— Нет! Я не буду готовить на ораву твоих родственников, которые решили нагрянуть к нам проездом в пять утра! Я не кухарка и не прислуга! Если ты их пригласил, сам вставай к плите и жарь котлеты! — возмущалась жена, когда муж перед сном поставил её перед фактом, что завтрак для его тети и дяди должен быть на столе, а сам он хочет выспаться.
Марина швырнула ватный диск со следами туши в мусорное ведерко и резко развернулась к кровати. В тусклом свете ночника её лицо казалось серым, почти землистым. Темные круги под глазами не мог скрыть даже хороший консилер, а плечи были опущены так низко, словно она тащила на них мешок с цементом, а не домашний халат. Вся прошлая неделя на работе была адом: квартальный отчет не сходился, налоговая прислала требование, а начальник орал так, что звенели стекла в переговорной. Сейчас, в одиннадцать вечера, единственное, чего хотела Марина — это упасть лицом в подушку и провалиться в небытие хотя бы на шесть часов.
Игорь же, напротив, выглядел расслабленным и даже благодушным. Он лежал поверх одеяла, закинув руки за голову, и с легкой полуулыбкой наблюдал за женой, словно её возмущение было милой женской причудой, а не криком отчаяния. Экран телевизора беззвучно мигал, отбрасывая на стены синие блики.
— Мариш, ну чего ты завелась на ровном месте? — лениво протянул он, почесывая грудь через футболку. —
— Мариш, ну чего ты завелась на ровном месте? — лениво протянул он, почесывая грудь через футболку. — Это же дядя Витя с тетей Любой. Они меня в детстве на рыбалку брали, парным молоком поили. Люди едут через всю страну, у них пересадка всего три часа, но они специально крюк делают, чтобы нас повидать. Неужели мы их пустым столом встретим? Это как-то… не по-людски.
Марина почувствала, как внутри начинает пульсировать тупая, горячая боль. Она медленно подошла к кровати, глядя на мужа так, словно видела его впервые.
— Не по-людски, Игорь? — переспросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя связки уже натянулись до предела. — А сообщать мне об этом за пять минут до сна — это по-людски? Ты же знал об этом днем? Знал вчера? Почему ты молчал? Я бы заказала пироги в пекарне, купила бы нарезку. Сейчас магазины закрыты, кроме ночного ларька, где из еды только чипсы и пиво. Из чего я должна готовить пир? Из воздуха?
Игорь наконец оторвался от телефона и сел на кровати, спустив ноги на пол. Его лицо приняло выражение снисходительного терпения, которое бесило Марину больше всего. Так разговаривают с капризным ребенком или с нерадивым сотрудником.
— Ну зачем сразу «пир»? Не утрируй. В морозилке есть курица, я видел. Картошка на балконе в мешке. Достань банку огурцов, грибочки маринованные откроешь. Яиц сваришь, майонезом зальешь — вот тебе и салат. Чего ты проблему создаешь там, где её нет? Делов-то на полтора-два часа. Включишь музыку в наушниках, покрутишься на кухне, и всё готово. Зато утром встретим родню как полагается, лицом в грязь не ударим.
Марина слушала его и не верила своим ушам. Он расписал ей план работ на полночи с такой легкостью, будто предлагал просто переложить подушку. Для него этот процесс — разморозить, почистить, нарезать, сварить, пожарить, накрыть — не стоил ровным счетом ничего. Это была какая-то магия, происходящая сама собой, пока он спит.
— Игорь, посмотри на меня, — тихо сказала она. — Я сегодня пришла домой в девять вечера. Я не ужинала. Я выпила две таблетки от головной боли. У меня завтра сдача проекта, от которого зависит моя премия. Если я сейчас встану к плите, я закончу в три часа ночи. В шесть мне вставать. Ты хочешь, чтобы я свалилась с инсультом прямо на кухне?
— Ой, ну прекрати нагнетать, — поморщился он, вставая и направляясь к шкафу за пижамой. — С какого инсульта? Тебе тридцать лет, здоровая баба. Матери моей расскажи про усталость, она в поле работала и троих детей поднимала, и ничего, всегда горячее на столе было. А вы сейчас в офисах сидите, бумажки перекладываете и ноете, как будто вагоны разгружали.
Это пренебрежение, брошенное так буднично, ударило больнее пощечины. Весь её труд, все её нервы, вся её ответственность были просто перечеркнуты одним махом.
— Хорошо, — Марина скрестила руки на груди. — Давай так. Раз это твоя любимая родня, и раз ты так печешься о гостеприимстве, мы делим обязанности. Я сейчас чищу картошку, а ты занимаешься курицей и салатами. Вдвоем управимся за час. Вставай.
Игорь замер с пижамными штанами в руках. Он обернулся, и в его глазах появилось искреннее возмущение.
— Ты шутишь? Мне завтра за руль. Мне нужно выспаться, я везу людей, я отвечаю за безопасность. Ты предлагаешь мне ночь не спать, а потом клевать носом на дороге? Это вообще-то опасно. Твое дело — быт, мое дело — обеспечение и логистика. Я их встречу на вокзале, привезу, отвезу. Твоя задача — накормить. У каждого своя роль, Марин. Не надо перекладывать с больной головы на здоровую.
— Моя роль? — Марина почувствовала, как дрожь усталости сменяется дрожью гнева. — А я думала, моя роль — быть партнером, а не обслуживающим персоналом. Я предлагаю альтернативу. Мы заказываем доставку. Сейчас есть круглосуточные сервисы. Привезут горячую пиццу, хачапури, суши — что угодно. Это вкусно, это быстро, и никто не умрет от недосыпа.
— Какую к черту пиццу?! — голос Игоря сорвался на крик, чего он явно не планировал, но сдержаться не смог. — Дядя Витя свиней держит! Он домашнюю еду ест! Ты хочешь ему кусок теста с колбасой подсунуть из коробки? Это же плевок в душу! Они приедут в город, к племяннику, а племянник их фастфудом кормит, как студентов? Ты меня опозорить хочешь? Чтобы они потом всей деревне рассказывали, что у Игоря жена безрукая, даже супа сварить не может?
— Мне плевать, что они расскажут деревне! — Марина тоже повысила голос, забыв про спящих соседей. — Я не нанималась угождать твоим родственникам ценой собственного здоровья! Если для них пицца — это оскорбление, пусть едят хлеб с водой! Я не пойду на кухню. Точка. Я ложусь спать.
Она решительно направилась к своей стороне кровати и начала откидывать одеяло.
Игорь в два шага пересек комнату. Он не ударил, нет. Он просто встал между ней и кроватью, нависая своей массивной фигурой, превращаясь из мужа в препятствие, в надзирателя. От него пахло гелем для душа и легким перегаром — он успел выпить пива за ужином, пока она доделывала таблицы.
— Ты не ляжешь, — процедил он сквозь зубы, глядя на неё сверху вниз тяжелым, свинцовым взглядом. — Ты пойдешь и сделаешь то, что должна. Я обещал дяде Вите, что мы их встретим по-человечески. Я не буду краснеть из-за твоей лени. Хочешь ты или нет, но утром на столе будет жратва. И не из коробки.
— Отойди, — Марина попыталась обойти его, но он сделал шаг в сторону, блокируя путь.
— На кухню, Марина. Включи режим хозяйки и выключи режим принцессы. Поверь, так будет лучше для всех. Я сейчас ложусь спать, а когда проснусь, я хочу чувствовать запах жареной курицы, а не видеть твою кислую физиономию.
В комнате повисла тяжелая, душная атмосфера. Это был уже не спор о котлетах. Это была проверка на прочность. Игорь был абсолютно уверен в своем праве распоряжаться её временем и силами. Он искренне не понимал, почему она сопротивляется «очевидным вещам». А Марина с ужасом осознавала, что человек, с которым она живет три года, видит в ней не женщину, а функцию. Мультиварку с голосовым управлением.
— Я сказала нет, — прошептала она, чувствуя, как холодеют пальцы.
— А я сказал да, — отрезал Игорь и, схватив её за плечо, грубо развернул в сторону двери. — Иди и готовь. Иначе я сам тебя туда отнесу. И поверь, тебе это не понравится.
Хватка на плече была жесткой, хозяйской. Пальцы Игоря впились в ткань халата, ощутимо сдавливая кожу. Это не был удар, но в этом жесте было столько унизительного превосходства, что у Марины перехватило дыхание. Он не бил её, он её направлял, как пастух направляет упрямую овцу в загон.
— Пусти! — выдохнула она, пытаясь дернуться, но Игорь лишь крепче сжал пальцы и потянул её за собой в коридор.
— Пошли, пошли. Хватит концерт устраивать, — бубнил он, толкая её в спину. — Взрослая баба, а ведешь себя как подросток в пубертате. Я тебе покажу, где курица лежит, раз ты забыла.
Марина споткнулась о порожек, едва удержав равновесие. Её тапочек слетел, и босая нога ступила на холодный линолеум коридора, но Игорь не дал ей остановиться. Они ввалились на кухню, где тускло светила подсветка вытяжки, выхватывая из темноты гору немытой посуды в раковине — ещё один памятник его бытовой инвалидности.
Игорь подвел её к холодильнику и рывком распахнул дверцу морозилки. Обдало морозным паром.
— Смотри! — он тыкал пальцем в заиненевший полиэтиленовый пакет, лежащий на нижней полке. — Вот она, курица. Целая тушка. Достаешь, кидаешь в микроволновку на разморозку. Пока она крутится, чистишь картошку. Вон мешок в углу стоит. Что тут сложного, Марин? Что тут невыполнимого?
Он говорил с ней так, словно объяснял таблицу умножения умственно отсталому ребенку. В его голосе не было злости, только раздражение и уверенность в своей правоте. Для него это было нормальным — приволочь жену на кухню, чтобы ткнуть носом в продукты.
Марина стояла, прижавшись спиной к холодной дверце соседнего шкафа. Её трясло. Не от холода, идущего из морозилки, а от дикого, животного унижения. Она смотрела на этот кусок замороженного мяса, похожий на булыжник, и понимала: если она сейчас возьмет его в руки, если она хоть пальцем прикоснется к этой проклятой курице — она перестанет существовать как личность. Она превратится в функцию. В удобный кухонный комбайн с набором дырок.
— Я не буду этого делать, — произнесла она. Голос звучал глухо, будто из-под воды.
Игорь тяжело вздохнул, закатил глаза и захлопнул морозилку ногой.
— Ты издеваешься? — он шагнул к ней вплотную, загоняя в угол между гарнитуром и стеной. — Я же по-хорошему прошу. Ну не доводи до греха. Ты понимаешь, что завтра приедут люди? Мои люди. Дядя Витя мне деньги на первую машину давал, когда отец пил. Я обязан его встретить достойно. А ты уперлась рогом из-за какой-то готовки. Бери нож и чисти картошку. Сейчас же.
Он потянулся к подставке с ножами, выдернул оттуда овощечистку и с силой сунул ей в руку. Холодный металл обжег ладонь.
— Чисти, — приказал он. — А я пойду таймер поставлю, чтобы тебя через час проверить. И не дай бог, Марина, я приду и увижу пустую кастрюлю. Я тогда эту картошку тебе на голову высыплю.
Это было последней каплей. Пазл сложился. Перед ней стоял не муж, не партнер, не любимый человек. Перед ней стоял надсмотрщик, для которого её усталость, её чувства и её достоинство стоили меньше, чем мнение деревенского дяди.
Марина разжала пальцы. Овощечистка со звоном ударилась о кафельный пол и отскочила к ногам Игоря.
— Никогда, — отчетливо сказала она, глядя ему прямо в глаза.
Игорь побагровел. Он дернулся к ней, явно собираясь схватить за руки и силой удержать у столешницы, но Марина оказалась быстрее. Адреналин ударил в кровь, обостряя реакции. Она нырнула под его руку, проскользнула в узкий проем между ним и столом и вырвалась в коридор.
— Стоять! — рявкнул Игорь, бросаясь следом. — Куда пошла?!
Марина не бежала к выходу — в пижаме, без ключей и телефона, в подъезде делать было нечего. Она метнулась в спальню. Игорь, грузный и неповоротливый спросонья, не успел её перехватить.
Она влетела в комнату, сдернула с кровати свою подушку, схватила одеяло, сбив при этом ночник, который с грохотом покатился по полу.
— Ты совсем больная? — Игорь стоял в дверях спальни, тяжело дыша. Его лицо выражало смесь бешенства и недоумения. — Положи на место! Ты что творишь?
Марина не ответила. Прижав к груди охапку постельного белья, она рванула обратно в коридор, к спасительной двери ванной комнаты. Игорь попытался преградить ей путь, схватил за край одеяла.
— А ну стоять! — зашипел он, дергая ткань на себя. — В дурку захотела? Я тебе устрою сейчас терапию!
— Отпусти! — взвизгнула Марина, изо всех сил дергая одеяло. Раздался треск разрываемой ткани, но она не остановилась.
Она буквально ввалилась в ванную, чудом успев втянуть за собой подушку, и с силой захлопнула дверь прямо перед носом мужа. Дрожащими пальцами она провернула защелку замка. Щелчок показался ей самым громким звуком в мире.
Через секунду в дверь ударил тяжелый кулак. Дверь содрогнулась, но выдержала.
— Открой! — голос Игоря звучал приглушенно, но ярость в нем клокотала, как кипящая смола. — Открой, сука, кому сказал! Ты чего добиваешься? Чтобы я дверь вынес? Я вынесу!
Марина сползла по кафельной стене на пол, обнимая подушку. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь болью в висках. Она смотрела на ручку двери, которая дергалась вниз-вверх, вниз-вверх под напором Игоря.
— Я не выйду, — крикнула она, стараясь перекричать стук крови в ушах. — Готовь сам! Жарь, парь, пеки! Я к этой кухне не подойду!
За дверью повисла пауза. Игорь, видимо, сообразил, что крики и удары в час ночи могут привлечь внимание соседей, а полиция в его планы по встрече родственников точно не входила.
— Ладно, — его голос стал тише, злее, пропитанным ядом. — Ладно, Марин. Посиди, подумай. Остынь. Там холодно, на кафеле-то. Долго не просидишь. Захочешь в туалет или попить — сама выползешь. Но учти: время идет. Если к утру ничего не будет готово, ты очень сильно пожалеешь. Я тебе такую сладкую жизнь устрою, что работа раем покажется.
Он пнул дверь напоследок — глухо, злобно — и его шаги начали удаляться в сторону спальни.
— Дура психованная, — донеслось из коридора. — Сама себе хуже делает.
Марина осталась одна. В тесной ванной, освещенной ярким, режущим глаза светом галогеновых ламп. Она сидела на коврике, прижимая к себе подушку, и чувствовала, как по щекам текут злые, горячие слезы. Не от жалости к себе, нет. От осознания того чудовищного абсурда, в который превратилась её жизнь за один вечер. Человек, с которым она делила постель, был готов выломать дверь, лишь бы заставить её чистить картошку.
Она посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной. Растрепанная, с размазанной косметикой, в порванном халате. Но в глазах уже не было страха. Там, на дне зрачков, начинала кристаллизоваться холодная, мертвая решимость. Сегодня она будет спать в ванной. Но это будет последняя ночь, когда она позволяет так с собой обращаться.
Марина выключила свет, оставив работать только тусклую подсветку зеркала. Вентилятор вытяжки монотонно гудел, перемалывая спертый воздух, и этот звук стал единственной константой в рассыпавшемся мире. Она бросила одеяло прямо в ванну — акриловую, холодную, жесткую — и забралась туда сама, свернувшись калачиком. Подушка, зажатая между головой и покатым бортиком, почти не спасала от дискомфорта, но выбирать не приходилось.
За дверью какое-то время было тихо, а потом послышались шаркающие шаги. Игорь вернулся. Он не стал колотить в дверь, видимо, опасаясь окончательно разбудить соседей и испортить свою репутацию «приличного семьянина». Вместо этого он прижался к полотну двери, и Марина буквально физически ощутила его тяжелое дыхание с той стороны.
— Марин, ну хорош дурить, — его голос звучал приглушенно, с нотками усталого раздражения, смешанного с попыткой манипуляции. — Я же слышу, что ты не спишь. Выходи. Давай нормально поговорим. Ну вспылил я, с кем не бывает? Ты тоже хороша, довела мужика.
Марина лежала неподвижно, глядя на хромированный кран, в котором отражался блик света. Она даже дышать старалась через раз, чтобы не выдать своего присутствия. Ей не о чем было с ним разговаривать. Любое её слово сейчас будет воспринято как приглашение к торгу, где валютой станет её самоуважение, а товаром — жареная курица.
— Ты подумай о дяде Вите, — продолжал бубнить Игорь, меняя тактику. — Они старые люди, деревенские. Они не поймут твоих этих феминистских закидонов. Приедут, а невестка в туалете закрылась. Позор же. Марин? Ты меня слышишь?
Он дернул ручку еще раз — проверил, не сдалась ли. Замок держал крепко.
— Ну и сиди, — зло бросил он, поняв, что диалога не будет. — Утром посмотрим, как ты запоешь, когда они на пороге будут. Жрать захочешь — вылезешь.
Его шаги удалились в сторону спальни. Вскоре хлопнула дверь, скрипнул диван, и квартиру накрыла тишина, нарушаемая лишь гулом холодильника на кухне.
Марина закрыла глаза, но сон не шел. В голове крутилась злая, липкая карусель мыслей. Она вспоминала не только сегодняшний вечер, но и сотни мелких эпизодов, которые раньше казались незначительными. Как он забыл встретить её из больницы. Как высмеял её повышение, сказав, что «бабе начальником быть вредно». Как называл её увлечение рисованием «мазней для бездельниц». Всё это складывалось в единую картину, и этот пазл был уродлив. Сегодняшняя курица и дядя Витя стали просто детонатором.
Через полчаса из спальни донесся раскатистый, уверенный храп. Игорь спал. Он спал спокойно и крепко, абсолютно уверенный в том, что к утру проблема рассосется сама собой. В его картине мира жены всегда прощают, всегда встают к плите и всегда делают то, что нужно мужу, потому что «куда она денется». Этот храп, проникающий через стены, бесил Марину больше, чем крики. Это был звук тотального равнодушия.
Ночь в ванной тянулась бесконечно. Акрил холодил бок даже через одеяло. Ноги затекли, шею ломило. Марина проваливалась в короткое, тревожное забытье на пятнадцать-двадцать минут, а потом вздрагивала и просыпалась от шума воды в трубах — кто-то из соседей сверху смывал унитаз или открывал кран.
Около четырех утра она окончательно оставила попытки уснуть. Тело болело, словно её избили палками. Во рту пересохло. Она встала, разминая затекшие мышцы, и посмотрела в зеркало. Оттуда на неё глядела женщина с серым лицом, в мятой пижаме, с гнездом на голове.
«Ты выглядишь как жертва, — подумала она зло. — А ты не жертва. Ты начальник отдела логистики. Ты зарабатываешь больше него. Ты платишь ипотеку за эту квартиру наравне с ним. Хватит».
Она открыла кран, умылась ледяной водой, смывая остатки сна и жалости к себе. Действовать нужно было быстро и тихо. В ванной, к счастью, висела на сушилке её блузка, которую она постирала вчера вечером, планируя надеть на совещание. Юбка осталась в спальне, но на крючке за дверью висели её плотные джинсы, в которых она иногда гуляла с собакой друзей. Не офисный дресс-код, но выбирать не приходилось.
Марина начала собираться. Это было похоже на подготовку к выходу в открытый космос или на войну. Она достала из шкафчика косметичку, которая всегда жила здесь. Тональный крем лег плотным слоем, скрывая синяки под глазами. Тушь, помада, румяна — она накладывала макияж тщательно, жестко, как боевую раскраску. Она не могла позволить себе выйти к этим людям заплаканной мышью. Она должна выйти королевой, которая просто ошиблась дверью и попала в свинарник.
Джинсы, чистая белая блузка, идеально уложенные волосы. Она почистила зубы, долго, до скрипа. Выпила воды прямо из-под крана, жадно, глотая большие холодные комки жидкости.
Часы на телефоне, который она предусмотрительно захватила с собой, когда бежала из спальни, показывали 05:15. В квартире повисла зловещая тишина перед бурей. Игорь перестал храпеть — видимо, сработал внутренний будильник, или он поставил его на вибрацию, чтобы не будить её, уверенный, что она уже на кухне.
Марина прислушалась. Тихие шаги в коридоре. Щелчок выключателя в туалете (у них был раздельный санузел). Потом шаги на кухню.
— Марина? — голос Игоря прозвучал удивленно и сипло.
Он заглянул на кухню. Тишина. Ни запаха жареного мяса, ни шипения масла, ни накрытого стола. Пустота.
Марина слышала, как он прошел в гостиную, потом вернулся в коридор и подошел к двери ванной.
— Ты что, спишь там? — он постучал, уже не скрывая тревоги. — Марин, ты охренела? Пять утра! Они через сорок минут будут здесь! У нас конь не валялся!
Она молчала. Сейчас каждое её слово было бы лишним. Она стояла посреди ванной, сжимая в руке ручку своей сумки, которую всегда оставляла на стиральной машине, приходя с работы. Там был паспорт, кошелек и ключи от офиса. Всё, что ей было нужно для жизни.
— Открой немедленно! — Игорь начал дергать ручку, теряя самообладание. — Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты меня подставляешь! Вставай к плите, бегом! Еще можно успеть пельмени сварить или яичницу! Марина!
Он ударил кулаком в дверь, и этот звук эхом разлетелся по квартире.
— Я сейчас ломать буду! — заорал он, забыв про соседей. — Ты нормальная вообще? Родня едет!
— Не ломай, — спокойно, ледяным тоном произнесла Марина из-за двери. — Я одеваюсь.
Игорь замер. Видимо, её спокойный тон сбил его с толку. Он решил, что добился своего.
— Одевается она… — проворчал он, отступая. — Давай быстрее. Я пока чайник поставлю. И чтобы через пять минут была на кухне. Салат режь пулей, я хлеб порежу. Господи, за что мне это наказание…
Он ушел на кухню, греметь посудой, создавая имитацию бурной деятельности. Марина слышала, как он матерится, роняя крышку от чайника.
Она посмотрела на себя в зеркало последний раз. В её глазах не было ни страха, ни сомнений. Там была только холодная пустота выжженной земли. Она знала, что сейчас произойдет. Это был конец. Не просто скандал, а финал пьесы, в которой она больше не хотела играть даже роль массовки.
В 05:50 раздался звонок домофона. Резкий, требовательный писк, разрезавший утреннюю тишину как ножом.
— Приехали! — крикнул Игорь с кухни, и в его голосе паника смешалась с торжественностью. — Марина! Открывай дверь, я в трусах! Быстро! И неси салат!
Марина глубоко вздохнула, поправила лямку сумки на плече и щелкнула замком.
Марина вышла в коридор, и этот шаг был похож на выход на сцену, где декорации уже рушатся, а суфлер давно сбежал. Игорь метался между прихожей и кухней, натягивая на ходу домашние штаны. Он выглядел комично и жалко: взъерошенный, с красными пятнами на шее, с бегающим взглядом. Увидев жену — собранную, с идеальной осанкой и холодным блеском в глазах, — он замер, не донеся вторую ногу в штанину.
— Ты… ты чего вырядилась? — выдохнул он, оглядывая её с ног до головы. — Джинсы зачем? Где халат? Ты стол накрыла?
Марина молча прошла мимо него к двери. Домофон пискнул в последний раз и затих — гости уже вошли в подъезд. Гул лифта начал нарастать, приближаясь к их этажу, как неотвратимый рок.
— Я тебя спрашиваю! — зашипел Игорь, хватая её за локоть, но тут же отдернул руку, словно обжегся об ледяное спокойствие, исходившее от неё. — Салат где? Курица где? Они сейчас войдут!
— Открой дверь, Игорь, — ровно сказала Марина, надевая пальто. — Твои гости приехали. Невежливо заставлять их ждать на коврике.
В этот момент в дверь требовательно, по-хозяйски забарабанили.
— Игорек! Открывай, свои! — прогремел густой бас дяди Вити, от которого, казалось, завибрировали стены.
Игорь, затравленно оглянувшись на пустую кухню, метнулся к замку. Ему ничего не оставалось, кроме как играть роль радушного хозяина до конца, надеясь, что Марина сейчас, в последнюю секунду, спасет положение, достанет из рукава скатерть-самобранку и сгладит углы.
Дверь распахнулась. В квартиру ввалились шум, холодный воздух подъезда и густой запах копченого сала, дешевых сигарет и дорожной пыли. Дядя Витя, огромный, в расстегнутой дубленке, и тетя Люба, маленькая, юркая, с двумя объемными сумками в клетку, мгновенно заполнили собой все пространство прихожей.
— О-о-о! Племяш! — дядя Витя сгреб Игоря в медвежьи объятия, едва не сломав ему ребра. — Вымахал-то как! А мы с поезда, голодные как волки! Любка всю дорогу ныла, что чаю хочет горячего. Ну, показывай хоромы! Где тут у вас руки помыть?
Тетя Люба, поставив сумки на пол, цепким взглядом окинула коридор и уставилась на Марину.
— А это, стало быть, жинка твоя? — она улыбнулась, показав ряд золотых коронок. — Здравствуй, милая. Что ж ты в пальто-то? В магазин собралась, что ли? А мы вот, как снег на голову.
Марина вежливо улыбнулась — той дежурной улыбкой, которой обычно встречают неприятных клиентов в офисе.
— Здравствуйте, Виктор Степанович, здравствуйте, Любовь Ивановна, — ее голос звучал приветливо, но отстраненно. — Добро пожаловать. Извините, что не разуваюсь. Мне пора.
В коридоре повисла звенящая тишина. Даже дядя Витя перестал хлопать Игоря по спине. Игорь побагровел так, что казалось, у него сейчас пойдет кровь из ушей.
— Куда… пора? — переспросила тетя Люба, растерянно моргая. — Так мы ж только пришли. А завтрак? Игорек говорил, вы ждете…
— Марина шутит, — нервно хихикнул Игорь, и его голос сорвался на фальцет. — Мариш, ну куда ты пойдешь в такую рань? Раздевайся, люди с дороги. Давай на стол мечи, дядя Витя голодный.
Он посмотрел на неё взглядом, в котором мольба мешалась с угрозой. «Только не смей, — кричали его глаза. — Не смей меня позорить».
Марина спокойно взяла свою сумку с тумбочки. Она чувствовала себя удивительно легко, словно сбросила с плеч тот самый мешок с цементом, который тащила последние годы.
— Я не шучу, — она посмотрела прямо в глаза мужу. — Игорь вчера очень настойчиво объяснил мне, что у каждого в семье своя роль. Он взял на себя обеспечение и встречу гостей, а мне предложил роль молчаливой кухарки. К сожалению, эта вакансия мне не подходит. Так что, Игорь, выполняй свои обещания сам. Ты же обещал встретить их по-человечески? Вот и встречай.
Она повернулась к ошарашенным родственникам.
— Простите за такой прием. В холодильнике есть банка огурцов и яйца. Игорь знает, как их варить. Всего доброго.
— Ты что, совсем одурела? — прорычал Игорь, забыв про маску приличия. Он шагнул к ней, сжимая кулаки. — А ну вернись! Ты никуда не пойдешь!
Дядя Витя нахмурился, переводя взгляд с племянника на его жену. Атмосфера праздничной встречи мгновенно сменилась душным запахом семейного скандала.
— Игорек, ты чего на жену орешь? — прогудел он. — Негоже это.
Марина не стала ждать развязки. Она знала: если останется еще на минуту, ее затянет обратно в это болото оправданий, криков и бесконечного чувства вины. Она просто открыла дверь подъезда.
— Ключи я оставлю на работе, заберешь потом, — бросила она через плечо, не глядя на мужа.
— Стой! Я кому сказал! — крик Игоря ударил ей в спину, но она уже переступила порог.
Дверь захлопнулась с тяжелым, плотным щелчком, отрезая её от криков, от запаха чужого пота, от требований жарить курицу в пять утра и от жизни, в которой её мнение стоило меньше, чем банка маринованных грибов.
Марина быстро сбежала по лестнице, не дожидаясь лифта. Каблуки гулко стучали по бетону, отбивая ритм её свободы. Выйдя из подъезда, она вдохнула полной грудью. Утренний воздух был ледяным, колючим, пропитанным сыростью, но он показался ей самым вкусным на свете.
Город только просыпался. Редкие машины шуршали шинами по мокрому асфальту, вдалеке гасли фонари. Марину трясло — отходняк от адреналина накрыл волной, колени подгибались, но внутри, где-то в солнечном сплетении, разгорался теплый огонек торжества.
Она достала телефон и вызвала такси до ближайшей круглосуточной кофейни. Ей нужно было выпить горячего кофе, съесть самый вкусный круассан, какой только найдется, и просто посидеть в тишине. Одной. Без указок, без давления, без страха не угодить.
Телефон в руке завибрировал. На экране высветилось: «Муж». Марина смотрела на это слово несколько секунд, вспоминая, как когда-то оно вызывало трепет и тепло. Теперь оно не вызывало ничего, кроме брезгливости.
Она свайпнула по экрану, сбрасывая вызов. Потом зашла в настройки и нажала «Заблокировать контакт».
К подъезду плавно подкатило желтое такси. Марина села на заднее сиденье и, когда водитель спросил, какое радио включить, она впервые за долгое время искренне улыбнулась.
— Включите то, что нравится вам. Мне сегодня абсолютно все равно. Главное — едем.
Машина тронулась, унося её прочь от дома, где на кухне сейчас, наверное, кипели страсти и варились яйца вкрутую. Но это была уже чужая кухня и чужая жизнь. А её собственная жизнь начиналась прямо сейчас, с первыми лучами холодного, но такого чистого рассвета…
Своя квартира