— Ты вложил все деньги, которые мы копили на обучение дочери, в какую-то перспективную криптовалюту по совету таксиста, и теперь этот токен ничего не стоит

— Где триста восемьдесят тысяч, Вадим? — спросила Светлана. В её голосе не было визгливых ноток, она не переходила на ультразвук. Она говорила так, словно уточняла, купил ли он хлеб, но от этого ледяного спокойствия у любого нормального человека по спине побежали бы мурашки. — Я зашла в приложение банка перекинуть деньги на вклад, чтобы проценты за месяц не сгорели перед оплатой вуза. Счета нет. Он закрыт.

Вадим не обернулся. Он сидел, сгорбившись перед мерцающим монитором, словно горгулья на карнизе собора, и судорожно вдавливал клавишу F5. В темной комнате, освещенной лишь синеватым свечением экрана, его профиль казался заострившимся, хищным и одновременно жалким. На столе стояла кружка с давно остывшим чаем, покрывшимся радужной пленкой, и пепельница, полная окурков, хотя он клялся, что бросил курить еще полгода назад.

— Подожди, Света, не гуди под ухом, — буркнул он, не отрывая взгляда от графика, который напоминал кардиограмму умирающего — резкие скачки вверх сменялись затяжным, отвесным падением в бездну. — Сейчас рынок скорректируется. Это просто манипуляция китов. Они высаживают слабые руки перед туземуном. Обычная практика.

Светлана подошла ближе. Экран пестрел красными столбиками, которые неумолимо ползли вниз, пробивая одно дно за другим. В правом углу светился баланс портфеля. Цифры там менялись каждую секунду, и каждая перемена означала, что сумма становится все меньше. Сначала там было сорок долларов. Потом тридцать восемь. Потом тридцать два.

— Каких китов, Вадим? — Светлана наклонилась к его уху, глядя, как на экране сгорают полгода её работы без выходных, отпускные и премия за квартал. — Что ты вообще несешь?

Вадим наконец соизволил повернуть голову. Его глаза были красными, воспаленными, зрачки расширены от адреналинового передоза. На лбу блестела испарина. Он выглядел как наркоман, у которого отняли дозу, или как игрок, поставивший на зеро свою жизнь.

— Ты ничего не понимаешь в новой экономике, — нервно огрызнулся он, дергая мышкой. — Это токен «FutureCoin». Мне о нем Серега рассказал, тот таксист, что нас из аэропорта вез. Мужик в теме, он раньше в банке работал, знает инсайды. Говорит, эта монета за месяц сделает икс сто. Мы не просто учебу Катьке оплатим, мы ей квартиру купим. И мне джип. «Прадо», Света! Представляешь? Надо только подождать.

Светлана выпрямилась. Ей казалось, что пол под ногами слегка покачнулся. Она смотрела на взрослого, сорокапятилетнего мужчину, с которым прожила двадцать лет, и видела перед собой абсолютного, эталонного идиота. Она вспомнила того таксиста: болтливого мужика с золотым зубом, который всю дорогу жаловался на цены на бензин и рассказывал байки про то, как он «ворочает миллионами», но таксует «для души».

— Ты вложил все деньги, которые мы копили на обучение дочери, в какую-то перспективную криптовалюту по совету таксиста, и теперь этот токен стоит ноль! Вадим, ты спустил будущее ребенка в унитаз ради мечты о халявном миллионе!

Жена кричала, глядя в монитор с падающим графиком, пока муж трясущимися руками пытался обновить страницу, уверяя, что сейчас будет отскок.

— Не ноль! — взвизгнул Вадим, снова тыкая в клавиатуру. — Не ноль, а тридцать долларов! Это временная просадка! Ты просто паникуешь, как типичный хомяк. Надо иметь выдержку. Уоррен Баффет говорил…

— Заткнись, — оборвала его Светлана. — Не смей цитировать мне тут кого бы то ни было! Через три недели мы должны внести первый платеж в университет. Сто двадцать тысяч за семестр. Где мне их взять, Вадим? У «китов» попросить? Или у таксиста Сереги?

Она отошла от стола, чувствуя, как внутри закипает ярость — густая, черная, тяжелая. Это было не то раздражение, когда муж забыл вынести мусор. Это было ощущение предательства. Он не просто проиграл деньги. Он украл старт жизни у их дочери. Катя год зубрила историю и обществознание, ходила к репетиторам, отказывалась от гулянок, чтобы поступить на юридический. Ей не хватило пяти баллов до бюджета. Платное отделение было единственным шансом. И этот шанс сейчас превращался в цифровой пепел на экране дешевого монитора.

Вадим тем временем снова прилип к экрану.

— Вот! Видишь?! Зеленая свеча пошла! — радостно завопил он, указывая пальцем в монитор, на котором крошечный столбик чуть приподнялся над красной бездной. — Отыгрываем! Я же говорил! Сейчас разворот тренда, и полетим. Света, ну что ты такая приземленная? Люди состояния делают из воздуха, а мы всю жизнь копейки считаем. Я хотел как лучше. Хотел сюрприз сделать. Приезжаешь ты такая с работы, а у подъезда джип стоит. Черный, тонированный…

Светлана смотрела на него и понимала, что он не шутит. Он реально живет в этом выдуманном мире, где он — успешный инвестор, волк с Уолл-стрит в растянутых трениках. Ему было плевать на реальность. Плевать, что в холодильнике пусто, а Катя ходит в кроссовках, которые просят каши. Главное — это мираж, красивая картинка в голове.

— Джип, значит, — медленно повторила она. — Сюрприз. У тебя, Вадим, удивительный талант делать сюрпризы. Только обычно это кучи дерьма, в которые ты вступаешь обеими ногами и тянешь нас за собой.

Она подошла к окну. На улице было темно, горели фонари, люди спешили по своим делам. Где-то там, в реальном мире, существовали законы, обязательства, сроки. В квартире Вадима существовали только графики и вера в чудо.

— Значит так, — Светлана повернулась к мужу. — У тебя есть план «Б»? Если твой «FutureCoin» не улетит на Луну, а окончательно пробьет дно Марианской впадины к утру? Откуда мы возьмем деньги? Кредит тебе не дадут, у тебя просрочка по карте и официальная зарплата — курам на смех.

Вадим отмахнулся, даже не оборачиваясь.

— Да не каркай ты. Какой план «Б»? Тут стопроцентный верняк. Просто рынок сейчас волатильный. Надо переждать. Ну, или… — он запнулся, и его спина напряглась. — Или усредниться.

— Что сделать? — переспросила Светлана, чувствуя недоброе.

— Усредниться, — голос Вадима стал вкрадчивым, он наконец оторвался от монитора и посмотрел на жену глазами побитой собаки, которая снова собирается стащить со стола колбасу. — Купить еще монет, пока они дешевые. Тогда средняя цена входа упадет, и когда начнется рост, мы быстрее выйдем в плюс. Света, у тебя же на карте что-то оставалось? Или, может, у матери твоей занять? Ну тысяч пятьдесят хотя бы. Это реально шанс, грех не воспользоваться такой скидкой.

Светлана смотрела на него и не верила своим ушам. Он не только не раскаивался. Он хотел еще. Он хотел скормить этой бездне остатки их жизни. В этот момент внутри у неё что-то щелкнуло. Громко, сухо, как ломающаяся ветка. Жалость, привычка, два десятка лет совместного быта — всё это отвалилось, как старая штукатурка. Остался только голый, холодный расчет.

— Скидкой, говоришь? — переспросила она. — Хорошо, Вадим. Я тебя услышала.

Она развернулась и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы не видеть ни его сутулую спину, ни проклятые красные свечи на экране. Вадим принял её уход за согласие или хотя бы за капитуляцию. Он не знал, что Светлана пошла на кухню не за деньгами и не звонить маме. Она пошла варить кофе. Крепкий, черный кофе без сахара. Ей нужна была ясная голова. Ночь предстояла длинная, а план спасения дочери требовал хирургической точности и полного отсутствия наркоза для пациента.

Вадим влетел на кухню через десять минут. В его движениях появилась пугающая, дерганая энергия. Он больше не выглядел раздавленным — наоборот, в глазах горел фанатичный огонь, какой бывает у сектантов или продавцов чудо-пылесосов. Он плюхнулся на табурет напротив Светланы, которая медленно пила черный кофе, глядя в темное окно.

— Я всё посчитал, Света! — выпалил он, барабаня пальцами по клеенке стола. — Это математика, чистая статистика. Рынок всегда возвращается к среднему значению. Сейчас цена токена — три цента. Мы заходили по три доллара. Если сейчас влить еще двести тысяч, наша средняя цена входа станет тридцать центов. Понимаешь? Любой отскок, даже самый дохлый, и мы не просто вернем свое, мы удвоим капитал!

Светлана поставила чашку на блюдце. Стук фарфора прозвучал в ночной тишине как выстрел. Она перевела взгляд на мужа. Перед ней сидел не отец семейства, не партнер, а наркоман, которому нужна доза. Только вместо героина ему требовались деньги, чтобы сжечь их в топке своей глупости.

— Двести тысяч, — повторила она ровным, лишенным эмоций голосом. — Вадим, ты меня плохо слышал пять минут назад? У нас ноль. Пусто. Дырка от бублика.

— Не прибедняйся! — Вадим отмахнулся, скривившись. — Я знаю, у тебя есть заначка. Ты всегда откладываешь с премий. Плюс золото. Цепочка твоя тяжелая, браслет, кольцо с рубином, что мать оставила. Сдадим в ломбард. Это всего на пару дней, Света! Как только курс скакнет, я все выкуплю. Еще и новое тебе куплю, с бриллиантами.

Светлана смотрела на него, и ей казалось, что она видит его внутренности — гнилые, склизкие от жадности. Он предлагал заложить память о матери, её единственную подушку безопасности, ради призрачного джипа.

— Ты предлагаешь мне сдать в ломбард бабушкино кольцо, чтобы ты мог поиграть в инвестора? — спросила она очень тихо. — А если курс не скакнет? Если он упадет до нуля? Что тогда, Вадим? Мы пойдем жить на теплотрассу?

— Да почему ты такая тупая?! — заорал Вадим, вскакивая и пиная ножку стола. — Ты не веришь в меня! Ты никогда в меня не верила! Я нашел тему, реальную тему, чтобы вырваться из этого болота! Я хочу ездить на нормальной тачке, а не на этом ржавом корыте! Я хочу, чтобы мужики в гаражах смотрели с уважением! А ты… ты тянешь меня вниз своим мещанством. «Заначка», «кольцо»… Да мы миллионами ворочать будем!

— Миллионами, — кивнула Светлана. — Хорошо. Давай поговорим о капитале. Раз уж мы инвесторы. У нас есть актив, который можно реализовать.

Глаза Вадима загорелись. Он подумал, что дожал её, что она сейчас достанет спрятанные под матрасом доллары.

— Вот! — воскликнул он. — Я знал, что ты умная баба. Что у нас есть?

— Гараж, — произнесла Светлана, глядя ему прямо в переносицу. — И твоя «Волга», которую ты восстанавливаешь уже семь лет. И набор инструментов, тот, немецкий, профессиональный. Это стоит денег. Как раз хватит на семестр Кате. И, может быть, останется тебе на пару токенов.

Улыбка сползла с лица Вадима, сменившись маской ужаса и негодования.

— Ты что несешь? — прошипел он. — Гараж? Это мое место! Это моя мастерская! Я там душу отдыхаю! А «Волга» — это раритет, это проект! Я её доделаю, она стоить будет как квартира!

— Ты её доделываешь с тех пор, как Катя в пятый класс пошла, — жестко парировала Светлана. — Сейчас она стоит как груда металлолома. Но гараж в цене. Кирпичный, с ямой, в центре кооператива. Сосед, дядя Паша, давно спрашивал, не продаем ли.

— Не трожь гараж! — взревел Вадим, брызгая слюной. — Это святое! Ты совсем берега попутала? Я мужик, у меня должно быть свое пространство! Я не позволю!

— А дочь позволить оставить без образования ты можешь? — Светлана встала. Теперь она нависала над ним, хотя была ниже ростом. Её ярость была холодной, спрессованной в тяжелый булыжник. — Ты украл её деньги. Её будущее. А теперь трясешься над своим сараем с хламом?

Вадим отступил на шаг, упершись поясницей в холодильник. Его лицо перекосило от злобы.

— Да сдалось ей это образование! — выплюнул он. — Юристов как собак нерезаных. Пусть идет работать! Вон, в «Макдональдс» или ногти пилить. Сама заработает — больше ценить будет. Нечего баловать. Я в её годы уже на заводе пахал! Ничего, корона не упадет. Год поработает, а там, глядишь, и мой токен выстрелит, я ей Гарвард оплачу.

В этот момент для Светланы умер Вадим-муж. Исчез Вадим-отец. Остался только чужой, неприятный мужик в растянутой майке, который занимал место в её квартире и жрал её еду. Она поняла, что спорить бесполезно. У наркомана нет совести, у игромана нет логики. У них есть только цель — найти ресурсы для игры. И если она сейчас даст слабину, он продаст всё: телевизор, её шубу, даже саму квартиру, если доберется до документов.

— Я тебя услышала, инвестор, — сказала она спокойно, словно закрывая скучную книгу. — Ты прав. Надо действовать решительно. Рынок не ждет.

Вадим расслабился, услышав примирительный тон. Он решил, что победил, что отстоял свою берлогу, и жена сейчас пойдет искать деньги в другом месте.

— Ну вот, — буркнул он, почесывая живот. — Давно бы так. Ты поскреби там по сусекам. Может, кредит на себя возьмешь? Тебе одобрят, у тебя история чистая. А я пока пойду мониторить. Там сейчас Азия проснется, торги пойдут активнее.

Он развернулся и пошаркал обратно в комнату, к своему сияющему алтарю, уверенный, что баба пошумит-пошумит, да и сделает, как он сказал. Он не заметил, как изменился взгляд Светланы. В нем не было больше ни упрека, ни боли. Только калькулятор. Она достала телефон и открыла контакты. Имя «Павел Гаражи» было в списке. Время было позднее, но Светлана знала: такие дела лучше решать, пока «клиент» занят созерцанием графиков и не видит, как из-под него выдергивают ковер.

Она набрала сообщение: «Паша, привет. Ты про бокс 418 спрашивал. Если заберешь завтра с содержимым и без торга, отдам дешевле рынка. Срочно нужны деньги. Наличка».

Ответ пришел через минуту: «Доброй ночи, Света. Интересно. Насколько дешевле?»

Светлана набила сумму. Это было в два раза меньше реальной стоимости, но ровно столько, сколько нужно было для университета. Она нажала «отправить» и пошла в спальню искать документы на гараж. Вадим предусмотрительно оформил его на жену пять лет назад, когда прятался от алиментов на ребенка от первого брака. Тогда он считал это хитрым ходом. Сегодня этот ход станет для него матом.

Утро для Вадима началось не с будильника, а с тяжелого, вязкого сна, в который он провалился только к шести утра, когда американские биржи закрылись, так и не показав долгожданного «туземуна». Он спал, раскинув руки, с открытым ртом, и слегка присвистывал, пуская слюну на подушку. Светлана стояла в дверях спальни уже одетая, сжимала в руке связку ключей с брелоком в виде поршня — его любимым брелоком — и смотрела на мужа. В этом спящем теле не было ничего от того дерзкого «волка с Уолл-стрит», которого он корчил из себя ночью. Только усталый, обрюзгший мужчина средних лет, проигравший их жизнь в казино.

Она тихо прикрыла дверь и вышла из квартиры. На улице было свежо, пахло мокрым асфальтом и бензином — запах, который всегда ассоциировался у неё с бесконечными поездками по магазинам запчастей, куда её таскал Вадим в поисках очередной «редкой релюшки».

Гаражный кооператив «Ласточка» встретил её лаем бродячих собак и стуком молотков. Это был отдельный мир, мужское государство, куда женщинам вход был заказан, если только они не приносили обед или не приходили скандалить. Светлана шла уверенно, цокая каблуками по бетонным плитам, к боксу номер 418. Возле ворот уже стоял Павел — коренастый мужик в промасленном комбинезоне, деловито куривший сигарету.

— Привет, Света, — он кивнул, бросая окурок под ноги и придавливая его ботинком. — Ну, показывай хоромы. Честно сказать, удивила ты меня ночью. Вадька знает, что мы тут торгуемся?

— Вадим занят, Паша. Он сейчас в процессе глубокого анализа мировых финансовых рынков, — холодно ответила Светлана, вставляя ключ в навесной замок. — А имущество, как ты знаешь, оформлено на меня. Так что юридически всё чисто. Открываем?

Замок щелкнул, и тяжелые ворота со скрипом, похожим на стон умирающего зверя, распахнулись. В нос ударил густой, настоянный годами запах машинного масла, старой резины и дешевого табака. Гараж был святилищем Вадима. Стены увешаны плакатами полуголых девиц из календарей лохматых годов, полки ломились от банок с болтами, каких-то железок, проводов и ветоши.

Посреди этого храма хлама стояла Она — «Волга» ГАЗ-21. Бледно-голубая, местами зачищенная до металла, местами ржавая, без фар и бампера. Вадим называл это «проектом века». Он клялся, что восстановит её в оригинал и они будут ездить на выставки ретро-автомобилей. По факту, машина стояла на кирпичах уже пять лет, превратившись в элитную недвижимость для мышей.

— М-да, — протянул Павел, обходя машину и постукивая костяшками пальцев по крылу. — «Проект», конечно, амбициозный. Кузовщины тут на полгода работы. Движок, небось, заклинило давно?

— Движок перебран, — машинально ответила Светлана словами мужа, которые слышала сотни раз. — Но это не важно, Паша. Ты берешь всё скопом. Машину, гараж, и всё, что на полках.

Павел подошел к верстаку. Там, в идеальном порядке, словно хирургические инструменты, лежали наборы ключей, дорогие немецкие отвертки, полировальная машинка «Makita», новый компрессор, еще даже не распакованный. Это были игрушки Вадима. Он покупал их с каждой премии, любовно протирал тряпочкой, но почти никогда не использовал по назначению.

— Ого, — глаза соседа блеснули. — Вот это приданое. «Facom», «Wera», «Knipex»… Вадька, конечно, маньяк по инструменту. Слушай, Света, ну с таким набором… Это меняет дело. Я думал, тут один хлам.

— Я назвала цену, Паша, — отрезала Светлана. — Триста пятьдесят тысяч за всё. Это подарок. Ты знаешь, сколько стоит один этот верстак с тисками. И гараж приватизирован, земля в собственности.

Павел почесал затылок, перепачканный мазутом. Он был перекупщиком до мозга костей, но тут даже его жаба примолкла. Цена была ниже рынка процентов на сорок. Это была не сделка, это было мародерство, но он был не в том положении, чтобы читать мораль.

— Деньги сейчас нужны? — уточнил он, уже понимая ответ.

— Сейчас. Наличными. И мы подписываем договор купли-продажи прямо сейчас, на капоте. У меня бланки с собой.

Павел хмыкнул, полез во внутренний карман комбинезона и вытащил толстую пачку купюр, перетянутую резинкой.

— Я как чуял, снял с утра. Думал, торговаться будем, но раз такой «олл-инклюзив»… — он начал отсчитывать деньги. Купюры шелестели сухо и деловито. — А Вадька меня не прибьет? Инструмент-то жалко. Хороший инструмент — он как продолжение руки.

— Не переживай, — Светлана взяла пачку, не пересчитывая. Она знала Пашу — он не обманет на мелочах, когда срывает такой куш. — Вадиму теперь руки не нужны. Он переходит на интеллектуальный труд. Головой работать будет.

Они быстро заполнили бумаги, используя крыло «Волги» как письменный стол. Светлана расписалась размашисто, твердо. С каждой подписью она чувствовала, как отрезает от себя кусок прошлого — того прошлого, где она верила в мечты мужа, поддерживала его хобби и надеялась, что когда-нибудь эта груда металла действительно поедет. Теперь это был просто балласт, который нужно было сбросить, чтобы воздушный шар их жизни не рухнул окончательно.

— Ключи, — Светлана сняла с кольца дубликат и положила на верстак, рядом с новеньким набором головок. — Свой комплект я оставлю ему на память. Пусть полюбуется.

— Жесткая ты баба, Светка, — с уважением и легким испугом произнес Павел, пряча договор в карман. — Не хотел бы я тебе дорогу перейти.

— Жизнь заставит — и не так раскорячишься, — ответила она цитатой из старого фильма, но улыбки на её лице не было.

Она вышла из гаража, не оглянувшись. За спиной остался запах масла и мужских надежд. В сумке лежало будущее дочери — триста пятьдесят тысяч рублей. Этого хватало на первый курс, на учебники и даже немного на жизнь. Она спасла Катю. А Вадим… Вадим сделал свой выбор, когда нажал кнопку «Купить» на сайте какой-то левой биржи.

По дороге домой Светлана зашла в салон сотовой связи и распечатала на цветном принтере скриншоты графиков «FutureCoin», которые сделала ночью. Красные, длинные свечи падения на белой бумаге смотрелись как эпитафия. Это была единственная валюта, которая осталась у её мужа.

Вернувшись в квартиру, она услышала шум воды в ванной. Вадим проснулся. Он напевал что-то веселое, явно пребывая в уверенности, что за ночь рынок развернулся, или жена уже побежала по подругам занимать деньги. Светлана прошла в прихожую, достала из кладовки старый, потертый чемодан, с которым они ездили в Анапу десять лет назад, и распахнула его на полу. Чемодан был пуст, как и голова её мужа. Но это ненадолго. Скоро он наполнится самым ценным, что у него есть — его иллюзиями.

Вадим вышел из ванной, благоухая дешевым ментоловым лосьоном и распаренной уверенностью в завтрашнем дне. Полотенце небрежно висело на шее, а на лице играла снисходительная улыбка человека, который готов простить жене её утреннюю истерику, если она, конечно, принесла деньги. Он прошел в коридор, ожидая увидеть накрытый завтрак или хотя бы раскаявшуюся супругу, но вместо этого наткнулся на старый кожаный чемодан, стоявший у входной двери как могильный камень.

Светлана сидела на пуфике рядом, одетая в то же, в чем ходила в гараж. Она была спокойна той пугающей тишиной, которая бывает в лесу перед ураганом. В руках она держала папку с чеками об оплате обучения.

— О, ты уже собралась? — Вадим удивленно приподнял бровь, кивнув на чемодан. — К маме решила съездить, нервы подлечить? Ну, дело хорошее. А деньги где? Нашла полтинник? Рынок как раз флэтит, самое время заходить.

— Деньги есть, Вадим, — сказала она, не поднимая глаз от бумаг. — Триста пятьдесят тысяч рублей.

Глаза мужа округлились, превратившись в два блюдца. Жадность мгновенно вытеснила с его лица благодушие. Он даже причмокнул, представив, сколько токенов можно купить на эту сумму.

— Триста пятьдесят?! — выдохнул он, делая шаг к ней. — Света, ты гений! Где взяла? Кредит дали? Или у соседей заняла? Давай сюда, быстро! Пока курс не дернулся! Я сейчас ордер поставлю, мы к вечеру уже в плюсе будем!

— Я уже инвестировала их, — Светлана подняла на него взгляд. В её глазах была абсолютная пустота. Ни любви, ни ненависти — только бетонная стена. — В самый надежный актив. В образование дочери. Деньги переведены на счет университета. Первый курс оплачен, общежитие тоже.

Улыбка сползла с лица Вадима, словно кусок сырого теста со стены. Он замер, осмысливая услышанное. Его мозг, заточенный под графики и проценты, отказывался понимать, как можно было потратить такой капитал на какую-то ерунду, когда на кону стоял «туземун».

— Ты… ты оплатила учебу? — переспросил он севшим голосом. — Всю сумму? Света, ты дура? Зачем?! Можно было прокрутить эти деньги, заработать сверху сто процентов и потом оплатить! Ты понимаешь, что ты упущенную выгоду сейчас создала?!

— Я закрыла кассовый разрыв, который ты создал, — сухо ответила она.

— Да плевать мне на разрыв! — заорал Вадим, краснея. — Откуда деньги?! У тебя не было столько!

— Я продала гараж, — произнесла Светлана, и эти три слова повисли в воздухе, как топор палача. — Вместе с «Волгой». И инструментами. И зимней резиной. И даже твоими старыми журналами. Паша забрал всё под чистую полчаса назад.

Секунду в коридоре стояла тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Вадим стоял с открытым ртом, хватая воздух, как рыба, выброшенная на лед. До него медленно доходило. Его убежище. Его мужской клуб. Его мечта о ретро-ралли. Его немецкие отвертки. Всё, что делало его Вадимом, исчезло.

— Ты… продала… мой гараж? — прошипел он, и лицо его пошло багровыми пятнами. — Ты продала мою «Волгу»?! Тварь! Да как ты посмела?! Это моё имущество! Я в эту машину душу вложил! Я там жил!

— Ты жил там, пока мы с Катей здесь экономили на еде, — Светлана встала. Теперь она говорила жестко, чеканя каждое слово. — Ты вложил наши накопления в воздух. Я превратила твой металлолом в будущее ребенка. Баланс сведен, Вадим. Мы в расчете.

— В каком мы расчете?! — взревел он, сжимая кулаки. — Верни всё взад! Звони Пашке! Скажи, что пошутила! Это незаконно! Я тебя засужу! Ты у меня по миру пойдешь!

— Гараж был на мне, — напомнила Светлана, кивая на чемодан. — А это — твой выходной пакет. Я собрала твои вещи. Трусы, носки, зубная щетка. И самое главное.

Она наклонилась, щелкнула замками чемодана и резко откинула крышку. Сверху, на куче скомканной одежды, лежали десятки листов формата А4. Это были распечатанные цветные графики падения курса «FutureCoin». Красные свечи, уходящие в пол, пестрели на белой бумаге, как брызги крови.

— Вот твои активы, инвестор, — сказала она. — Изучай на досуге. Строй стратегии. Ищи точки входа. Но делать ты это будешь не в моей квартире.

— Ты меня выгоняешь? — Вадим опешил. Ярость сменилась животным страхом. Жить ему было негде. Прописки в этой квартире у него не было уже лет десять, с тех пор как он «временно» выписался ради какой-то льготы. — Света, ты чего? Ну погорячились и хватит. Куда я пойду?

— К таксисту Сереге, — посоветовала Светлана, берясь за ручку чемодана и подталкивая его к ногам мужа. — Или к маме. Или в теплотрассу. Мне всё равно. Ты банкрот, Вадим. Ликвидация предприятия завершена.

Она шагнула к двери и распахнула её настежь. С лестничной клетки потянуло сквозняком и запахом жареной картошки от соседей.

— Уходи, — сказала она. — Сейчас.

Вадим посмотрел на неё, потом на чемодан, потом в темный проем подъезда. Он понял, что это не блеф. В глазах жены, которые двадцать лет смотрели на него с любовью и терпением, теперь был только холодный блеск хирургической стали.

— Ну и пойду! — выплюнул он, хватая чемодан. Ручка хрустнула в его потной ладони. — Пожалеешь еще! Приползешь, когда я поднимусь! Когда на «Гелике» приеду! Будешь локти кусать, но я тебя на порог не пущу! Курица!

Он вывалился на лестничную площадку, споткнувшись о порог. Чемодан раскрылся от удара, и содержимое выплеснулось на грязный бетонный пол. Трусы в горошек, растянутые майки и ворох бумаг с графиками рассыпались по ступеням. Красные столбики падения курса кружились в воздухе, как осенние листья.

— Дверь закрой с той стороны, — бросила Светлана.

Она не стала смотреть, как он, ползая на коленях, пытается собрать свои «ценные бумаги» и запихнуть их обратно вместе с грязным бельем. Она просто захлопнула тяжелую металлическую дверь. Два оборота нижнего замка. Два оборота верхнего. Щелчок ночной задвижки.

В квартире стало тихо. Светлана прислонилась спиной к холодному металлу двери и выдохнула. Сердце билось ровно. Руки не дрожали. Она прошла на кухню, взяла со стола остывшую чашку кофе и вылила содержимое в раковину. Кофе был старый и горький. Теперь она сварит новый. Свежий…