Вероника поправила складку на своем темно-изумрудном платье. Оно было новым, дорогим, купленным специально к сегодняшнему дню — шестидесятилетнему юбилею свекрови, Анны Петровны. Ткань — тяжелый, струящийся шелк — должна была скрывать то, что она так отчаянно пыталась спрятать последние несколько лет: лишние килограммы, которые упрямо не хотели уходить после рождения сына и последующего долгого периода стресса на работе.
Она глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться своему отражению в зеркале прихожей. Получилось не очень. Глаза выдавали усталость и застарелую неуверенность. Вероника знала, что сегодня ей предстоит не просто праздник, а очередное испытание. Испытание взглядами. Семья ее мужа, Андрея, была… особенной. Шумные, уверенные в себе, всегда безупречно выглядящие женщины — свекровь, две ее сестры, золовка. И мужчины, которые ценили в женщинах прежде всего внешность. Каждый их семейный сбор превращался для Вероники в тихую пытку сравнениями.
Андрей вышел из спальни, застегивая запонки на белоснежной рубашке. Он выглядел великолепно — высокий, подтянутый, с модной стрижкой. Он мельком взглянул на жену.
— Готова? Опаздываем уже, — бросил он, не задерживая на ней взгляда дольше секунды.
Ни комплимента. Ни слова поддержки. Она привыкла. Когда-то, семь лет назад, когда она была тонкой, как тростинка, он носил ее на руках и шептал, какая она красивая. Сейчас он просто… смотрел сквозь нее. Или, что еще хуже, смотрел с тем выражением легкого разочарования, которое ранило сильнее любой критики.
Банкетный зал ресторана гудел, как растревоженный улей. Музыка, смех, звон бокалов. Анна Петровна, именинница, сияла в центре зала, окруженная толпой родственников и друзей. Андрей тут же устремился к ней, оставив Веронику одну у входа. Она неловко переминалась с ноги на ногу, чувствуя себя чужой на этом празднике жизни.
— Вероничка! Привет! А ты… поправилась еще, да? — проворковала подошедшая золовка, Марина, смерив ее с ног до головы откровенно оценивающим взглядом. — Тебе бы спортом заняться. А то Андрей у нас такой видный мужчина… надо соответствовать.
Вероника проглотила ком в горле и выдавила вежливую улыбку. Вечер только начался, а она уже чувствовала себя униженной.
Они сидели за большим столом. Андрей, как всегда, был душой компании. Он сыпал шутками, рассказывал анекдоты, поднимал тосты. Его родня хохотала, восхищенно глядя на него. Вероника сидела рядом, молча ковыряя вилкой салат. Она старалась есть как можно меньше, чувствуя на себе пристальные взгляды свекрови и ее сестер.
И вот настал момент, которого она боялась больше всего. Слово взял Андрей. Он встал, поднял бокал. Начал говорить красивый, заранее подготовленный тост в честь матери. А потом… потом его взгляд упал на Веронику. На ее тарелку, где оставался почти нетронутым кусок торта. Он усмехнулся. И, повернувшись к гостям, громко, чтобы все слышали, произнес:
— …и желаю тебе, мама, оставаться такой же цветущей и… стройной! А то некоторые у нас тут, — он кивнул в сторону жены, — решили взять с тебя пример цветения, но слегка переборщили с объемом!
Он сказал это и заливисто рассмеялся своей же шутке. И зал взорвался хохотом. Вся родня мужа смеялась надо мной, когда тот пошутил про мой лишний вес на юбилее свекрови. Они смеялись громко, открыто, беззлобно, как им казалось. Смеялись над ней. Над ее телом. Над ее унижением.
Вероника сидела, и ей казалось, что она проваливается сквозь землю. Щеки горели огнем. В ушах звенело. Она видела их смеющиеся лица, видела довольное лицо мужа, который наслаждался произведенным эффектом, своей «остроумной» шуткой. Он не просто пошутил. Он публично отрекся от нее. Он показал всем, что стыдится ее. Он бросил ее на растерзание своей стае.
Она хотела встать и убежать. Спрятаться. Испариться. Но ноги не слушались. Она была прикована к этому стулу, к этому столу, к этому моменту позора. Она опустила глаза, чтобы не видеть их лиц, и увидела свои руки, сжимающие салфетку так, что побелели костяшки. Руки женщины, которая молча терпела. До этого момента.
Но что-то внутри нее, какая-то давно забытая искра гордости, вдруг вспыхнула. Она медленно подняла голову. Слезы высохли, не успев появиться. Она посмотрела на мужа. Потом обвела ледяным взглядом его смеющихся родственников. И ее губы дрогнули в едва заметной, очень страшной улыбке. Она знала, что скажет. Она скажет это тихо, но так, что услышат все. И этот смех застрянет у них в горле. Навсегда.
Смех еще гремел в зале, отражаясь от хрустальных люстр и начищенного паркета, но для Вероники он уже звучал как-то отдаленно, словно доносился из другого мира. Она медленно подняла голову. Слезы, готовые были хлынуть унизительным потоком, высохли, оставив после себя лишь холодную, звенящую пустоту. Она посмотрела прямо в глаза мужу. В них все еще плясали веселые искорки, он явно наслаждался своей «удачной» шуткой и одобрительным гулом родни. Он не видел, или не хотел видеть, как только что публично растоптал ее.
Она обвела взглядом стол. Золовка Марина хихикала, прикрывая рот ладонью. Сестры свекрови переглядывались с понимающими ухмылками. Сама Анна Петровна, именинница, смотрела на невестку с тем выражением превосходства, которое Вероника так хорошо знала: «Я же говорила, что она ему не пара». Никто. Ни один человек за этим столом не почувствовал неловкости, не попытался остановить этот поток унижения. Они все были заодно. Против нее.
И тогда она заговорила. Тихо. Но ее голос прорезал общий шум, как острый нож масло.
— Спасибо, Андрей.
Смех начал стихать. Люди недоуменно оборачивались на нее. Андрей удивленно вскинул брови, ожидая, что она сейчас подыграет ему, скажет что-то вроде «сама над собой смеюсь».
Но она продолжила, глядя ему прямо в глаза, и в ее голосе звенел лед:
— Ты напомнил мне, что твоя любовь измеряется килограммами.
Тишина. Абсолютная, оглушительная тишина упала на зал. Музыка, казалось, замерла. Смех оборвался на полуслове. Теперь все взгляды были прикованы к ней, но в них больше не было веселья. Были растерянность, шок, у кого-то — проступивший стыд.
Лицо Андрея медленно заливала краска. Он понял. Он понял, что она не собирается быть жертвой. Что она только что, одной фразой, выставила его не остроумным шутником, а мелким, жестоким человеком, обесценившим их общие клятвы.
— Ты… ты что такое говоришь? — прошипел он, наклоняясь к ней. — Ты с ума сошла? Ты портишь маме праздник!
— Твоя мама тут ни при чем, — так же тихо, но отчетливо ответила Вероника. Она отодвинула свой стул и медленно встала. Ее изумрудное платье, которое еще час назад казалось ей мешковатым и некрасивым, вдруг обрело достоинство, облегая ее полную, но статную фигуру. — Ты сам только что испортил не только этот вечер, но и что-то гораздо более важное.
Она повернулась к свекрови.
— Анна Петровна, простите, но мне нужно уйти. Спасибо за приглашение.
Она развернулась и пошла к выходу. Не быстро, не убегая. А спокойно, с прямой спиной, с высоко поднятой головой. Она чувствовала на себе десятки взглядов, но ей было все равно. Она шла сквозь строй, который только что пытался ее растоптать, и чувствовала, как с каждым шагом к ней возвращается самоуважение.
Она вышла из душного, пропитанного фальшью зала на прохладный вечерний воздух. Вызвала такси. Села в машину и назвала свой адрес. Она не плакала. Она смотрела на огни ночного города, и в ее душе рождалось новое, давно забытое чувство — чувство собственного достоинства.
Дома она первым делом сняла это злополучное платье и туфли на каблуках. Надела свои старые, удобные джинсы и футболку. Заварила себе крепкого чаю. Она не знала, что будет дальше. Но она знала, что так, как раньше, уже не будет. Она больше не позволит никому измерять ее ценность килограммами.
Андрей приехал через час. Он был зол. Он ворвался в квартиру, не здороваясь.
— Ты что себе позволила?! — закричал он с порога. — Ты опозорила меня перед всей семьей! Ты испортила маме юбилей! Как ты могла?!
Вероника спокойно отпила чай.
— А как ты мог? — спросила она, глядя на него. — Как ты мог публично унизить меня, свою жену? Как ты мог смеяться над моей болью, над последствиями моей болезни, о которой ты так удобно «забыл»?
— Да это была просто шутка! — он стукнул кулаком по столу. — Неудачная, ладно! Но шутка! А ты раздула из мухи слона!
— Для тебя — шутка. А для меня — предательство, — она встала. — Знаешь, Андрей, я сегодня много думала. О нас. О твоей любви, которая измеряется килограммами. И поняла, что я так больше не хочу. Я хочу, чтобы меня любили. Просто любили. Такой, какая я есть. Со всеми моими лишними килограммами, которые, кстати, появились не от пирожных, а от лекарств, спасавших мне жизнь. Пока ты… пока ты жил своей жизнью.
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился он.
— Я хочу сказать, что цена смеха твоей родни оказалась для меня слишком высока, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я больше не буду платить своим унижением за твое хорошее настроение и одобрение твоей семьи. С завтрашнего дня я начинаю жить по-другому. Я записалась на йогу. Я выхожу на работу к Марине. Я буду заниматься собой. Не для того, чтобы соответствовать твоим стандартам. А для того, чтобы снова почувствовать себя живой.
— А я? А мы? — растерянно спросил он.
— А вот это, Андрей, теперь зависит только от тебя, — она подошла к двери спальни. — Либо ты принимаешь меня такой, какая я есть, и становишься моим партнером, моей поддержкой. Либо… либо твоя любовь, измеренная килограммами, оказалась слишком легкой. Спокойной ночи.
Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Андрей остался один посреди гостиной. Его юбилейный тост обернулся катастрофой. Он хотел быть звездой вечера, а оказался… никем. Он понял, что его легкая, беззаботная жизнь, в которой жена была удобным фоном, только что закончилась. И ему предстояло либо измениться, либо потерять ее навсегда.
Аня радовалась, застав подругу в постели с мужем. Наконец-то у неё появился повод расторгнуть брак.