— Тим, не забудь надеть носки потеплее, пол здесь холодный, — напомнила Юлия.
Тимофей сидел на нижней полке, скрестив ноги, и водил пальцем по строчкам книги. Рядом лежал мягкий плед и подушка в наволочке с пингвинами — его «поездной набор». Тимофей был тихим, не по возрасту взрослым, и в таких поездках почти не доставлял хлопот.
— Угу, — отозвался он, не отрываясь от текста.
Татьяна Дмитриевна раскладывала на столике нехитрый ужин: варёные яйца, куриную грудку, нарезку, кусочек домашнего пирога. Всё в контейнерах, подписанных чётким маминым почерком. Юлия улыбнулась. Мама не была навязчивой, но порядок любила так же, как и она.
— Всё поставила, — сообщила Татьяна Дмитриевна, убирая сумку под лавку. — Пирог с капустой, как ты любишь.
Юлия кивнула, доставая влажные салфетки. Всё было на своих местах. Каждая вещь имела смысл. Еда, плед, книги, термос — маленький остров стабильности посреди грохочущих вагонов. Она выдохнула. За последние недели всё было суматошно: школа, отчёты, сборы. А сейчас, пусть и в тесном купе, наконец стало спокойно.
Казалось, всё под контролем. Их мир — закрыт на ключ. До следующей станции.
***
Поезд остановился в Тамбове. Станция мелькнула за окном, и через несколько минут дверь купе распахнулась — громко, с лёгким скрипом. На пороге появилась крепкая женщина лет шестидесяти, с короткой химией и ярко-алой помадой. В руках у неё была большая, явно тяжёлая сумка.
— Здравствуйте, девочки, — сказала она громко, не обращаясь ни к одной конкретно. — Я к вам. — Я к вам. Галина Ивановна, 25-е место. Вот сюда, значит?
И, не дожидаясь отклика, плюхнулась на нижнюю полку, где сидел Тимофей. Мальчик, невысокий, худенький, в очках, с книгой в руках, робко поднялся и пересел к бабушке.
Юлия напряглась. Она встала, подошла к женщине.
— Простите, но это место для моего сына. У вас верхнее, 25-е. Я специально покупала два нижних — для сына и моей мамы — заранее.
— Вот ещё! — отмахнулась Галина. — Мне с моей спиной туда лезть? Я вас умоляю. Я женщина в возрасте, а он мальчишка — ему же не трудно!
Юлия глубоко вдохнула, стараясь держать тон ровным:
— Он не любит верхние полки. Ему комфортнее на нижней. Простите, но…
Галина вскинула брови:
— Ну надо же… какая черствость. Не ожидала. Ребёнок же не ин ва лид. Ему не сложно. Уступить взрослому человеку — разве это не естественно?
Татьяна Дмитриевна, сидевшая у окна, тихо вмешалась:
— Юленька, ну… может, не будем. Всё же поездка, чужие люди…
Юлия сжала губы. Но тут она сделала последнюю попытку:
— Простите, но, может, всё-таки на своё место?
— А может, всё-таки по-человечески? — резко бросила Галина.
Юлия вздохнула и пошла за проводницей. Через пару минут вернулась с ней.
Проводница, женщина лет пятидесяти с тусклой серой формой, устало заглянула в купе. Без особого интереса скользнула глазами по билетам.
— Ну, вообще да… У вас, — кивок в сторону Галины Ивановна, — верхняя полка. Но, знаете, мальчишка молодой, подвижный, ему, конечно, проще. А вам тяжело, понимаю.
Юлия смотрела на неё с напряжением, словно пытаясь уловить хоть каплю справедливости.
— Давайте не будем раздувать, — добавила проводница. — Не маленькие все-таки.
Юлия не ответила. Проводница встала, пожала плечами и ушла.
— Вот и славно, — удовлетворённо сказала Галина Ивановна, устраиваясь на полке, словно так и надо. — Без скандалов. Вот и молодцы.
Тимофей залез на верхнюю полку. Он молчал, но, когда Юля увидела, как он неуверенно поправляет подушку, будто не знает, как устроиться поудобнее. Маленький, растерянный, будто потерянный на этой высоте.
Юлия вжалась в стену и впервые за дорогу пожалела, что вообще села в этот поезд.
***
Поезд неспешно полз через вечернюю равнину. За окном темнело, в купе включили мягкий верхний свет, и вагон наполнился тусклым желтоватым сиянием. Казалось бы, идеальное время для тишины и уюта. Но не в этом купе.
Галина Ивановна, удобно растянувшись на нижней полке, уже успела разложить вокруг себя пакет с продуктами. На откинутом столике стояла пластиковая банка с солёными огурцами, шуршали обёртки, пахло колбасой и чем-то кислым, острым. Рядом лежал хлеб, открытая банка тушёнки и варёные яйца без скорлупы.
— Угощайтесь, — громко сказала она, протягивая банку. — Домашнее всё! Не то что в этих ваших магазинах.
Юлия вежливо покачала головой:
— Спасибо, у нас есть. Мы уже поели.
— Ну, как хотите, — фыркнула Галина Ивановна. — А я вот без мяса не могу. Особенно в дороге. Энергия-то нужна.
Тимофей лежал на верхней полке с книжкой в руках. Он почти не читал — просто время от времени переворачивал страницы. Периодически украдкой посматривал на Юлию, словно пытаясь уловить по её лицу: действительно ли всё в порядке. Но всё было не нормально.
— Мальчик, ты бы телефон-то отложил, — вдруг бросила Галина, поднимая голову. — Глаза посадишь. В твоём возрасте надо книги читать.
Юлия хотела было возразить, но Татьяна Дмитриевна мягко положила руку на её плечо и прошептала:
— Не связывайся. Пусть. Дорога длинная, не стоит ссориться.
— Мама… — выдохнула Юлия, но больше ничего не сказала.
Галина Ивановна уже включила телефон и громко смотрела ролики про огород — не в наушниках, конечно. Раздавались звуки, кто-то выкрикивали про что-то про рассаду и удобрения. Всё это сливалось с запахами еды в одну клокочущую кашу. Пространство будто перестало принадлежать им. Купе стало тесным, душным, чужим.
Позже, когда свет приглушили и поезд начал раскачиваться, Юлия пыталась читать, но мысли разбегались. Она подняла глаза — Тимофей, засыпая, неловко перекатился ближе к краю полки. Он дёрнулся, повернулся — и в какой-то момент Юлия вскочила: мальчик чуть не соскользнул, уцепившись за поручень.
— Осторожно! — воскликнула она, протягивая руки.
— Всё нормально, мам, я… я держусь, — быстро сказал он, но голос дрогнул.
Юлия осталась стоять рядом с полкой, пока он не устроился лучше. Сердце колотилось. Она вдруг осознала: это не просто неудобно. Это опасно. И эта поездка не повод для компромиссов.
Это — точка. Что-то нужно менять. Иначе — она потеряет уважение к себе.
***
В купе наступила зыбкая тишина. Поезд стучал ритмично, раскачивая стены и слабо дрожащий свет под потолком. Тимофей уже почти задремал, свернувшись на узкой верхней полке. На нижней, разложившись во весь рост, храпела Галина Ивановна, прикрыв глаза и расставив локти так, что было трудно не задеть её проходя мимо.
Юлия сидела в углу, скрестив руки. Мама уже дремала, плотно закутавшись в одеяло, но Юлия не могла сомкнуть глаз. В голове стучали мысли, не давая покоя.
Она вспомнила своё детство. Как бабушка громко поучала маму за столом, как та в ответ только кивала и улыбалась — вежливо, терпеливо, сжато. Потом, на кухне, мыла посуду с напряжёнными губами. «Зачем скандалить, Юлечка? Неудобно. Мы же интеллигентные люди». Юлия тогда молчала. Училась быть «удобной».
Но сейчас рядом спал её сын. Скромный, тихий, деликатный — как когда-то она сама. Только теперь она — не ребёнок. Она мать. И за его спокойствие отвечает только она.
Юлия встала, тихо дотронулась до руки Тимофея:
— Тиш, спускайся. Будешь спать внизу.
Он приоткрыл глаза:
— А… а как же та тётя?
— Всё будет в порядке, — спокойно сказала Юлия.
Она повернулась к Галине Ивановне:
— Проснитесь, пожалуйста. Это место — не ваше. Я вас прошу занять своё.
Галина Ивановна недовольно приоткрыла один глаз.
— Чего?
— Моему сыну неудобно и небезопасно на верхней полке. Вы взрослый человек. У вас верхнее место по билету. Пожалуйста, не заставляйте меня повторять.
На соседней полке мама Юлии приоткрыла глаза и посмотрела на дочь с удивлением. И с лёгкой гордостью.
***
— Ну вот, пожалуйста, — проворчала Галина Ивановна, резко приподнимаясь с полки. —Ребёнку у неё, понимаешь, неудобно… В наше время таким эгоисткам и слова никто не давал. А тут — с места сгоняют! Срам один.
Она всхлипнула, будто по-настоящему обиделась. В голосе Галины чувствовалась обида, смешанная с демонстративной жертвенностью.
Юлия стояла, не отводя взгляда. Она уже не чувствовала страха или неловкости — только твёрдую решимость. Рядом Тимофей тихо ждал, держа в руках плед. Он даже не поднимал глаз — устал за день, за поездку, за всё.
— У вас билет на верхнюю полку, — спокойно повторила Юлия. — Мой сын будет спать внизу, как и положено.
Галина Ивановна вздохнула и начала стаскивать одеяло и простыню.
— А бельё-то кто перестелет? — буркнула она. — Мне, значит, теперь наверх тащиться, и всё с собой!
Юлия наклонилась к рундуку под полкой Татьяны Владимировны, достала новый комплект постельного, подала женщине, не сказав ни слова. Галина Ивановна, демонстративно недовольно, начала сворачивать одеяло и перекладывать свои вещи наверх, с шумом переставляя сумку. Сумка соскользнула и с грохотом ударилась о край столика — Татьяна Дмитриевна тут же подняла и подала Галине. Женщина взяла, но даже не поблагодарила.
На шум подоспела проводница. Та самая, что вечером равнодушно пожимала плечами. Только сейчас в её взгляде мелькнула настороженность.
— Что тут опять? — устало спросила она, оглядывая купе.
— Вот, девочка решила, что ей тут всё дозволено! Меня с нижней выгоняет! — Галина Ивановна возмущённо ткнула пальцем в сторону Юлии, но голос у неё был уже дрожащий.
Проводница бросила короткий взгляд на Юлию, на её сжатые губы, на Тимофея, сидящего на полке бабушки, с пледом в руках. Потом вздохнула:
— У каждого место по билету. Хотите ехать дальше — будьте добры соблюдать порядок.
— Конечно, конечно, — Галина Ивановна театрально вздохнула, утирая глаза платком. — Я и не спорю. Понятно всё. Молчаливая интеллигенция теперь с зубами…
С этими словами она тяжело поднялась и начала карабкаться наверх. Поднималась долго, с шумом, ворчанием что-то вроде «всё-то ей можно» и «не уважает старших», в каждой ноте — обида.
Юлия ничего не ответила. Лишь помогла Тимофею устроиться на нижней полке, поправила подушку, укрыла пледом.
— Спи спокойно, зайчик, — сказала она, сев рядом на краешек.
Татьяна Дмитриевна тихо кивнула — будто говорила: «Молодец, доченька»
В купе стало тихо. За окном мерцали редкие огни деревень. Юлия впервые за поездку почувствовала: дышать стало легче.
***
Утро выдалось спокойным. Поезд мягко покачивался, за окном проплывали поля и редкие деревья — всё в лёгком утреннем тумане.
Тимофей мирно спал на своей полке, уткнувшись в подушку. Рядом на столе —недопитый стакан с компотом и раскрытый сборник рассказов.
Татьяна Дмитриевна, в очках, тихо листала газету, будто что-то обдумывала.
Юлия сидела у окна, держа в руках стеклянный стакан с чаем, в подстаканнике. Горячее стекло приятно грело пальцы. За окном ничего особенного — дорога как дорога. Но в отражении она впервые за долгое время увидела себя — спокойную и уверенную.
С верхней полки не доносилось ни звука. Галина Ивановна смирилась и, похоже, решила не спорить дальше.
Юлия отпила чай и слегка усмехнулась. Просто стало легче. Ничего героического — просто наконец было по-своему.
***
Прошло несколько дней. Юлия сидела на кухне с чашкой кофе и телефонной гарнитурой в ухе. На подоконнике дремал кот, из соседней комнаты доносилось мягкое бормотание телевизора — мама смотрела свой сериал. Тимофей за столом корпел над рисунком.
— Ну ты даёшь, — раздалось в наушнике. — Я бы эту тётку сразу на место поставила!
Юлия улыбнулась. Переложила ложку с блюдца на стол.
— Я раньше тоже думала, что проще промолчать, — сказала она тихо. — Но с Тимом — не могу. Он смотрит, учится. Я хочу, чтобы знал: границы есть. И свои, и мои. И что мы можем их отстаивать — спокойно, без скандала.
На том конце телефона повисло короткое молчание.
— Вот теперь ты звучишь уверенно, — наконец сказала подруга. — И знаешь… это слышно.
Бизнес-леди пережила утрату всей семьи, но намедни на кладб ище её окликнул ребячий голос