— Ты совсем с катушек слетела? Выбросить? Мои вещи? — Олег стоял посреди гостиной, сжимая в руке свой планшет, словно щит. Его лицо, обычно выражающее лишь снисходительную усталость, было искажено неподдельным шоком. — Марин, ты хоть понимаешь, что несешь?
Марина не отвечала. Она смотрела на разбитую фамильную чашку Светланы Петровны, осколки которой усеяли только что вымытый пол. Её собственная рука, бросившая эту чашку, всё ещё горела. Рядом ахнула свекровь, картинно прижав ладони к груди.
— Мариночка, родная, да что с тобой? — голос Светланы Петровны дрожал от напускного ужаса. — У тебя с головой всё в порядке? Это же память, подарок от покойной тёти Лиды!
— Память? — Марина медленно подняла на неё взгляд. В её глазах не было ни раскаяния, ни злости. Только ледяная, накопленная за месяцы усталость. — Прекрасная память. О том, как я три года тащу на себе вашу счастливую, беззаботную жизнь.
Олег фыркнул, отставив планшет в сторону. Сценарий начинался привычный: мама — страдалица, Марина — истеричка, он — разумный арбитр.
— Опять начинается? Я только сел поработать над резюме, у меня завтра важная встреча с инвестором! Мне нужна концентрация, а не эти женские вопли!
«Важная встреча». Эти слова висели в воздухе тяжёлым, знакомым грузом. Они означали, что Олег до обеда будет «настраиваться» — сидеть в соцсетях и смотреть смешные ролики, потом два часа составлять письмо, которое так и не отправит, а после обеда объявит, что «вдохновение ушло» и ему нужно отдохнуть за игрой. Марина знала этот танец наизусть.
— Встречайся хоть с президентом, — её голос прозвучал тихо, но так чётко, что Светлана Петровна замолкла на полуслове. — Упакуй свои «рабочие инструменты». И мамины дорогие сердцу безделушки. У вас есть час, чтобы сложить всё в эти коробки. — Она мотнула головой в сторону трёх картонных ящиков, стоящих у стены.
Олег замер, его мозг явно отказывался обрабатывать информацию. Он обернулся к матери, ища поддержки, но та лишь развела руками, изображая полную беспомощность.
— Куда складывать? Марин, ты переработалась. Иди приляг. Выпей корвалол. Это какой-то нервный срыв. Мы всё понимаем и не сердимся.
— Я не прошу вашего понимания, — Марина перевела взгляд на него. — Я даю инструкции. Час. Потом я вызываю грузчиков.
Олег рассмеялся. Коротко, неуверенно.
— Грузчиков? Это шутка? Ты хочешь выкинуть нас? Меня? И мою мать? На улицу? В шесть вечера? Ты в своём уме?
— Улица вам не грозит, — она повернулась и пошла на кухню. — Я не монстр.
Олег, ошеломлённый, последовал за ней. Светлана Петровна, как тень, — за ним.
— Так… И куда же ты нас, так сказать, депортировать собралась? — язвительно спросил он, опираясь о дверной косяк.
Марина открыла холодильник, достала пачку творога, яйца. Спокойно поставила сковороду на плиту.
— В Климовск. Сняла вам однокомнатную квартиру. На первом этаже, чтобы маме не подниматься высоко. Условная мебель есть. За месяц вперёд и залог я внесла.
В кухне повисла гробовая тишина. Было слышно, как за окном проезжает машина, и где-то наверху плачет ребёнок. Олег смотрел на её спину, на её привычные, точные движения, и не верил своим ушам. Климовск. Пригород. Глушь. А он прописан здесь, в её, как он всегда с лёгкой насмешкой говорил, «малогабаритной хрущёвской крепости».
— Ты… ты не имеешь права, — выдавил он наконец. — Я здесь прописан! Это моя жилплощадь!
— Ты прописан по моему адресу, в моей квартире, которую я купила за три года до нашей свадьбы, — не оборачиваясь, парировала Марина. — Все документы у меня на руках. Можешь проверить, если не веришь.
Светлана Петровна, наконец найдя в себе силы, зашлась в настоящем, неподдельном плаче.
— На улицу… старуху… на съёмную квартиру… Да я там за неделю с ума сойду! Там же одни гастарбайтеры! Олежек, сынок, не позволяй! Она же меня убьёт!
— Мам, успокойся, — автоматически сказал Олег, но его взгляд был прикован к Марине. Впервые за все годы совместной жизни он увидел не уставшую, вечно всем недовольную жену, а холодного, расчётливого противника. И это пугало его гораздо больше её истерик. — Марина, прекрати этот цирк. Сейчас же. Мы сядем и спокойно всё обсудим.
Она налила масло на сковороду. Оно зашипело.
— Обсуждать нечего. Решение принято. Я устала быть вашим банкоматом и прислугой. Устала от твоего вечного «поиска себя» и маминых сериалов, которые включены с утра до ночи. Устала от бардака, который вы не считаете нужным убирать. Я просто… закончилась.
— Так я же найду работу! — взорвался Олег. — Ты же знаешь, я не могу идти на какую-то унизительную должность! У меня должно быть достойное предложение! Я этого стою!
— Стоишь, — кивнула Марина, разбивая яйцо о край сковороды. — Но я — нет. Я больше не хочу этого стоить.
Олег отступил на шаг. Эта фраза попала точно в цель, в самое больное место его мужского самолюбия. Он всегда считал, что Марине невероятно повезло с ним, таким тонким, творческим, не приспособленным к этой жестокой материальной жизни. А она… она объявила его бракованным товаром.
— Хорошо, — прошипел он, и его голос внезапно стал низким и опасным. — Хорошо. Раз уж ты пошла на войну… Где деньги, Марина?
Она на мгновение замерла со вторым яйцом в руке.
— Какие деньги?
— Не делай вид. Ты же не на свою зарплату нам отдельное жильё снимаешь. Ты же копила. Ты всё это время, пока я «искал себя», откладывала за нашей спиной. Где наши общие деньги?
— Наших общих денег не существует, — спокойно ответила она. — Есть моя зарплата, из которой я оплачиваю ипотеку, коммуналку, еду и твои «неотложные» нужды. А есть твоё безденежье. Это не общий капитал.
— Врёшь! — крикнул Олег и рванулся из кухни.
Марина не стала его останавливать. Она слышала, как он вбежал в спальню, как загремели ящики комода. Светлана Петровна, утирая слёзы, смотрела на неё с немым вопросом. В её глазах читался уже не театральный ужас, а настоящий, животный страх перед неизвестностью.
Через минуту Олег вернулся. В его руках была небольшая, но тяжёлая металлическая шкатулка, когда-то подаренная ему для мелочи. Он потряс ею над головой.
— А это что? Я нашёл её в твоём нижнем белье! Тайничок! Пока я тут с инвесторами переписываюсь, ты в заначки играешь!
Марина переложила омлет на тарелку, выключила плиту. Только потом она медленно обернулась.
— Открой.
Олег с торжествующим видом щёлкнул замком. Внутри лежали аккуратные, плотно упакованные пачки денег. Рубли. Доллары. Несколько паспортов. Его глаза загорелись.
— Вот! Вот же оно! Наш с мамой кровный труд! Ты всё это с нас содрала, как шкуру! А теперь ещё и выставить хочешь! Нет, детка, теперь мы поговорим по-другому! Это — компенсация! За моральный ущерб!
Он ожидал, что она бросится к нему, станет вырывать шкатулку, зарыдает, будет умолять. Но Марина лишь подняла бровь.
— Возьми, — сказала она. — Вам пригодится. На первое время.
Её реакция была настолько шокирующей, что Олег на несколько секунд онемел. Он смотрел то на деньги, то на её спокойное лицо, и чувствовал, как почва уходит из-под ног. Что-то было не так. Что-то шло не по плану.
— Это… это же тысячи долларов! — пробормотал он.
— Примерно пятнадцать, — уточнила Марина. — Плюс сорок тысяч рублей. Хватит на пару месяцев, если не сорить.
— И ты… просто отдаёшь? — в голосе Светланы Петровны прозвучала надежда. Деньги всегда были для неё лучшим утешением.
В этот момент в прихожей раздался резкий, настойчивый звонок.
Марина улыбнулась. Уголки её глаз чуть сморщились, и эта улыбка была настолько неожиданной и искренней, что у Олега похолодело внутри.
— Кажется, за вами, — тихо сказала она.
Олег, не выпуская шкатулки, как первобытный человек, держащийся за свою добычу, побрёл открывать. Он всё ещё не понимал, что происходит, но инстинктивно чувствовал — случится что-то плохое. Хуже, чем переезд в Климовск.
Он распахнул дверь. На пороге стояли двое. Первый — коренастый мужчина в потрёпанной куртке с логотипом транспортной компании. Второй — женщина лет пятидесяти, в строгом деловом костюме, с планшетом в руках. Её взгляд был профессионально-бесстрастным.
— Олег Игоревич Свешников? — переспросила женщина, сверяясь с планшетом.
— Я… — выдавил Олег.
— Марина Геннадьевна предупредила о вашем срочном переезде. Мы здесь для описи имущества, которое вы забираете с собой. — Женщина шагнула в прихожую, вежливо, но твёрдо отстранив его. Её коллега последовал за ней. — Чтобы избежать недоразумений. Вы же не будете претендовать на имущество, приобретённое Мариной Геннадьевной до брака и в период брака на её личные средства?
Олег стоял, прижав к груди шкатулку, и чувствовал себя полным идиотом. Он смотрел, как незнакомая тётка деловито осматривает его коллекцию дорогих виниловых пластинок, подаренную ему Мариной на прошлый день рождения, его ноутбук, его дизайнерскую настольную лампу.
— Стойте! Это моё! — наконец вырвалось у него.
— Есть чеки? — женщина подняла на него холодные глаза. — Документы, подтверждающие, что покупка совершена на ваши средства?
У Олега перехватило дыхание. Все чеки хранила Марина. Все. Он никогда не задумывался о таких мелочах.
— Я… муж!
— Пока что, — поправила женщина и сделала пометку в планшете. — Без подтверждающих документов эти предметы считаются собственностью стороны, обеспечивающей основной доход. Это прописано в вашем брачном договоре.
Олег остолбенел.
— В каком договоре?
Из гостиной вышла Марина. Она держала в руках синюю папку.
— Вот он, — сказала она, протягивая папку женщине. — Подписанный тобой же через месяц после свадьбы. Ты тогда сказал, что это «формальность для моего спокойствия». Помнишь?
Олег помнил. Ему тогда было плевать. Он был влюблён, он был на вершине мира, он подписывал всё, что ему подсовывали, не читая. Он был уверен, что его гений скоро затмит все эти бумажки.
Женщина открыла папку, пробежалась глазами по тексту.
— Всё верно. Господин Свешников добровольно отказывается от прав на любое имущество, приобретённое супругой до и в течение брака, в случае его расторжения по инициативе госпожи Свешниковой. Всё юридически чисто.
Светлана Петровна, услышав это, издала странный звук, нечто среднее между стоном и всхлипом, и опустилась на коробки.
— Значит… всё? — прошептал Олег, глядя на Марину. В его глазах читалось отчаяние, смешанное с непониманием. — И квартиру… и вещи… И ты всё это… продумала?
Марина не отвечала. Она смотрела на него, и в её взгляде не было ни злорадства, ни ненависти. Была лишь усталая, окончательная пустота.
— Грузчики ждут внизу, — сказала женщина в костюме. — Мы рекомендуем поторопиться. Олег Игоревич, Светлана Петровна, проходите, пожалуйста. Начнём с крупногабаритных вещей.
Коренастый мужчина уже катил к выходу компьютерное кресло Олега. Его трон. То, с чего он правил своим виртуальным миром, пока Марина тащила на себе мир реальный.
Олег посмотрел на шкатулку в своих руках. Эти деньги, которые минуту назад казались ему спасением и победой, теперь были просто платой. Отступными. Финальным расчётом. Его поставили перед фактом. Его, «творца» и «гения», вместе с матерью, упаковали, как ненужный хлам, и отправили на обочину жизни в пригородной глуши.
Он медленно, как лунатик, прошёл в свою комнату. Грузчик уже снимал со стола его монитор. Олег увидел на полке свою любимую книгу, потрёпанный том, который он перечитывал в моменты «творческого поиска». Он потянулся к ней.
— Это тоже остаётся, — раздался за его спиной голос Марины. Она стояла в дверях. — Я её тебе подарила.
Олег замер, его пальцы в сантиметре от корешка. Он обернулся. Смотрел на женщину, которую считал своей вещью, своей опорой, своей данностью. Он видел её новое, непроницаемое лицо. И впервые за долгие годы понял, что не знает её совсем. И что уже никогда не узнает.
Он опустил руку. Развернулся. И, не глядя по сторонам, неся в руках лишь свой планшет и тяжёлую металлическую шкатулку, пошёл к выходу. Мимо грузчиков, выносивших его прошлую жизнь. Мимо матери, которая тихо плакала, уронив голову на коробку с её фарфоровыми безделушками. Мимо женщины с планшетом, ставившей галочки в каком-то бесконечном списке.
Он вышел на лестничную площадку. Дверь квартиры медленно закрылась за его спиной с тихим, но окончательным щелчком. Он не услышал за ней ни звука. Ни слёз, ни криков, ни облегчённого вздоха. Только оглушительную, всепоглощающую тишину.
Она моему сыну не жена! Так, девица с деньгами, не больше! — услышала я, подслушав разговор свекрови