— Ты серьёзно сейчас? Прямо перед Новым годом ты решил это устроить?!
— Алла, давай без истерик, — Виктор стоял в коридоре, не снимая куртки, и смотрел так, будто она уже что-то ему должна. — Просто скажи честно: квартира чья?
Алла медленно выдохнула. За окном декабрь, на подоконнике гирлянда, которую она повесила ещё неделю назад, пахло мандаринами, а он — вот так. В лоб. Без подготовки.
— Моя, — спокойно ответила она. — И ты это знаешь.
— Нет, — он усмехнулся. — Я думал, что наша.
Алла тогда ещё не знала, что этот разговор станет точкой невозврата.
Она молча развернулась и прошла на кухню. Чайник закипал, батарея шумела, за стеной кто-то орал телевизор. Самый обычный вечер. До Нового года оставалось десять дней.
— Ты опять уходишь от разговора, — Виктор зашёл следом, сел за стол, развалившись. — Мы муж и жена. В браке всё общее. Или ты это пропустила?
— Я ничего не пропустила, — Алла повернулась резко. — Я восемь лет копила на эту квартиру. Восемь. До тебя. До свадьбы. До всего.
— Началось… — он закатил глаза. — Ты постоянно этим тычешь. Как будто я тебе что-то украл.
— Потому что ты сейчас именно это и пытаешься сделать, — голос у неё дрогнул, но она удержалась. — Присвоить то, к чему не имеешь отношения.
Виктор встал, подошёл ближе.
— Ты понимаешь, как это выглядит со стороны? — медленно проговорил он. — Я живу у тебя. В квартире, где я никто. Ни строчки в бумагах.
— А должен быть? — Алла подняла на него глаза. — За что?
Он открыл рот, но в этот момент зазвонил телефон. Виктор посмотрел на экран и тут же смягчился.
— Мам.
Алла сжала губы.
Людмила Петровна появилась через два дня
— Я мимо ехала, решила заехать, — свекровь вошла бодро, в пальто, с пакетом. — Новый год всё-таки, семья должна быть вместе.
Алла кивнула, хотя внутри всё сжалось. Людмила Петровна сразу прошла в комнаты, будто проверяла — не сбежала ли мебель.
— Хорошо устроились, — сказала она, прищурившись. — Район приличный. Не то что эти новостройки на окраинах.
— Я старалась, — сухо ответила Алла.
— Старалась она… — свекровь уселась за стол. — А документы где?
— Зачем? — Алла напряглась.
— Да так. Интересно, — улыбка была холодной. — Виктор говорит, всё на тебе оформлено.
Тишина стала вязкой.
— Потому что так и есть, — Алла не отвела взгляд. — Квартира куплена на мои деньги.
— А ты, Витя, как это допустил? — Людмила Петровна повернулась к сыну. — Ты мужчина или кто?
Виктор пожал плечами.
— Я думал, мы потом переоформим.
Алла резко встала.
— Вот. Значит, вот зачем весь этот разговор.
— Не кричи, — свекровь поморщилась. — Мы по-хорошему. Ты же замуж вышла. Семья — это когда без хитростей.
— Без хитростей — это когда не лезут в чужие документы, — отрезала Алла.
— Чужие?! — Людмила Петровна повысила голос. — Для мужа у жены не бывает чужого!
— Бывает, — Алла почувствовала, как внутри поднимается злость. — Когда это заработано до брака.
Виктор резко ударил ладонью по столу.
— Хватит! Ты специально унижаешь меня перед матерью?
— Я защищаю себя, — тихо сказала Алла. — Потому что вы вдвоём решили, что можете забрать половину моей жизни.
Восемь лет экономии, отказов, пустых выходных и чужих отпусков — для них это была просто строчка в договоре.
— Если ты мне не доверяешь, — медленно произнёс Виктор, — то зачем вообще выходила за меня?
— А если ты женился из-за квартиры, — ответила она, — то кто из нас врёт?
Людмила Петровна вскочила.
— Всё ясно. Я так и знала. Холодная, расчётливая. Думает только о себе.
— А вы думаете только о квадратных метрах, — Алла указала на дверь. — Выход там.
— Ты выгоняешь моего сына?! — свекровь задохнулась.
— Я прошу не давить на меня, — Алла говорила уже спокойно. — И не делить то, что вам не принадлежит.
Виктор молчал. Потом медленно снял куртку… и снова надел.
— Пойдём, мам, — сказал он глухо. — Здесь нас не ждут.
Дверь хлопнула.
Алла осталась одна. В своей квартире. И впервые — без ощущения радости.
Телефон зазвонил ночью.
— Мы поговорим, — голос Виктора был жёстким. — После праздников. Ты ещё пожалеешь.
Алла отключила звук.
За окном шёл снег. Город готовился к Новому году. Витрины сияли, люди спешили с пакетами, строили планы.
А она вдруг поняла: её семья закончилась, так и не начавшись.
Она села на диван, посмотрела на ёлку в углу и впервые подумала — а что, если всё это было не про любовь?
И этот вопрос стал началом конца.
— Ты понимаешь, что уже подал заявление? Назад дороги нет.
— Понимаю, — Виктор говорил тихо, но в голосе не было сомнений. — Она сама всё выбрала.
Алла услышала эти слова случайно. Очередь в МФЦ двигалась медленно, люди раздражённо переговаривались, кто-то ругался на терминал. Она стояла у окна с квитанцией в руках — пришла уточнить детали по коммуналке перед праздниками — и увидела его. Виктора. С представителем. И услышала фразу, от которой внутри что-то окончательно оборвалось.
До Нового года оставалось четыре дня.
Она не подошла. Не закатила сцену. Просто вышла на улицу, вдохнула морозный воздух и впервые за весь декабрь позволила себе дрожь — не от холода, а от осознания.
— Вот и всё, — сказала она вслух. — Значит, вот так.
Телефон завибрировал. Сообщение от матери.
«Ты приедешь на Новый год? Мы с отцом переживаем.»
Алла долго смотрела на экран, потом набрала:
«Приеду. Мне нужно побыть не одной.»
Новогодний стол без иллюзий
— Он дурак, — отец говорил спокойно, нарезая салат. — И мать у него… ну ты поняла.
— Пап, — мать бросила на него взгляд, — не надо.
— Надо, — он поднял глаза на Аллу. — Ты не обязана терпеть, когда на тебя давят. Семья — это не когда делят твоё, а когда уважают.
Алла кивнула. За окном гремели петарды, телевизор бубнил что-то про уходящий год, а внутри было странно пусто. Не больно. Пусто.
— Он ведь даже не спросил, — сказала она наконец. — Просто решил, что так правильно. Что я обязана.
— Потому что считал тебя удобной, — тихо сказала мать. — Прости, если грубо.
Алла усмехнулась.
— Знаешь, самое страшное — не развод. Самое страшное, что я теперь думаю: а если бы квартира была оформлена на двоих… он бы остался?
Отец отложил нож.
— Тогда бы ты осталась без квартиры. И с тем же человеком. Вот и всё.
Куранты пробили двенадцать. Алла подняла бокал, посмотрела на родителей.
— За честность, — сказала она. — Даже если она приходит вот так.
Возвращение в пустую квартиру
Она вернулась второго января. Город был сонный, дворы завалены снегом, лифты пахли мандаринами и алкоголем. В квартире было тихо. Слишком.
Алла сняла пальто, прошлась по комнатам. Места, где раньше стояли его вещи, бросались в глаза. Как шрамы.
Телефон зазвонил.
— Алла, — голос Людмилы Петровны был холодным. — Виктор сказал, ты не собираешься идти на мировую.
— Не собираюсь, — спокойно ответила Алла.
— Ты понимаешь, что он может потребовать компенсацию? Мебель, техника, ремонт?
— Пусть требует, — Алла подошла к окну. — Я готова.
— Упрямая, — процедила свекровь. — Потом не жалуйся, что осталась одна.
Алла усмехнулась.
— Я уже одна. И, знаете, впервые — по-настоящему спокойно.
Она отключила звонок и сразу заблокировала номер.
Иногда, чтобы сохранить себя, нужно перестать быть удобной.
Суд без драмы
Заседание прошло быстро. Виктор сидел, опустив глаза. Ни истерик, ни обвинений. Только сухие формулировки.
— Совместно нажитого имущества немного, — говорил судья. — Стороны согласны на раздел?
— Да, — сказала Алла.
— Да, — эхом ответил Виктор.
Когда всё закончилось, он догнал её в коридоре.
— Я не думал, что всё так выйдет, — сказал он глухо. — Мама… она давила. Говорила, что ты обязана.
— Ты взрослый человек, Витя, — Алла посмотрела ему прямо в глаза. — И сам сделал выбор.
— Ты могла бы пойти навстречу.
— А ты мог бы уважать меня, — ответила она. — Но не стал.
Он кивнул, будто соглашаясь, и ушёл.
Точка
Алла вернулась домой, сняла обувь, включила свет. Квартира встретила её тишиной — не враждебной, а честной.
Она прошла на кухню, поставила чайник, села за стол.
Эта квартира больше не была символом борьбы. Она стала символом выбора.
Алла взяла телефон, удалила старые фотографии, переписки, номера. Не из злости. Из необходимости.
За окном падал снег. Город жил своей жизнью. Кто-то мирился, кто-то расходился, кто-то начинал сначала.
Алла подошла к зеркалу, посмотрела на себя и впервые за долгое время улыбнулась — не потому что «надо», а потому что почувствовала опору под ногами.
— Всё, — сказала она тихо. — Теперь — по-настоящему всё.
И в этой точке не было одиночества.
Была свобода.
— Из-за ерунды такой шум подняла! Стыдно с тобой куда-то выйти, одна сплошная сцена! — гаркнул муж