимо с вами встретиться. У меня для вас есть важная информация.
— Какая информация? — устало спросила Алина. — Если это о наследстве, так я, кажется, сегодня его окончательно лишилась.
— Это не о наследстве в будущем. Это о ваших законных правах уже сейчас. Речь идет о собственности вашего отца.
Алина нервно рассмеялась. Ей показалось это абсурдом.
— Какой собственности? Вы про их квартиру? Машину? Я ничего от них не хочу. Мне нужно только, чтобы они оставили меня в покое.
— Нет, не только про квартиру, — адвокат помолчал, будто взвешивая слова. — Виктор Петрович, будучи в трезвом уме и твердой памяти, последние несколько месяцев предпринимал шаги по переоформлению части своих активов на вас. Ваша мать и брат об этом не знают. И, судя по сегодняшней сцене, не должны узнать до поры до времени.
Тишина в трубке затянулась. Алина не могла вымолвить ни слова. Слова адвоката не укладывались в голове. Отец? Переоформлял что-то на нее? Тайно?
— Я… не понимаю, — наконец прошептала она. — Это шутка?
— Нет, Алина Викторовна, это не шутка. Ваш отец давно испытывал… определенное беспокойство относительно сложившейся в семье ситуации. Около полугода назад он обратился ко мне с просьбой помочь ему обеспечить ваше будущее. Он просил меня, в случае чего, наблюдать за ситуацией. То, что произошло сегодня, — это как раз то самое «что-то», о чем он беспокоился.
Алина закрыла глаза. Перед ней стояло лицо отца в дверном проеме — растерянное, беспомощное, но с искоркой радости при виде нее. Он думал о ней. Он пытался ее защитить. Все это время.
— Что… что именно он переоформил? — голос ее дрогнул.
— Для вашей же безопасности я не могу обсуждать детали по телефону. Это требует личной встречи и проверки документов. Поверьте, это серьезно. Ваш отец, Алина Викторовна, позаботился о вас, как мог. Даже если со стороны это было не видно.
Слезы снова навернулись на глаза Алины, но на этот раз они были другими — не от отчаяния, а от щемящей, горькой жалости и неожиданной теплоты.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Я готова встретиться.
— Отлично. Предлагаю встретиться завтра в моем офисе в десять утра. Я вышлю вам адрес. И, Алина Викторовна… — адвокат снова сделал паузу. — Никому не говорите о нашем разговоре. Ни словом. Это крайне важно.
— Я поняла.
Она опустила телефон и снова уставилась в ночную тьму, но теперь в этой тьме забрезжил слабый, едва уловимый свет. Ощущение абсолютной покинутости и безысходности стало отступать, уступая место странному, тревожному ожиданию. Отец не предал ее. Он молча, по-своему, вел свою тихую войну. И теперь пришло ее время узнать об этом.
Офис Сергея Альбертовича находился в старом, но респектабельном здании в центре города. Алина поднималась по широкой мраморной лестнице, и каждый шаг отдавался гулким эхом в полной тишине. Ночь почти не спала, лицо было бледным, под глазами залегли темные тени, но внутри больше не было прежней растерянности. Была сосредоточенная, холодная решимость.
Секретарь молча проводила ее в кабинет. Комната была обставлена солидно: темное дерево, полки с толстыми томами, тяжелый письменный стол. Сергей Альбертович, мужчина лет пятидесяти с внимательным, умным взглядом, поднялся ей навстречу.
— Алина Викторовна, благодарю, что пришли. Прошу, садитесь.
Он gestured к креслу напротив стола. Алина молча села, положив сумку с тем самым подарком-часами на колени. Этот сверток, казалось, был последней нитью, связывающей ее с прошлой жизнью.
— Кофе? Вода? — вежливо предложил адвокат.
— Нет, спасибо.
— Как вы себя чувствуете? — в его голосе прозвучала неподдельная участливость.
— Я готова узнать правду, — ignoring его вопрос, твердо сказала Алина. — Вы сказали, что у вас есть документы.
Сергей Альбертович кивнул, не настаивая. Он открыл верхний ящик стола и достал аккуратную папку с завязками.
— Да. Как я уже говорил, ваш отец обратился ко мне примерно полгода назад. Он был весьма озабочен тем, что его сын и невестка оказывают на него и вашу мать систематическое давление с целью переписать на них все имущество. Виктор Петрович человек неглупый и прекрасно видел, куда ветер дует. Но он также понимал, что открытый конфликт с женой для него невозможен. Поэтому он избрал иной путь.
Он развязал папку и извлек несколько документов, положив их перед Алиной.
— Вот дарственная на долю в уставном капитале ООО «Вектор-Плюс». Это его старая, но очень стабильная и прибыльная компания, занимается поставками промышленного оборудования. Пятьдесят один процент принадлежал ему. Два месяца назад он переоформил двадцать шесть процентов на вас. Юридически это было оформлено как дарение с сохранением за вашим отцом права пожизненного пользования доходом. То есть, пока он жив, дивиденды поступают ему, но сама доля принадлежит вам.
Алина смотрела на бумагу, не веря глазам. Процент в бизнесе. Она никогда не интересовалась делами отца, считая это скучным и далеким миром.
— Зачем… зачем он это сделал?
— Чтобы защитить часть своего состояния от посягательств вашего брата и его супруги. И чтобы обеспечить вас. Он говорил, что вы единственный человек в семье, кто никогда ничего у него не просил. И единственный, кому он по-настоящему доверяет.
Он отложил первый документ и положил перед ней второй.
— А это — выписка со счета в коммерческом банке. На ваше имя. Виктор Петрович в течение последнего года регулярно переводил туда часть своих доходов. На текущий момент на счету находится сумма, эквивалентная примерно трем миллионам рублей.
У Алины перехватило дыхание. Три миллиона. Для нее, привыкшей считать каждую копейку на съемную квартиру, эта цифра казалась астрономической.
— Я… я не знала, — прошептала она. — Он никогда не говорил.
— И не собирался, пока не случилось бы что-то экстраординарное. Вчерашний вечер, я полагаю, и является таким событием. Все документы подписаны, заверены нотариусом, сделки зарегистрированы. Оспорить это будет чрезвычайно сложно, особенно учитывая, что ваш отец был абсолютно дееспособен и действовал добровольно.
Алина медленно подняла на адвоката глаза. В них читалась не радость, а тяжелое, давящее понимание.
— Они этого так не оставят. Мать… Максим… Они просто сожрут его, когда узнают.
— Вероятно, — холодно согласился Сергей Альбертович. — Но теперь у вас есть законные права и рычаги влияния. Вы перестаете быть беззащитной жертвой. Вы становитесь стороной, с которой придется считаться.
— Что мне делать? — спросила она, и в ее голосе снова зазвучала неуверенность.
— Пока — ничего. Хранить эти документы в надежном месте. Осмыслить произошедшее. Я со своей стороны продолжу наблюдение за ситуацией. Но будьте готовы, Алина Викторовна. Рано или поздно, вам придется заявить о своих правах. И тогда начнется настоящая война. Ваша мать и брат не отдадут ни копейки без боя. Вы готовы к этому? Готовы пойти до конца?
Алина снова посмотрела на лежащие перед ней бумаги. На строгие печати и подпись отца, такую знакомую и сейчас такую далекую. Она вспомнила ледяной взгляд матери, презрительную ухмылку Светланы, беспомощность в глазах отца. Она вспомнила, как ее, как собаку, выгоняли с порога родного дома.
Она медленно выпрямилась в кресле. Голос ее был тихим, но в нем не дрогнула ни одна нота.
— Да. Я готова. Они сами сделали этот выбор.
Неделя пролетела в странном, зыбком спокойствии. Алина не отвечала на звонки и сообщения. Она молча собиралась с силами, переваривая полученную информацию. Эти дни научили ее главному — ее прежняя жизнь, жизнь вечной жертвы, закончилась в ту самую секунду, когда мать вытолкала ее с праздника.
Она выбрала обычный будний вечер. Знала, что все будут дома. Максим со Светланой почти каждый день приходили ужинать, пользуясь щедростью родителей.
Алина подошла к знакомой двери. Сердце стучало ровно и громко, как молот. Она не звонила. Достала из сумки ключ, который когда-то просила на всякий случай, и повернула его в замке. Тихий щелчок прозвучал для нее громовым раскатом.
В прихожей пахло жареной курицей и чем-то сладким. Из гостиной доносились голоса и звук телевизора. Она вошла внутрь, и первым ее увидел Максим. Он сидел в кресле с телефоном в руках и поперхнулся куском хлеба.
— Ты?! — вырвалось у него, его глаза округлились от изумления и мгновенно наполнились злобой.
Лариса Петровна вышла из кухни с салфеткой в руках. Увидев дочь, она замерла на месте. Ее лицо исказилось в гримасе холодной ненависти.
— Ты как посмела сюда войти? Немедленно убирайся! — ее голос был резким и громким, как удар хлыста.
Из гостиной появилась Светлана с натянутой улыбкой.
— О, психичка вернулась. Неужели мало тебе в прошлый раз устроили?
Алина не отвечала. Она медленно сняла пальто, повесила его на вешалку, как делала это сотни раз, и прошла в гостиную. Ее спокойствие сбивало их с толку.
— Я пришла поговорить, — наконец сказала она, останавливаясь посреди комнаты.
— Нам не о чем с тобой разговаривать, — прошипела Лариса. — После той гнусной сцены, которую ты устроила! Ты оскорбила меня при всех! Ты больше не моя дочь!
— Возможно, ты права, — тихо ответила Алина. — И раз уж я не дочь, то давайте говорить начистоту. Как деловые партнеры.
Максим фыркнул, поднимаясь с кресла.
— Какие еще партнеры? Ты с головой дружись.
— Речь идет о собственности отца, — Алина посмотрела прямо на него. — А точнее, о той ее части, которая теперь принадлежит мне.
В комнате повисла гробовая тишина. Лариса смотрела на нее с непониманием.
— Что за бред ты несешь?
— Это не бред. Отец, будучи абсолютно дееспособным, полгода назад начал переоформлять на меня часть своих активов. Двадцать шесть процентов в ООО «Вектор-Плюс» и солидный банковский вклад. Все документы подписаны, сделки зарегистрированы.
Эффект был ошеломляющим. Сначала все замерли, не веря своим ушам. Потом лицо Ларисы Петровны побагровело.
— Ты… ты украла! — закричала она, теряя самообладание. — Это подлог! Ты воспользовалась его слабостью! Я тебя уничтожу! Мы оспорим это в суде!
— Пожалуйста, — холодно сказала Алина. — Но вам это не удастся. Все чисто. Он все продумал. Он знал, кем вы окажетесь. И позаботился обо мне.
Максим шагнул к ней, сжимая кулаки. Его лицо исказила злоба.
— Ты, мразь, знаешь, на что ты покушаешься? Это наши деньги! Ты ничтожество, которое ничего не заслужило! Ты думаешь, эти бумажки тебе помогут? Я тебя сломаю!
— Попробуй, — Алина не отступила ни на шаг, глядя ему прямо в глаза. — Но сначала подумай, кто здесь вор. Ты и твоя жена годами выкачивали из отца деньги, жили его благами, а в ответ плевали в его дочь. Эти деньги — не ваши. Они никогда вам не принадлежали. Это не кража. Это справедливость.
Светлана, до этого молчавшая, вдруг заверещала:
— Это ты во всем виновата! Ты его настроила против нас! Втиралась в доверие, манипулировала!
В этот момент в дверях гостиной появился Виктор Петрович. Он стоял, опершись о косяк, и лицо его было серым и изможденным. Он смотрел на дочь, и в его глазах читалось невероятное облегчение.
Лариса, увидев мужа, набросилась на него.
— Ты! Ты знал?! Ты предал нас ради этой… этой стервы! Ты тайком все на нее переписал?!
Виктор Петрович медленно выпрямился. Он посмотрел на плачущую от ярости жену, на разъяренного сына, на истеричную невестку. И на свою дочь, которая стояла одна против всех, но больше не сломленная.
Он сделал глубокий вдох, и его голос, тихий, но твердый, прозвучал с неожиданной силой:
— Хватит, Лариса. Алина права. Я устал от вашей жадности.
А почему я должна тебя содержать, дорогой? Ты ничего не попутал? — С изумлением спросила супруга