— Ты мне врёшь, Сергей. — Голос Оксаны был хриплым, как будто она простыла, но в нём не было ни грамма слабости. — Скажи честно: деньги с карты сняла не я, и ты это знаешь.
Муж отложил телефон и обернулся. На лице — раздражение, в глазах — привычная усталость.
— Да не начинай опять, — бросил он. — Мама просто перепутала.
— Перепутала? — Оксана горько усмехнулась. — Третий раз за месяц? На общую сумму сорок две тысячи?
Из комнаты вышла Валентина Ивановна — аккуратно причёсанная, в халате с цветочками, но с глазами, полными притворного недоумения.
— А что ты на меня кричишь, Оксаночка? — сказала она мягким, липким голосом. — Я же не специально! Мне лекарства нужно было купить, у меня давление поднимается.
— Лекарства, значит, — кивнула Оксана. — И потому ты покупала золотую цепочку в «Солнечном»? Чек-то я видела.
Валентина Ивановна замерла. На мгновение её губы дрогнули, но она быстро взяла себя в руки.
— Это не себе! — возмутилась она. — Племяннице на день рождения! Мы же семья! Разве жалко?
Сергей резко встал со стула.
— Хватит! — выкрикнул он. — Мама никому ничего плохого не делает!
Оксана почувствовала, как у неё внутри что-то ломается. Снова. Как в тот день, когда узнала, что муж отдал матери копию ключей от их новой квартиры — «на всякий случай». Тогда она промолчала. А теперь — нет.
— Знаешь, Серёж, — тихо сказала она, — когда мы сюда переезжали, я думала, что мы начнём всё заново. Без ссор, без долгов, без этих вечных “мам, дай” и “мам, возьми”. А теперь выходит, что я просто оплачиваю всё — от твоих шиномонтажей до маминых “лекарств”.
— Не преувеличивай, — буркнул Сергей. — Мы же одна семья. У нас всё общее.
— Общее, — повторила Оксана. — Только почему-то, когда речь идёт о моей зарплате, “общее” превращается в “мамины нужды”.
Она медленно сняла с руки резинку для волос, бросила на стол и посмотрела в окно. Ноябрь. Серый, сырой, с редкими снежинками, которые тут же таяли на стекле. За окном сосед выносил мусор, ворчал себе под нос — обычная жизнь. Только в их квартире воздух был тяжёлым, натянутым, как струна.
Валентина Ивановна тяжело вздохнула и села.
— Оксаночка, не хочешь — не помогай. Я никого не заставляю. Просто неприятно, что меня выставляют воровкой.
— А кем вас ещё назвать, если вы берёте чужие деньги без спроса? — спокойно спросила Оксана.
— Не чужие! — вмешался Сергей. — Она моя мать!
— Твоя, — кивнула Оксана. — А деньги — мои.
Повисла пауза. Валентина Ивановна отвернулась, театрально утирая глаза.
— Господи, и за что мне такое наказание… — пробормотала она. — Я ж всё ради вас… стираю, готовлю, детей в школу провожаю.
— Никто не просил, — бросила Оксана. — Дети уже сами могут.
Сергей сжал кулаки.
— Ты как с матерью разговариваешь?!
— А как мне с ней разговаривать? — резко ответила она. — Когда она врет мне в глаза, а ты ей поддакиваешь!
Он замолчал. И это молчание было хуже любого крика.
Оксана пошла в комнату, достала со шкафа свою сумку и вынула папку с квитанциями, чеки — аккуратно сложенные, подписанные.
— Вот, смотри, — сказала она, бросая бумаги на стол. — Я веду записи. Всё до копейки. Видишь, когда сняли, где, сколько. И всё — в одно и то же время, когда я была на работе.
Валентина Ивановна опустила глаза.
— Значит, ты за мной следишь? — прошептала она.
— Я просто хочу знать, кто тратит мои деньги.
Сергей прошёлся по кухне, стукнул кулаком по столу.
— Всё, хватит! Я сказал — хватит! Мама не ворует, а если ей нужны были деньги, могла и взять.
— Из своих, — холодно сказала Оксана.
Он откинулся на спинку стула и долго смотрел на жену.
— Ты стала другая, — произнёс он наконец. — Раньше ты была мягче. Понимающая.
— Раньше я была глупее, — ответила она. — А теперь просто устала.
За стеной скрипнула кровать — дети, вероятно, проснулись. Старший сын Даня пошёл в девятый класс, младшая, Вика, только в третий. Оксана поймала себя на мысли, что больше всего боится, как всё это выглядит в их глазах.
Она пошла в детскую, чтобы закрыть дверь, и услышала тихий шёпот:
— Мам, вы опять ругаетесь?
— Всё нормально, солнышко. Ложись.
Когда вернулась на кухню, Валентина Ивановна уже стояла с телефоном в руках.
— Я пойду к Лене, переночую у неё, — заявила она громко. — Раз здесь меня не уважают.
— Отлично, — коротко ответила Оксана. — Только ключи оставьте.
Свекровь сжала губы.
— Не дождёшься.
Сергей бросился между ними:
— Да что ты за человек, Оксан?! Мать мою из дома выгоняешь?!
— Я из дома никого не гоню. Просто прошу жить честно.
Он посмотрел на неё, потом на мать, потом опять на неё — и вдруг произнёс:
— Если тебе здесь так тяжело, может, ты сама съедешь?
Оксана замерла. В груди что-то болезненно сжалось, как будто воздух стал твердым.
— Повтори, — тихо сказала она.
— Ты сама слышала, — упрямо сказал он. — Тут мама, я… тебе, может, у подруги полегче будет.
Она рассмеялась — тихо, горько, без радости.
— Замечательно, — сказала она. — То есть я — лишняя в своей квартире.
— В нашей, — поправил он.
— Нет, Сергей. В моей. Я её купила. На свою зарплату.
Он побледнел.
— А я думал, мы вместе…
— Мы? — усмехнулась она. — Мы давно уже не “вместе”. У нас просто общий адрес прописки.
Сергей отвернулся. Валентина Ивановна злобно усмехнулась:
— Видишь, сынок, до чего доводит гордость. Всё ей мало. Всё своё, своё…
Оксана молча взяла со стола свою карту и положила в кошелёк.
— Хорошо, — произнесла она спокойно. — Пусть будет по-вашему.
И, не глядя на них, пошла в комнату. Достала из шкафа чемодан, раскрыла — молния заскрипела громко, как сигнал тревоги. Вещи ложились одна за другой — аккуратно, без истерики.
Через минуту в дверях появился Сергей.
— Ты что, серьёзно? — спросил он.
— А ты думал, я шучу?
Он опёрся о косяк, глядя, как она складывает свитера.
— Ну ты и гордая, — сказал он. — Ладно, уходи. А потом пожалеешь.
— Может быть, — ответила она. — Но зато уйду не в долгах.
Она застегнула чемодан, посмотрела на часы — половина одиннадцатого вечера. За стеной тихо сопели дети.
— Я завтра заберу вещи для них. Пока пусть поспят.
Сергей промолчал. Лишь плечи его дрогнули.
Когда она выходила, Валентина Ивановна стояла у двери и, не поднимая глаз, произнесла:
— И не возвращайся.
Оксана задержала взгляд на старухе, потом на муже, и тихо сказала:
— А я и не собиралась.
Дверь захлопнулась.
Прошла неделя.
Ноябрь добрался до своего унылого пика — слякоть, промозглый ветер, вечная серость. Вечерами окна домов в их районе светились тусклым жёлтым светом, и Оксана каждый раз, проходя мимо, думала: «Вот где-то там — нормальные семьи. Где люди разговаривают, а не обвиняют».
Она жила у своей подруги Ларисы, в двухкомнатной квартире на пятом этаже. Чемодан стоял в углу, нераспакованный. На тумбочке — термокружка, пара расчесок и блокнот с записями клиентов. Оксана по-прежнему работала в салоне красоты, только теперь — с головой уходила в работу. Домой возвращалась поздно, вымотанная, но спокойная.
Сергей звонил каждый день, но она не брала трубку. Только короткие сообщения в мессенджере:
«Дети скучают».
«Мама плохо себя чувствует».
«Давай поговорим без криков».
Она не отвечала.
На восьмой день он приехал сам. Лариса уехала к родителям, и когда раздался звонок в дверь, Оксана уже знала, кто это.
Открыла. На пороге стоял Сергей — небритый, с осунувшимся лицом и мятым пакетом в руках.
— Можно войти? — тихо спросил он.
Оксана отступила, пропуская.
— Долго тебя не было видно, — сказала она спокойно.
— Не хотел сразу… хотел, чтобы остыла.
— А я и не кипела, — усмехнулась она. — Просто ушла.
Он поставил пакет на стол. Внутри были яблоки, шоколад и какой-то детский журнал.
— Катя просила тебе передать, — сказал он, садясь. — Скучает.
Оксана молча села напротив. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга.
— Мамы дома нет, — начал он. — Уехала к тёте в Королёв. Говорит, устала от всего.
— Хорошо, — коротко ответила Оксана.
— Я подумал… может, ты вернёшься? Дети спрашивают.
Она подняла глаза:
— А ты, Сергей, понял хоть что-то за эту неделю?
Он вздохнул.
— Понял, что был дурак. Что надо было сразу тебя слушать. Но и мама… она же старый человек, ты сама знаешь, у неё характер…
— Не «характер», а привычка жить за чужой счёт, — перебила Оксана. — И ты ей это позволял.
Сергей замолчал. Потом полез в карман и достал мятый листок.
— Вот, смотри, — сказал он. — Распечатка с банка. Я проверил. Мама брала деньги не просто на ерунду. Она… она брала кредиты на моё имя.
Оксана откинулась на спинку стула.
— На твоё?
Он кивнул.
— Да. Ещё весной. Сначала мелочь — десять, пятнадцать тысяч. Потом больше. И, кажется, часть твоих денег шла на эти выплаты.
— И ты об этом не знал?
— Нет. Я работал, всё было на автоплатеже. Мама сказала, что это коммуналка и интернет.
Оксана встала и подошла к окну. За стеклом моросил дождь, фонари размывались золотыми пятнами.
— И сколько она должна?
— Почти двести тысяч, — ответил он. — Я вчера узнал. Банк звонил.
Оксана молча стояла у окна. Ей не было жалко денег — ей было противно. Потому что всё это время свекровь, сидя у неё на кухне, изображала святую женщину, а сама залезала в чужой карман.
— И что ты теперь собираешься делать? — спросила она наконец.
— Закрою кредит. Потихоньку. — Он потёр лицо ладонями. — Только без тебя я не вытяну.
Она обернулась.
— А со мной почему вытянул бы?
— Потому что ты всегда всё держишь под контролем. Я — нет. — Он посмотрел на неё прямо. — Я понял, что без тебя этот дом просто разваливается.
— Дом не развалился, — сказала Оксана. — Он просто стал твоим настоящим: с долгами, без порядка, без ответственности.
— Оксан, я виноват. Серьёзно. Я с мамой поговорил — жёстко. Сказал, что больше не будет жить со мной. Она съехала к сестре, всё.
— Она не вернётся?
— Не вернётся, — тихо сказал он. — Но я хочу, чтобы ты вернулась.
Оксана подошла ближе, села напротив.
— Вернуться — это не просто собрать чемодан обратно, Серёж. Это снова поверить. А я больше не верю.
— Можно попробовать. — Он сжал кулаки. — Дай шанс.
— А если завтра она опять появится? С коробкой конфет и слезами?
— Не появится. — Он достал из кармана ключи. — Я поменял замки.
Она посмотрела на ключи, потом на него. Внутри что-то дрогнуло, но не растаяло.
— Серёж, — сказала она устало, — дело не только в ней. Ты ведь тоже позволял этому быть. Каждый раз, когда я просила тебя поговорить, ты говорил: «Не начинай». Каждый раз, когда я злилась, ты говорил: «Она же мать». А я — кто тебе?
— Ты — жена. — Он тихо улыбнулся. — И без тебя мне, честно, хреново.
Она отвела взгляд.
— Не знаю, — прошептала она. — Я не хочу возвращаться туда, где мне приходится доказывать очевидное.
— Тогда давай начнём с нуля, — сказал он. — Без неё. Только мы и дети.
Она посмотрела на него. Он говорил без нажима, без привычного раздражения, просто — устало и по-настоящему.
— Катя вчера сказала, что скучает по твоим блинам, — добавил он. — И что в комнате холодно без тебя.
Оксана опустила голову. Молча сидела, сжимая кружку с остывшим чаем. Потом тихо спросила:
— Ты правда хочешь всё исправить?
— Хочу. Любой ценой.
— Тогда сначала — без красивых слов. Разберись с кредитом. И с матерью. А потом поговорим.
Сергей кивнул.
— Договорились.
Он встал, подошёл к двери. Постоял секунду, будто хотел что-то сказать, но передумал.
— Спасибо, что выслушала, — произнёс он тихо.
Когда дверь за ним закрылась, Оксана ещё долго сидела на кухне. В голове гудело — усталость, злость, сомнение.
Через две недели она вернулась в салон после выходного — и застала Сергея у двери. Он стоял с двумя пакетами и неловко улыбался.
— Я пришёл не мешать, а показать, — сказал он. — Вот.
Он достал из пакета папку с документами. Кредит закрыт. Квитанции — все оплатил.
— Продаю машину, — добавил он. — Куплю попроще, зато без долгов.
— И мама?
— В Королёве. Позвонила вчера. Сказала, что больше не хочет вмешиваться. Даже извинилась… как умела.
Оксана вздохнула.
— Сказала — не значит, что поняла.
— Может, и не поняла. Зато я понял.
Он посмотрел на неё, и в его взгляде впервые за долгое время не было упрёка, только растерянность и честность.
— Я не прошу, чтобы ты простила. Просто хочу, чтобы ты знала: я стараюсь.
Она кивнула.
— Посмотрим.
Он не стал тянуть. Только тихо сказал:
— Я вечером заеду к детям. Могу им сказать, что ты скоро домой вернёшься?
— Нет. Пока нет, — ответила она. — Не спеши.
Он улыбнулся чуть грустно и ушёл.
Зима пришла внезапно — снег, мороз, тонкий лёд на лужах. Оксана всё ещё жила у Ларисы, но всё чаще забирала детей после школы, ужинала с ними, помогала с уроками. Сергей больше не спорил, не давил, просто был рядом — тихо, аккуратно, будто боялся снова что-то разрушить.
Однажды вечером, когда они возвращались втроём из школы, Вика спросила:
— Мам, а папа теперь живёт с бабушкой?
— Нет, солнышко. Папа живёт один.
— А ты к нам вернёшься?
Оксана сжала её руку.
— Скоро, — сказала она. — Когда всё встанет на место.
Вика кивнула, будто всё поняла.
В декабре, под Новый год, Сергей снова пришёл. На этот раз — не с просьбами, а с предложением.
— Я снял квартиру рядом с твоей работой, — сказал он. — Чтобы быть ближе к детям. И если когда-нибудь ты решишь, что хочешь начать заново — я буду рядом. Без давления.
Он положил на стол ключ от новой квартиры.
— Вот адрес. Для тебя и ребят, если захочешь прийти.
Оксана долго смотрела на ключ. Потом сказала:
— Спасибо.
Он кивнул и ушёл.
Новый год они встречали втроём — она и дети. Снежинки падали за окном, на кухне пахло запеканкой и апельсинами. Вика танцевала, Даня ворчал, что салат без мяса — это не еда. Оксана смеялась, и впервые за много месяцев ей было по-настоящему легко.
Когда стрелки часов показали полночь, телефон завибрировал.
Сообщение от Сергея:
«С Новым годом. Спасибо, что не отпустила совсем».
Оксана посмотрела на экран, потом на детей, и только тихо улыбнулась.
Она не знала, что будет дальше — вернётся ли домой, даст ли ему второй шанс. Но знала одно: теперь она уже не та женщина, которая молча терпит и списывает всё на «семейные обстоятельства».
Теперь она — хозяйка своей жизни.
И никто больше не потратит её труд, её время и её доверие «на лекарства» и «подарки племяннице».
Родители вспомнили о нелюбимой дочери спустя годы