— Терпение лопнуло: я выгнала мужа и его тунеядца-брата! Мой дом

— Да ты охренел, Дима! — голос Кати ударил по квартире резче, чем дверь, когда та с силой захлопнулась за её спиной. — Я сказала тебе неделю назад, что не потерплю этого бардака! Ты что, вообще меня не слышишь?

Она стояла у входа в гостиную, с сумкой в руках, едва удерживаясь, чтобы не швырнуть её на пол. В коридоре тянуло сыростью от мокрых ботинок Егора, разбросанных прямо посреди прохода. В квартире было холодно — батарея в гостиной снова перекрыта, Егор так любит, «чтобы свежо». Хотя на дворе конец ноября, и холодный ветер каждый день срывает мокрые листья с деревьев возле дома.

Дима поднял голову от стола, где делал вид, что работает.

— Катя, спокойно. Мы же договаривались…

— Мы?! — перебила она. — Мы договаривались на две недели. ДВЕ, Дим! А он живёт тут уже третий месяц! Превратил гостиную в склад! И ладно бы хоть что-то делал, но он… он…

Катя не закончила — её перебил грохот. Из гостиной въехала на колёсиках тумба, на которой стоял новый монитор Егора. Сам Егор появился следом — в спортивных штанах, растянутой майке и раздражённым взглядом.

— Чё орёте? Я играть пытаюсь, — буркнул он, чешу лоб. — Катя, можешь, пожалуйста, помолчать? У меня катка идёт.

— У тебя мозги идут, Егор, — сказала Катя, с трудом удерживаясь от того, чтобы не сорваться на прямые оскорбления. — Ты когда-то собираешься убираться за собой? Или работать? Или хотя бы не занимать весь зал своими коробками?

Он фыркнул.

— Опять начинается. Ты же сама предлагала мне жить здесь.

Катя замерла. Она аккуратно, медленно поставила сумку на пол, будто боялась, что иначе может бросить её ему в лицо.

— Я?! — тихо спросила она, глядя Егорy прямо в глаза. — Я тебе что-то предлагала?

Егор пожал плечами.

— Ну, ты не выгнала. Значит, согласилась. Какая разница?

Катя повернулась к мужу:

— Ты слышишь, да? Это просто восхитительно. Дима, скажи ему, что он съезжает. Сегодня. К вечеру.

Дима поднялся с места, прошёл пальцами по волосам, будто хотел привести мысли в порядок.

— Катюш, ну не надо так резко. Погода дурацкая, холодает. Ему сейчас куда? Мы же семья…

— Семья? — Катя усмехнулась. — Вот ты слышишь, как твоё слово «семья» на мне звучит? Как будто я вам всем прислуга. Убирать, мыть, кормить, платить, терпеть. Это ты называешь семейными ценностями?

— Перестань истерить, — нахмурился Дима. — Это временно.

— Временно?! — Катя обвела рукой пространство — горы одежды, пакеты с фастфудом, коробки от техники, банки, кружки, грязные носки возле дивана. — Это временно? Это уже образ жизни!

Егор хмыкнул, попивая из чужой чашки кофе.

— Если тебе так мешает, могла бы просто не обращать внимания. У меня стресс сейчас, вообще-то. Я пытаюсь собраться с мыслями. Работу мне сейчас искать тяжело.

Катя повернулась к нему медленно, почти без эмоций, но голос её стал ледяным:

— Егор, ты уже два месяца «собираешься с мыслями». Ты съедаешь продукты, которые покупаю я. Ты пользуешься водой и электричеством, за которое плачу я. Ты сидишь на моей мебели, в моей квартире, и ещё умудряешься хамить мне за то, что я вернулась домой с работы и хочу просто пройти в гостиную, не наступив на твоё барахло. И ты ещё смеешь говорить про стресс?

Егор оторвался от кофе и резко вскинул голову:

— Не твоё дело. Я брат твоего мужа, понятно? Так что поаккуратнее с тоном. Ты здесь не одна хозяйка.

Катя замерла на секунду, будто эти слова ударили её физически.

— Прекрасно, — сказала она тихо. — Просто прекрасно.

Она шагнула ближе к Диме.

— Дима, скажи ему. Скажи, что это моя квартира.

— Катя, — Дима тяжело вздохнул, — ну, формально да. Но ты же понимаешь… мы же вместе живём, значит делим всё. И жильё тоже…

Это была точка.

Катя почувствовала, как внутри что-то натянутое лопнуло — не больно, а освобождающе. Всё в ней стало предельно ясным.

— Так, — сказала она ровным тоном. — Значит так. Ты считаешь, что твоему брату нормально жить тут бесконечно. Ты считаешь, что я должна всё терпеть. Ты считаешь, что мои слова ничего не значат. Хорошо. Значит, сейчас будет по-другому.

Она сняла куртку, аккуратно повесила её на крючок — движения спокойные, точные. Егор и Дима оба насторожились: Катя никогда не говорила так тихо.

— Катя… — начал Дима.

— Молчи, — перебила она так же тихо. — Просто молчи.

Катя прошла вглубь гостиной. Присела перед низким столиком, на котором валялись банки и обёртки. Одну за другой начала складывать их в пакет. Тихо. Без резких движений. Егор хмыкал, что-то бурчал, но почему-то не решался вмешиваться.

— Я сейчас пойду на кухню, — сказала Катя, не поднимая глаз. — Приготовлю себе чай. Потом сяду и подумаю. Тебе, Дима, лучше не заходить туда ближайшие полчаса. А ты, Егор… просто не лезь.

Она встала, взяла пакет и ушла на кухню. Дверь закрылась мягко, но ощущение было такое, будто в квартире захлопнули бетонную плиту.

На кухне пахло газом и вчерашним кофе. Катя включила кран, помыла руки ледяной водой. Встала, положив ладони на стол, закрыла глаза.

«Хватит».

Это слово прозвучало так отчётливо, будто кто-то произнёс его за неё. И Катя совершенно спокойно приняла то, что раньше боялась даже думать.

Она одна. Они — против неё.

И если она себя не защитит, никто не защитит.

Она стояла так минуту, две, дыша глубоко. Потом достала телефон и открыла заметки. Начала писать:

— Поменять замки.

— Собрать вещи Егора.

— Собрать вещи Димы.

— Отдать ключи управляющему.

— Подать заявление на развод.

— Прописаться одна.

Список выглядел спокойно. Даже обыденно. Никакой драмы. Только действия, которые должны произойти. И произойдут.

Катя поставила чайник, включила газ, села за стол и смотрела, как пламя тихо горит под металлической сеткой. Её пальцы дрожали слегка, но внутри был покой.

Через пятнадцать минут она вернулась в гостиную. В руках — чашка чая.

Дима поднялся с места.

— Катя… Может, поговорим?

— Позже, — кивнула она. — Сейчас я просто устала.

Егор фыркнул:

— А я думал, ты уже тут всех выселять собралась.

Катя медленно повернулась к нему:

— Пока нет. Но не зарекайся.

Он сбавил ухмылку.

Она прошла мимо, в спальню, закрыла дверь. Села на кровать и впервые за долгое время почувствовала облегчение: она уже всё решила. Осталось только сделать.

Вечер тянулся вязко. В коридоре гремели шаги, кто-то хлопал дверцами шкафчиков, Дима несколько раз подходил к двери спальни, но так и не решился зайти. Катя лежала в темноте, смотрела в потолок и думала о том, как странно: иногда свобода приходит не тогда, когда её ищешь, а когда тебя окончательно загнали в угол.

И сейчас она знала точно: завтра начнётся новый этап.

— Катя! — Дима стучал так, будто хотел кулаком выбить дверь спальни. — Открой! Что ты устроила вечером? Ты меня пугаешь!

Она лежала, глядя на тёмный потолок. Стук раздражал, но бить он долго не мог — устал, замолчал. Послышался шаг в коридоре. Шорох. Потом снова тишина.

Катя закрыла глаза. Вот он — момент, когда всё только начинается. Завтра она начнёт действовать. Не разговаривать, не уговаривать, не умолять. Просто — действовать.

Утро было серым и влажным. Дождь хлестал по подоконнику, капли стекали кривыми дорожками по стеклу. Соседи уже ушли на работу, в подъезде было тихо.

Катя проснулась рано, в шесть. И сразу ощутила странное спокойствие. Лёгкость. Словно всё, что давило последние месяцы, наконец раскололось.

Она встала. Тихо прошла на кухню. Из гостиной слышалось храпение Егора — громкое, раздражающее, как всегда. Дима, похоже, ещё спал или делал вид. Катя не проверяла. Ей было плевать.

Она сварила кофе, села к окну. И впервые за долгое время почувствовала, что этот дом — её. Хотя бы на мгновение.

Телефон вибрировал — сообщение от коллеги:

«Ты на отгуле сегодня? Подтверди, пожалуйста».

Катя ответила:

«Да. Переживаю личные дела. Буду завтра».

Эти «личные дела» должны были изменить всё.

Через двадцать минут она набрала номер мастера по замкам — того самого, которого нашла ночью. Он согласился приехать к десяти утра. Сказал, что дождь ему не помеха.

— Хорошо, — сказала Катя. — Приходите. Адрес знаете.

Она выключила телефон и убрала его в карман.

В половине девятого на кухню приполз Егор, полузакрыв глаза, волосы торчали во все стороны.

— Катя… есть чё пожрать? — пробормотал он, потягиваясь.

Катя повернулась к нему.

— Есть. Всё в холодильнике. Как и всегда.

Егор открыл холодильник, заглянул внутрь.

— А почему всё… твоё? Где мои сосиски? Где йогурты? Где пицца, которую я вчера оставлял?

— Ты их не покупал, — спокойно ответила Катя. — А всё, что покупаю я, принадлежит мне.

Егор хлопнул дверью холодильника.

— Да что ты вообще сегодня с утра за чудеса городишь? Ты нормальная?

Катя поставила чашку в раковину.

— Нормальная. Очень. Просто так больше не будет.

Он не понял. И не должен был.

Дима вышел в коридор спустя полчаса. В рубашке, небритый, но с видом человека, который собирается «урегулировать конфликт».

— Катя, нам надо поговорить, — сказал он.

Она стояла у окна, глядя на мокрую детскую площадку, где ветер таскал пожухлую листву.

— Позже, — сказала она.

— Нет, не позже. Сейчас. Хватит делать вид, что я тебе чужой. Мы — семья.

Катя медленно повернулась.

— А я тебе кто был все эти месяцы? Мебель? Посудомойка? Банкомат?

Он вздохнул.

— Катя… ну я же понимаю, ссор много было. Егор сначала не привык. Он вспыльчивый. Ну, засрал гостиную — признаю. Но он исправится. Я поговорю с ним серьёзно, правда. Он съедет чуть позже. Дай ещё пару недель. Или месяц. Он же не навсегда.

— Дима, — голос Кати был мягким. Нервно-мягким, как у человека, который вот-вот нажмёт на кнопку. — Он уже здесь навсегда. Это ты так считаешь. И твоя мама. А я — нет.

— Ну а что я-то? — Дима выглядел искренне обиженным. — Почему ты всё время винишь меня?

— Потому что ты не сделал НИЧЕГО. Ни слова, ни жеста, ни попытки меня защитить. Ты просто сдал меня.

Дима молчал. А что он мог сказать? Ему всегда было проще отмалчиваться.

Катя взяла куртку со стула.

— Мне нужно выйти, — сказала она.

— Куда? — спросил он автоматически.

Она не ответила. Вышла.

Дождь уже стихал, когда Катя встретила мастера у подъезда. Высокий, сухой мужчина с крепкими руками и тяжёлым чемоданом.

— Здравствуйте. Вызывали? — кивнул он.

— Да. Пойдёмте.

Пока он поднимался по лестнице, Катя оглядывалась вниз — никого. Отлично.

Егор всё ещё спал. Дима сидел в спальне — по звуку было понятно: что-то искал на телефоне, возможно, кому жаловался.

Когда замок оказался в руках мастера, Дима вышел в коридор.

— Это что такое? — спросил он.

Катя спокойно ответила:

— Ничего. Я делаю то, что должна была сделать давно.

— Ты с ума сошла?! — Дима бросился к замку. — Катя, остановись. Это уже… ты переходишь черту.

Катя посмотрела ему прямо в глаза:

— Да, перехожу. Потому что если её не перейти — меня разрушат.

Мастер работал быстро. Через час новые замки заняли своё место. Катя забрала ключи, поблагодарила и проводила мастера.

В квартире стало тихо.

Егор вышел из гостиной, натягивая толстовку.

— Чё происходит? Кто это был? — он окинул взглядом замки. — А это зачем?!

Катя не отвечала. Только прошла мимо.

Она вышла в коридор, открыла шкаф, вытащила три огромные сумки — те самые, с которыми Егор когда-то въехал. Бросила их перед ним.

— Собирайся, — сказала она.

Егор сделал шаг назад.

— ТЫ ЧТО, ДУРА? — заорал он. — Я НИКУДА НЕ ПОЙДУ! ДИМА!!

Дима стоял, бледный, растерянный.

— Катя… ты… ты не можешь так делать…

Катя шумно выдохнула и, не сказав ни слова, закинула в сумки одежду Егора, его вещи, гаджеты, наушники, зарядки. Быстро, чётко, без эмоций.

Егор подскочил.

— Эй! Ты охренела?! Это мои вещи! АККУРАТНЕЕ!

Катя взяла одну из сумок и открыла дверь квартиры. Поставила её в коридор. Потом вторую. Потом третью.

— Вали. — Голос её был спокойным, почти ласковым. И от этого в комнате будто рухнула температура.

— Я не уйду! — крикнул Егор. — Дима! Скажи ей! Это же твоя жена! Она… она…

— Катя, ну ты… — Дима замялся. Потеребил ворот рубашки. — Ты реально сейчас… ты делаешь глупость. Это просто… ну… эмоции…

Катя тихо рассмеялась.

— Это единственное разумное решение за последние месяцы.

Она шагнула в квартиру и дернула дверь — резко, с силой.

— Катя! — заорали оба.

Дверь захлопнулась.

Щёлкнул новый замок.

Катя стояла, прижав ладонь к прохладной двери. Она слышала, как в коридоре поднялся кипиш:

— Открой! Немедленно!

— Ты не имеешь права!

— Дима, звони маме!

— Вызывай полицию!

Но Катя просто отошла, прошла на кухню. Поставила чайник. Взяла чашку. Улыбнулась — впервые искренне.

Полиция приехала минут через двадцать. Катя открыла дверь ровно тогда, когда услышала в глазок двух рослых полицейских. Дима, Егор и Валентина Петровна толпились возле двери — кричали, размахивали руками.

— Добрый день, — спокойно сказала Катя. — Проходите.

Полицейские вошли. Катя показала документы. В квартире была чистота — она успела убрать всё до прихода мастера.

Егор кипел от злости:

— Она выгнала меня! Она поменяла замки! Она выкинула мои вещи!

— Вы здесь зарегистрированы? — спросил один из сотрудников.

— Нет, но… — Егор мялся.

— Вы — собственник? — обратился полицейский к Диме.

— Нет, но я её муж! — уверенно сказал тот.

Катя подала свидетельство о собственности. Потом — свидетельство о браке.

— Квартира приобретена до брака, — сказал полицейский, глядя на бумаги. — Живущие без регистрации права не имеют. Состав правонарушения отсутствует.

— КАК НЕТ?! — взвилась Валентина Петровна. — Да это же безнравственно! Это же СЕМЬЯ! Она что, совсем без сердца?!

Катя стояла спокойно, руки в карманах.

— Нет, — сказала она. — Сердце у меня есть. Просто не для тех, кто меня топчет.

Полицейский развёл руками:

— Можете попытаться решить через суд. Но сейчас — мешать жить собственнику мы не можем.

Когда они ушли, на площадке наступила злая тишина.

Дима подошёл к двери.

— Катя… — тихо сказал он. — Давай без этого. Поговорим. Я… обещаю. Я уберу Егора. Правда. Прямо завтра.

Катя смотрела на него через глазок.

— Поздно.

— Катя… я люблю тебя.

Она закрыла глазок. Его слова больше не имели веса.

Снаружи слышались ругательства, хлопки сумок, раздражённое фырканье. Через пять минут — хлопок подъездной двери.

Катя закрыла замок на два оборота. Тихо прошла в гостиную. Села на диван.

Тишина.

Та самая, которую она не слышала месяцами.

Следующие дни были странными. Словно Катя заново училась жить. Дома никого. Никакого шума, бардака, запаха дешёвых чипсов. Никаких чужих вещей по полу. Вечером можно включить свет в любой комнате и знать — его никто не оставит гореть сутками. Можно спокойно принимать душ, не опасаясь, что кто-то постучит в дверь с «быстрее, мне надо!». Можно открыть холодильник и точно знать: всё, что она покупала — на месте.

Через две недели она подала на развод. Без нервов, без слёз. Чётко, уверенно. Чувства? Они умерли раньше. Тогда, когда Дима позволил превратить её жизнь в аренду склада для чужих проблем.

Дима пытался звонить. Писал сообщения. Умолял поговорить. Потом — угрожал. Потом — снова умолял. Катя не отвечала. Этот этап их жизни закончился.

Через месяц состоялся суд. Катя пришла в строгой серой водолазке, с собранными волосами. Спокойная. Уверенная. Дима пришёл растрёпанный, понурый, с мамой. Та шипела в зале заседаний, требовала «вернуть сына в семью», рассказывала судье, какая Катя бездушная.

Судья слушал, делал пометки. Но закон — есть закон.

Квартира — добрачная.

Вкладов совместных не было.

Собственность остаётся за Катей.

Решение огласили быстро. Дима посмотрел на Катю так, будто она вырвала у него сердце.

А Катя почувствовала лишь… пустоту. И — облегчение.

Вечером того дня она вернулась домой под холодный ноябрьский ветер. Поднялась пешком на четвёртый этаж, вставила ключ, вошла в квартиру.

Здесь пахло чистотой. И тишиной.

Она прошла в гостиную, включила свет. Села на диван. Закрыла глаза и несколько секунд просто слушала собственное дыхание. Потом встала, прошла на кухню и включила чайник.

В чашку упали первые капли кипятка, пар поднялся вверх.

Катя села к окну. Внизу морозил ветер, в свете фонарей кружился мелкий снег — первый в этом году. На детской площадке мокрые качели покачивались сами собой. В соседнем окне мигал телевизор. Где-то внизу лаяла собака.

Жизнь шла своим чередом.

Только теперь — это была её жизнь. Не навязанная, не выстраданная, не выношенная через скандалы и истерики других людей.

А её.

Катя сделала глоток горячего чая, почувствовала, как по телу разливается тепло.

Никаких чужих голосов. Никаких шагов по ночам. Никаких новых постеров на стенах. Никаких людей, которые считают, что могут придти в её дом и командовать.

Она потянулась, положила ноги на табуретку, расслабилась.

Это был не идеальный финал. Не сказка. Не «жили долго и счастливо». Ей ещё предстоит много — и разбирание старых эмоциональных завалов, и переосмысление себя, и тишина вечеров, которая иногда будет давить.

Но главное — она выбрала себя.

И её дом — снова её.