— Как моя мать сказала, так и будет, Даша! Если она хочет переехать к нам, то мы примем её со всеми почестями, и ты будешь делать для неё всё, что она пожелает! А если нет, то пеняй на себя: я тебе так жизнь испоганю, что ты будешь бояться выйти на улицу! Поняла меня?!
Роман произнес это с набитым ртом, пережевывая котлету. Кусок фарша вылетел у него изо рта и шлепнулся на скатерть, но он даже не заметил. Он сидел за кухонным столом, расставив локти, и занимал собой, казалось, все пространство крохотной шестиметровой кухни. Его лицо, одутловатое от регулярного вечернего пива, сейчас пошло красными пятнами, а в глазах плескалось то мутное, липкое бешенство, которое Дарья научилась распознавать безошибочно. Это был взгляд хозяина, чья собственность посмела подать голос.
Дарья стояла у раковины, сжимая в руках мокрую губку. Вода капала из крана с монотонным, раздражающим стуком, отсчитывая секунды до взрыва. Внутри у неё все сжалось в тугой, ледяной ком. Она знала этот тон. Раньше она пыталась спорить, плакать, убеждать, но сейчас поняла: всё это бесполезно. Перед ней сидел не муж, а враг.
— Рома, послушай меня, — голос Дарьи прозвучал сухо, без привычных просительных ноток. — У нас двушка. Сорок пять квадратов. В одной комнате мы, во второй — Дениска. Куда мы поселим Лидию Петровну? В коридор на коврик? Или ты предлагаешь сыну делать уроки на кухне, пока твоя мать будет смотреть сериалы в его комнате?
Роман медленно отложил вилку. Звук удара металла о тарелку прозвучал как выстрел. Он тяжело поднялся, скрипнув табуреткой по линолеуму, и этот звук полоснул по нервам.
— Ты, кажется, оглохла, — он говорил тихо, вкрадчиво, и от этого было страшнее, чем если бы он орал. — Я сказал: мать продает свою квартиру. Деньги идут нам на счет — это будет подушка безопасности. А жить она будет в комнате Дениса. Пацан переедет к нам, поставим раскладушку в углу. Не переломится. Мать — пожилой человек, ей нужен комфорт.
Он сделал шаг к ней. Кухня мгновенно стала тесной, как гроб. Дарья инстинктивно отступила, упершись поясницей в холодный край столешницы.
— Ты хочешь лишить ребенка личного пространства ради прихоти своей матери? — спросила она, глядя ему прямо в переносицу. — Она не инвалид, Рома. Ей всего шестьдесят. Она может купить квартиру в соседнем доме. Зачем этот цирк с общежитием?
— Закрой рот! — рявкнул он внезапно, и лицо его исказилось гримасой ярости. — Считать чужие деньги вздумала? Это деньги моей семьи! А ты тут кто? Приживалка! Я тебя из деревни вывез, одел, обул, человеком сделал! Ты на кого батон крошишь, тварь неблагодарная?
Роман рванулся вперед. Дарья не успела увернуться. Его тяжелая, пахнущая табаком и луком ладонь вцепилась ей в горло. Он не душил по-настоящему, но сжал пальцы так, что дышать стало трудно. Он вдавил её в кухонный гарнитур, нависая сверху огромной, потной тушей.
— Ты здесь никто, прислуга, поняла? — шипел он ей в лицо, брызгая слюной. Дарья чувствовала запах перегара, смешанный с ароматом её собственных котлет, и её мутило. — Твоя задача — мыть полы, варить борщи и улыбаться маме. Если она скажет, что суп пересолен — выльешь и сваришь новый. Если скажет, что ты плохо выглядишь — пойдешь и переоденешься. Ты будешь ей ноги мыть, если потребуется. Потому что я так сказал.
Дарья смотрела в его глаза и видела там только пустоту и наслаждение властью. Он упивался её страхом, её беспомощностью. Он чувствовал себя царем в этих четырех стенах.
— Пусти, — прохрипела она, пытаясь разжать его пальцы.
— А то что? — усмехнулся Роман, но хватку не ослабил. — Папочке пожалуешься? Ментам позвонишь? Давай, рискни. Только учти, Даша… У меня везде связи. Я тебя дурой выставлю, истеричкой. Дениса отсужу, а тебя в психушку сдам. Будешь там слюни пускать до конца дней. Ты же знаешь, я могу.
Он наконец отпустил её, резко толкнув напоследок. Дарья больно ударилась бедром о ручку ящика, но устояла. Она не плакала. Слёзы высохли где-то внутри, оставив после себя выжженную пустыню.
Роман, довольный произведенным эффектом, вернулся к столу. Он взял кусок хлеба и вытер им соус с тарелки, отправив в рот.
— Телефон на стол, — бросил он буднично, не оборачиваясь.
— Зачем? — Дарья потерла шею, на которой уже проступали красные пятна.
— Затем. Чтобы ты дурью не маялась и не скулила подружкам. Тебе сейчас не до трескотни будет. Надо комнату освободить. Выкинуть весь хлам пацана — эти его лего, плакаты, все на помойку. Мама любит чистоту, пространство. К её приезду комната должна быть стерильной.
— Я не отдам телефон, мне по работе могут позвонить, — попыталась возразить она.
Роман развернулся так быстро, что она не успела среагировать. Он выхватил смартфон из кармана её домашнего халата, грубо дернув ткань.
— Я сам отвечу, если надо будет, — он сунул гаджет в карман своих джинсов. — И ключи. Давай сюда ключи от квартиры.
— Рома, это уже паранойя…
— Ключи! — заорал он так, что зазвенели стекла в серванте.
Дарья молча сняла связку с крючка в прихожей и бросила её на тумбочку. Роман сгреб их, позвякивая металлом, и спрятал в другой карман. Теперь он был полностью спокоен. Он отрезал ей пути к отступлению. Он запер её в клетке.
— Вот и умница, — он похлопал её по щеке — унизительно, как провинившегося ребенка. — Я в душ. А ты начинай уборку. И приготовь маме пирог. Шарлотку, она любит с яблоками. Чтобы к утру духу Дениса в комнате не было.
Он вышел из кухни, насвистывая какой-то веселый мотивчик. Щелкнула задвижка в ванной, зашумела вода.
Дарья осталась стоять посреди кухни. Её трясло, но не от страха, а от ненависти. Она посмотрела на свои руки — костяшки пальцев побелели. Взгляд упал на тяжелую чугунную сковородку на плите. Мелькнула шальная мысль — зайти в ванную и… Но она отогнала её. Нет. Это тюрьма. А ей нужно было не просто выжить, а уничтожить его мир, сохранив себя.
Она знала одно: никакой шарлотки не будет. И Денис останется в своей комнате. Роман думал, что запер её в бетонной коробке без выхода. Но он, в своем самодовольстве домашнего божка, забыл, что даже у самой забитой собаки однажды вырастают клыки.
Утро началось не с кофе, а с требовательного, длинного звонка в дверь, от которого у Дарьи сжались внутренности. Роман, еще сонный, в одних трусах, метнулся в прихожую, на ходу натягивая «парадное» лицо любящего сына. Щелкнули замки — те самые, которые всю ночь держали Дарью в заложниках, — и квартира наполнилась тяжелым, сладковатым запахом духов «Красная Москва» вперемешку с запахом нафталина.
Лидия Петровна вошла, как адмирал на палубу захваченного судна. Это была грузная женщина с высокой, начесанной прической, которая казалась каменной от количества лака. Она окинула прихожую цепким взглядом, поджала губы и, даже не поздоровавшись с невесткой, протянула ей свое тяжелое драповое пальто.
— Повесь аккуратно, плечики возьми широкие, чтобы не деформировалось, — бросила она, словно обращалась к гардеробщице в поликлинике. — Ну, здравствуй, Даша. Вид у тебя, конечно… Замученный. Не высыпаешься? Или совесть мучает?
— Здравствуй, мама! — Роман буквально вилял хвостом вокруг нее. — Проходи, проходи! Мы тебя заждались. Даша сейчас чай сообразит, на стол накроет.
Дарья молча приняла пальто. Ткань была колючей и неприятной на ощупь. Она повесила его в шкаф, чувствуя спиной сверлящий взгляд свекрови.
— Сразу к делу, — заявила Лидия Петровна, проходя в комнату в уличных сапогах. — Я хочу посмотреть свои апартаменты. Рома сказал, вы тут подготовились.
Они двинулись в комнату Дениса. Дарья пошла следом, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. В комнате сына было чисто, но она ничего не убрала из его вещей, как требовал Роман. Полки были забиты книгами, на столе валялись детали конструктора, на стене висел плакат с супергероями.
Лидия Петровна остановилась на пороге и брезгливо сморщила нос.
— Рома, я не поняла, — её голос зазвенел металлом. — Ты сказал, комната готова. А здесь… свинарник. Что это за хлам? Почему полки заняты? Куда я поставлю свой хрусталь?
Роман побагровел. Он метнул на жену взгляд, обещающий долгую и мучительную расправу, но перед матерью быстро сменил гнев на заискивание.
— Мамуль, ну не успели немного, Дашка вчера закопалась с готовкой. Сегодня все вынесем! Прямо сейчас начнем!
— Я надеюсь, — процедила свекровь, проводя пальцем по подоконнику и демонстративно рассматривая несуществующую пыль. — Потому что дышать пылью я не собираюсь. И вот этот ковер… Убрать немедленно. Это пылесборник. И шторы эти — ужас, какой-то деревенский китч. Я привезу свои, бархатные.
Она повернулась к Дарье, глядя на неё как на пустое место.
— Ты чего встала? Иди на кухню. Гости с дороги, вообще-то. Или мне самой чайник ставить в моем будущем доме?
— Иди, Даша, — процедил Роман сквозь зубы, и в его глазах читалось: «Только пикни, и я тебя здесь же урою».
Дарья развернулась и пошла на кухню. Ей нужно было выиграть время. Она слышала, как из комнаты доносится голос мужа, оправдывающегося и обещающего выкинуть «весь этот детский мусор» на помойку до вечера.
На кухне она механически включила чайник. Руки дрожали, но голова была ясной и холодной. Роман был уверен, что сломал её, что она смирилась. Он потерял бдительность, упиваясь властью и присутствием «мамочки».
— Даша! — крикнул Роман из комнаты. — Неси сюда чай! И бутерброды сделай, с икрой, которые я купил! Мама не будет на кухне сидеть, там тесно!
«Тесно», — подумала Дарья. — «Конечно. Королеве нужно пространство».
Она быстро нарезала батон, намазала масло. Нож мелькал в её руках. Сейчас. Сейчас был тот самый момент. Роман занят, он показывает матери, где будет стоять её любимый сервант. Его телефон и ключи, скорее всего, валяются в прихожей на тумбочке или остались в кармане джинсов, но подобраться к ним незаметно невозможно.
Но у неё был другой план. План, который созрел еще ночью, когда она лежала без сна, слушая храп мужа.
Дарья громко звякнула чашками, ставя их на поднос.
— Сейчас принесу! — крикнула она.
Она подхватила поднос и понесла его в комнату. Лидия Петровна уже сидела в кресле Дениса, по-хозяйски положив ноги в сапогах на пуфик. Роман стоял рядом, что-то оживленно рассказывая и размахивая руками.
— Вот, пожалуйста, — Дарья поставила поднос на журнальный столик.
— Чашка со сколом, — тут же заметила свекровь, даже не взглянув на еду. — Рома, у твоей жены руки не из того места растут? Нельзя гостям давать битую посуду, это к бедности. Хотя, какая тут бедность… Нищета духовная.
— Прости, мама, она заменит, — Роман злобно зыркнул на жену. — Даша, поменяй чашку. Живо. И принеси салфетки, ты что, забыла?
— Сейчас, — покорно кивнула Дарья.
Она вышла в коридор. Сердце колотилось в горле. Вместо кухни она бесшумно скользнула к кладовке в конце коридора. Дверца скрипнула, но громкий голос свекрови, рассуждающей о том, какие обои поклеить, заглушил этот звук.
Дарья сунула руку в ящик со старыми инструментами, наощупь находя под мотком изоленты маленький, холодный корпус кнопочного телефона. «Нокиа». Старая, надежная, как кирпич. Она молилась, чтобы аккумулятор не сел окончательно.
Нажала кнопку включения. Экран моргнул тусклым синим светом. Одна полоска. Хватит.
Пальцы быстро набрали единственный номер, который имел значение. Гудки шли бесконечно долго. Дарья прислушивалась к голосам в комнате.
— …и диван этот выкинуть, он продавлен… — вещала Лидия Петровна.
— Да, алло? — раздался в трубке хриплый, напряженный голос отца.
— Папа, — прошептала Дарья, прижимая трубку к уху. — Они здесь. Оба. Он запер дверь. Ключей у меня нет.
— Я понял, — голос отца был спокоен, как скала. — Я уже подъезжаю. Сиди тихо. Не провоцируй. Через пять минут я позвоню в дверь.
— Пап, он неадекватен…
— Я знаю, дочка. Я взял «инструмент». Жди.
Дарья сбросила вызов, выключила телефон и сунула его глубоко в карман халата. Обратно в ящик класть было нельзя — вдруг найдут.
Она метнулась на кухню, схватила пачку салфеток и другую чашку. Вдох-выдох. На лицо — маску покорности.
Когда она вернулась в комнату, Роман уже доедал бутерброд.
— Ты где ходишь? — рявкнул он. — Мама ждет!
— Искала салфетки, кончились, новую пачку открывала, — тихо сказала Дарья, ставя чашку перед свекровью.
Лидия Петровна окинула её презрительным взглядом.
— Копуша, — вынесла она вердикт. — В моем доме такой медлительности не будет. Рома, когда я перееду, я сама займусь хозяйством. А то ты с ней с голоду помрешь или грязью зарастешь.
— Конечно, мамуль, как скажешь, — поддакнул Роман. — Ты у нас главная.
Дарья отошла к окну и встала, скрестив руки на груди. Она смотрела на них и чувствовала странное спокойствие. Они сидели в её квартире, ели её еду, планировали её жизнь, уверенные в своей полной безнаказанности. Они думали, что она — просто декорация, безмолвная функция.
Она посмотрела на часы на стене. Прошла минута. Осталось четыре.
— Даша, ну что ты встала столбом? — Лидия Петровна отхлебнула чай и поморщилась. — Сахар не размешала даже. Иди, собери вещи Дениса в мешки. Прямо сейчас. Я хочу видеть пустую комнату к обеду.
— Хорошо, — сказала Дарья.
Она подошла к шкафу сына. Открыла дверцу. Роман довольно ухмыльнулся, переглянувшись с матерью. Они победили. Они сломали её.
Дарья взяла с полки стопку футболок сына, но не стала укладывать их в пакет. Она просто держала их в руках, поглаживая мягкую ткань, и считала секунды.
Три… Две… Одна…
В дверь позвонили. Звонок был не таким, как утром. Он был коротким, требовательным и властным. Звонок, который не просит, а приказывает открыть.
Роман замер с чашкой у рта.
— Кого там черт принес? — недовольно буркнул он. — Соседи опять? Или ты доставку какую заказала?
— Нет, — Дарья повернулась к мужу. В её глазах больше не было страха. Там был лед. — Это ко мне. Открой, Рома.
— К тебе? — он нахмурился, чувствуя неладное в её тоне. — Кто к тебе может прийти? Я же сказал — никаких гостей.
Звонок повторился. Настойчивее. Тяжелее.
— Иди открой, — сказала Дарья, и в её голосе прозвучала сталь, которой он раньше никогда не слышал. — Иначе они вынесут дверь. Вместе с косяком.
Роман не двинулся к двери. Наоборот, он медленно, словно хищник, учуявший запах крови, повернулся всем корпусом к жене. Звонок в прихожей продолжал надрываться, переходя в настойчивый, гулкий стук кулаком по металлу, но этот звук, казалось, только подстегивал ярость мужа. В его маленьком, уютном мирке, где он был царем и богом, произошел сбой. Декорация заговорила. Вещь, у которой не должно быть воли, посмела угрожать.
— Кто там? — прошипел он, и голос его упал до зловещего шепота, от которого у Дарьи раньше подкашивались ноги. Но сейчас страх выгорел, оставив после себя только холодную, звенящую пустоту. — Кого ты привела в мой дом, тварь? Любовника? Ментов?
— Это папа, — спокойно ответила Дарья, глядя ему прямо в глаза. — И лучше тебе открыть, пока он не вынес замок.
Лидия Петровна, до этого брезгливо разглядывавшая корешки детских книг, вдруг резко выпрямилась в кресле. Её лицо пошло красными пятнами, а губы скривились в гримасе, в которой не было ничего человеческого — только чистая, концентрированная злоба.
— Отца она позвала! — взвизгнула свекровь, всплеснув руками. — Ты посмотри на неё, Рома! Эта оборванка еще и родню свою сюда тащит! Мало того, что сама на нашей шее сидит, так теперь и семейка её подтянется? Гнать их надо! Гнать поганой метлой! Рома, ты мужик или тряпка? Сделай же что-нибудь! Она тебе в лицо плюет!
Эти слова стали для Романа спусковым крючком. Алкоголь, выпитый накануне, и утреннее унижение перед матерью ударили в голову гремучей смесью. Он в два шага преодолел расстояние до Дарьи.
— Папочку позвала? Того старого вояку? — заорал он, брызгая слюной. — Думаешь, он меня напугает? Да я его с лестницы спущу вместе с тобой! Ты забыла, кто здесь хозяин? Ты забыла, кому ты обязана всем, что жрешь и пьешь?!
Он схватил Дарью за волосы — жестко, наматывая пряди на кулак, чтобы причинить максимальную боль. Голова Дарьи запрокинулась, из глаз брызнули слезы, но она не закричала. Она лишь стиснула зубы, чувствуя, как корни волос натягиваются до предела.
— Пусти! — выдохнула она, пытаясь вцепиться ему в руку, но Роман был сильнее. Намного сильнее. Он встряхнул её, как тряпичную куклу.
— Я тебя научу уважению! — ревел он, входя в раж. — Я тебя так научу, что ты до конца жизни заикаться будешь! Мама приехала, а ты концерты устраиваешь? Спектакли мне тут ставишь?
— Рома, дай ей как следует! — подзуживала Лидия Петровна, не вставая с кресла. Она смотрела на происходящее с жадным интересом, словно в цирке. — Чтобы знала свое место! Ишь, барыня! Квартиру она делить вздумала! Вышвырни её сейчас же, пусть к своему папаше валит, а вещи потом в окно выкинем!
Дарья, превозмогая боль, извернулась и со всей силы ударила мужа коленом в бедро. Удар получился смазанным, но Роман от неожиданности разжал пальцы. Дарья отскочила к окну, тяжело дыша. Её халат распахнулся, волосы были растрепаны, на шее горели красные пятна от его пальцев.
— Не подходи! — закричала она, схватив с подоконника тяжелую керамическую вазу. — Я тебе голову проломлю! Мне плевать, что будет! Плевать!
Роман замер на секунду, ошарашенный таким отпором. Раньше она всегда плакала. Раньше она просила прощения, даже если не была виновата. А теперь перед ним стояла чужая женщина с безумными глазами, готовая убивать.
— Ах ты сука… — выдохнул он, и в его голосе прозвучало искреннее удивление, смешанное с яростью. — Ну всё. Ты сама напросилась. Я тебя сейчас убью. Прямо здесь. И спишу на самооборону.
Он шагнул к ней, сжав кулаки. Его лицо превратилось в маску зверя. Лидия Петровна довольно хмыкнула, потянувшись за чашкой с чаем, словно наблюдала за любимым сериалом.
В этот момент в прихожей раздался грохот такой силы, что, казалось, стены дома содрогнулись. Это был не звонок и не стук кулаком. Это был удар ногой. Тяжелый, профессиональный удар обутого в берцы человека. Дверь содрогнулась, петли жалобно скрипнули, посыпалась штукатурка с косяка.
— Открывай, гнида! — донесся из-за двери рев, от которого зазвенела посуда в серванте. Голос отца был страшен. В нем не было ни капли той старческой немощи, на которую рассчитывал Роман. Это был голос человека, который прошел через ад и теперь принес его с собой.
Роман замер на полпути к жене. Его уверенность дала трещину. Он оглянулся на дверь, потом на мать.
— Кто это там так ломится? — голос Лидии Петровны дрогнул, потеряв свою надменность. — Рома, вызови полицию! Это хулиганы!
— Сейчас я ему объясню, кто здесь хулиган, — Роман попытался вернуть себе браваду. Он не мог потерять лицо перед матерью и женой. Он же мужчина. Он хозяин. — Сейчас этот дед у меня кровью умоется.
Он рванулся в коридор, полный решимости размазать наглеца по стенке. Адреналин бурлил в крови, затмевая разум. Он был уверен в своей физической силе, в своей молодости. Что может сделать пенсионер против здорового мужика в самом расцвете сил?
— Даша, сидеть! — рявкнул он через плечо. — С тобой я потом разберусь!
Дарья опустила вазу. Она знала, что сейчас произойдет. Роман не понимал одного: её отец не просто «пенсионер». Её отец — это человек, который всю жизнь ломал вещи покрепче, чем самооценка её мужа.
— Открывай! — снова удар, и дверь заметно прогнулась внутрь. Замки заскрежетали, готовые сдаться.
Роман подбежал к двери, с яростью провернул задвижку и рывком распахнул её, замахиваясь для удара.
— Ты че, старый, берега попутал?! — заорал он, набирая в грудь воздуха для полноценного скандала. — Я тебе сейчас…
Фраза оборвалась на полуслове. Потому что в открывшемся проеме стоял не «старый дед», а глыба в камуфляжной куртке, от которой исходила волна такой первобытной, холодной угрозы, что слова застряли у Романа в горле.
Всё произошло за доли секунды. Маски были сорваны. Время разговоров закончилось. Началось время расплаты.
Роман не успел даже моргнуть. Его замах, рассчитанный на испуганного пенсионера, встретил пустоту, а в следующую секунду стальная хватка сомкнулась на его кадыке. Мир перевернулся. Отец Дарьи, Виктор Иванович, действовал без театральных пауз и лишних слов. Он просто шагнул внутрь квартиры, используя инерцию собственного тяжелого тела, и впечатал зятя в стену прихожей.
Грохот падения тела смешался со звоном разбитого зеркала, которое висело у входа. Роман сполз по обоям, хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба. В его глазах, еще секунду назад налитых кровью и бешенством, теперь плескался животный, липкий ужас. Он пытался что-то сказать, но из горла вырывался только сиплый хрип.
— Ты на кого пасть открыл, щенок? — голос Виктора Ивановича был тихим, но от этого еще более страшным. Он не кричал. Он констатировал факт, нависая над Романом темной, неотвратимой глыбой.
Из комнаты выскочила Лидия Петровна. Увидев сына, распластанного на полу среди осколков, и огромного мужчину в грязных берцах, стоящего посреди её «будущих владений», она взвизгнула, как циркулярная пила, наткнувшаяся на гвоздь.
— Убивают! Бандиты! — заорала она, прижимая руки к груди. — Рома, что ты лежишь?! Сделай что-нибудь! Он же нам ковер запачкает!
Виктор Иванович медленно повернул голову в её сторону. Его тяжелый взгляд из-под кустистых бровей заставил свекровь поперхнуться криком.
— Заткнись, — коротко бросил он. Это была не просьба. Это была команда, которую отдают бешеной собаке перед тем, как применить силу. — Сядь и сиди тихо. Иначе я и тебя свяжу. Скотчем.
Лидия Петровна плюхнулась обратно в кресло, которое было видно через открытую дверь. Она хватала ртом воздух, её лицо пошло багровыми пятнами, но издать звук она больше не решилась.
— Даша, — отец не оборачивался, продолжая держать зятя под прицелом взгляда. — Собирайся. У тебя десять минут. Бери только самое нужное. Документы, вещи Дениса, свои тряпки. Технику, которую ты покупала.
Дарья словно очнулась от транса. Она переступила через ноги мужа, который жалко скулил, держась за ушибленную спину, и прошла в спальню. Страха не было. Была ледяная решимость и брезгливость. Как она могла жить с этим человеком? Как она могла бояться этого жалкого труса, который превращался в тирана только с теми, кто слабее?
Она действовала быстро и методично, как робот. Большая спортивная сумка. Документы из ящика — паспорта, свидетельства, всё в охапку. Ноутбук. Планшет сына. Она сгребала одежду с полок, не заботясь о том, как она лежит. Главное — забрать всё, чтобы не возвращаться.
Из коридора доносилось поскуливание Романа: — Пап… Виктор Иваныч… вы чего… мы же по-семейному… я же её люблю… это просто ссора…
— Я тебе не «пап», — глухо отозвался тесть. Послышался глухой звук удара — не сильного, отрезвляющего, словно пощечина. — Ты руку на женщину поднял. Ты мать своего ребенка душил. Ты для меня теперь не человек. Ты — кусок мяса. Если бы не Дашка, я бы тебя здесь и похоронил под плинтусом.
Дарья зашла в детскую. Сдернула с кровати одеяло, которое покупала сама. Смела в пакет любимые игрушки сына. Взгляд упал на «священный» ковер, который так не понравился свекрови. Дарья усмехнулась, подошла к столу, взяла маркер и размашисто, прямо по обоям, написала: «МАМЕ ОТ ЛЮБЯЩЕЙ ПРИСЛУГИ».
Через семь минут она вышла в коридор с двумя туго набитыми сумками. На плече висел рюкзак с техникой.
Роман уже сидел на полу, прижимая к носу окровавленный платок — видимо, отец все-таки добавил для профилактики. Увидев жену с вещами, он дернулся было встать, но тяжелая рука Виктора Ивановича легла ему на плечо, вдавливая обратно в пол.
— Даша, ты куда? — заныл Роман, и в его голосе смешались злоба и отчаяние. — Ты не имеешь права! Это воровство! Я на тебя заявление напишу! Ты сына крадешь!
Дарья остановилась. Она посмотрела на него сверху вниз. Сейчас, сидя на грязном коврике у двери, в своих семейных трусах и с разбитым носом, он выглядел именно тем, кем и был всегда — ничтожеством, возомнившим себя королем.
— Заявление? — переспросила она, и её голос был спокойным, как гладь озера перед бурей. — Пиши, Рома. Пиши хоть в Спортлото. Только учти: если ты хоть раз приблизишься ко мне или к Денису… Если я хоть раз увижу твою рожу ближе чем на сто метров… Отец вернется. И в следующий раз он не будет разговаривать.
— Ты пожалеешь! — взвизгнула из комнаты Лидия Петровна, к которой вернулся дар речи при виде уходящей невестки. — Кому ты нужна, разведенка с прицепом! Приползешь еще, в ногах валяться будешь! Мы тебя обратно не пустим!
Дарья даже не посмотрела в сторону комнаты.
— Пап, я всё, — сказала она.
Виктор Иванович кивнул. Он наклонился к самому лицу Романа, так близко, что тот отшатнулся, ударившись затылком о стену.
— Ключи, — коротко сказал отец.
Роман дрожащими руками полез в карман джинсов, валявшихся рядом на тумбочке, выудил связку и протянул тестю. Виктор Иванович взял ключи, снял с кольца дубликат, который Роман отобрал у Дарьи, и сунул его в карман своей куртки. Остальные ключи он с силой швырнул в дальний угол кухни. Звон металла о кафель прозвучал как финальный гонг.
— Живите, — бросил отец. — Радуйтесь. Мама приехала, места теперь много. В одной комнате вы с мамой, в другой — твоя гордыня.
Он открыл дверь, выпуская дочь на лестничную площадку.
— Рома, — Дарья задержалась на пороге на секунду. — Шарлотку пеки сам. И полы помой. Мама любит чистоту.
Она вышла, не оглядываясь. Отец вышел следом, громко хлопнув искореженной дверью так, что с потолка посыпалась побелка, оседая белой пылью на волосах Романа.
В квартире повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием двух оставшихся людей. Роман сидел на полу, размазывая кровь по лицу. Его мир, выстроенный на страхе и подавлении, рухнул за десять минут.
Из комнаты выглянула Лидия Петровна. Вид у неё был растерянный и жалкий.
— Рома… — проскрипела она. — А кто теперь ужин готовить будет?
Роман поднял на мать взгляд, полный ненависти. Впервые за всю жизнь он смотрел на неё не как на идола, а как на причину своего краха.
— Заткнись, мама, — прошептал он, сплевывая кровь на пол. — Просто заткнись.
Он обхватил голову руками и завыл — тихо, протяжно, по-волчьи. Это был вой загнанного зверя, который сам захлопнул капкан на собственной лапе. Одиночество, холодное и беспощадное, уже вползало в квартиру, занимая освободившееся место…
Измена